Мария Прилежаева - На Гран-Рю Страница 19

- Зря рвешься в чужой удел, - рассуждал отец. - Книги, науки, разные ученые звания - для них. Нам отпущено свое место. Мы простые люди. Так создал господь...

- Дядюшка Гюстав, а ваш сын? Ведь вы тоже простые люди, а он...

- Он стал бы ученым. Наверное, большим ученым, - гордо ответил часовщик. - Расскажи про учителей той школы.

- Они хорошие. Самый главный учитель учителей в русской школе был месье Ильин. Мне о нем сказали, что великий человек.

- Чему он учил?

И тут в памяти Жюстена ясно всплыло: ведь Андрэ и Стрекоза говорили, что то, чему учатся в русской школе, описывает книга Максима Горького "Мать".

В книжном шкафу дядюшки Гюстава не оказалось Максима Горького. Тогда Жюстен захотел взять сейчас же "Отверженных" Гюго, найти страницы о Гавроше. Но дядюшка Гюстав сказал:

- Ложись спать на постели сына. Сегодня читать поздно. Электричество дорого стоит.

Мадам Луизу Кремье Жюстен увидел следующим утром. Она вышла в кухню на завтрак, приготовленный дядюшкой Гюставом: слабенький кофе в больших чашках, по бутерброду с тонюсеньким ломтиком сыра.

Мадам Луиза, прямая, плоская, с огромными, странно расширенными глазами и блуждающей улыбкой на изможденном лице, внесла, прижимая к груди, продолговатый сверток в белых простынках. Жюстена не заметила. Мужу не кивнула.

- Мой пти, моя крошка, мой ангелочек, не бойся, не отдам тебя, не отдам... - бормотала она. И мурлыкала колыбельную песню без слов.

- Так с утра до ночи, - угрюмо промолвил Гюстав. - Не с кем перемолвиться словом. Жаль ее. И себя жаль.

После завтрака надел свежую рубашку, навел блеск на ботинки и позвал Жюстена к одному своему старому другу. Если у кого можно разузнать про Горького, это у него. Просвещенный человек, держит связи с русскими эмигрантами в Париже. "По-ли-ти-чески-ми", - по слогам, многозначительно выговорил дядюшка Гюстав.

Его старый друг оказался фотографом, книголюбом и пылкой натурой. Разговор, конечно, сразу зашел о войне.

- К нам долетело его "Воззвание о войне". Перевели на французский, разумеется, нелегально, распространили в листовках. И я распространял, да, я! Кто заподозрит старика, да еще такого на вид респектабельного?!

Фотограф действительно даже дома имел вид респектабельный - тщательно отглаженные брюки, чистейший воротничок, свежий галстук.

- Он пишет в "Воззвании", - продолжал наизусть фотограф: - "Из-за чего же идет эта война?.. Это есть война между двумя группами разбойнических великих держав из-за дележа колоний, из-за порабощения других наций, из-за выгод и привилегий на мировом рынке".

- Вот за что гибнут наши сыновья, - сказал Гюстав Кремье.

- Слушайте! Слушайте дальше! - возбужденно торопился фотограф: - "Но война, неся бесконечные бедствия и ужасы трудящимся массам, просвещает и закаляет лучших представителей рабочего класса. Если погибать, погибнем в борьбе за свое дело, за дело рабочих, за социалистическую революцию".

Фотограф поднял палец, как бы указующий перст, и было в этом жесте что-то проникновенно величественное.

- Он пишет в "Воззвании", он нас зовет бороться против войны, за революцию. Он революционер. Его голос слышен пролетариату и передовым людям всех стран. И врагам. Пусть они устрашатся. Этот русский - великий революционер. Великий Человек!

- Я знаю одного русского великого человека, - сказал Жюстен.

- Э! Сей момент, - таинственно произнес фотограф, исчез и немедля вернулся из другой комнаты, неся фотографию. - Он?

- Он! - Изумляясь, гордясь, узнал Жюстен знакомое лицо. - Месье Ильин. Учитель учителей в Лонжюмо.

- Учитель не только учителей в Лонжюмо. Учитель Человечества. Его имя Ленин, - торжественно объявил фотограф. - Я показываю вам это фото по секрету. И ко мне оно попало по секрету, по дружбе. Знаете, как оно появилось? Ленин жил в эмиграции в Париже. А дома, в России, оставалась мать, замечательная мать товарища Ленина! Скучает о сыне. И просит: пришли мне свое фото, я поставлю у себя на столике и буду каждый день видеть тебя, какой ты сейчас. Один мой камрад, товарищ, сделал это фото, посвященное матери Ленина. Я храню его, оно очень дорого мне. Когда-нибудь лицо Ленина, не только книги, лицо узнают все люди.

...Когда они с дядюшкой Гюставом возвращались домой, Жюстен говорил не смолкая. Рассказывал о далеких - ему казалось, далеких - счастливых днях в Лонжюмо. Об Андрэ, Стрекозе, товарище Петре и о Ленине. Он видел Ленина. Много раз видел Ленина.

- Он добрый. У него привычка, встретишься ненароком на улице или возле школы, возьмет и взъерошит волосы у Андрэ и у меня. И засмеется. Будто простой, самый обыкновенный. И прокатиться на своем велосипеде давал, добрый... А пели русские так прекрасно, лучше монахинь в костеле. У них особенное русское пение...

Дядюшка Густав слушал Жюстена. А потом сказал:

- Если бы я верил в бога, подумал бы, мне тебя послал бог. Сына ты мне не заменишь, но хорошо, когда к несчастному старику под конец жизни приходит молодой друг. Да такой разговорчивый.

Спустя некоторое время дядюшка Гюстав раздобыл книгу Максима Горького, переведенную на французский язык. Они с Жюстеном читали ее на кухне вслух. Мадам Луиза в комнате пела свою колыбельную песню без слов, а они читали на кухне "Мать" Горького.

Жюстен понял, какие науки изучали русские учителя в Ленинской школе Лонжюмо. Многое понял.

Наступит 1917 год. Газеты всего мира сообщат о свершившейся в России революции. Создалось новое государство - Российская Советская Республика. Главой нового, Советского государства стал Ленин.

К тому времени Жюстен был подсобным рабочим автомобильного завода. Мечтал полностью освоить устройство машины, освоил и лет через десять был уже опытным мастером сборки. Когда в 1920 году образовалась Французская коммунистическая партия, бывший Касе-Ку стал коммунистом. Товарищи охотно слушали его воспоминания о Ленине, им нравилась горячность Жюстена и нежная преданность "месье Ильину".

В 1939 году Францию захватили гитлеровцы. Жюстен вступил в отряд Сопротивления, сражался с захватчиками, партизанил, пока фашистов не изгнали из Франции.

Во все времена, особенно трудные, он помнил о Ленине, память о Ленине и ленинские статьи, которые он жадно читал, подсказывали, как жить и думать о жизни.

Не раз в воспоминаниях являлась ему Стрекоза. Он видел ее, резвую, легкую, белый бант на затылке, и улыбался. Кончики банта были похожи на стрекозиные крылышки.

Жюстен жив и сейчас. Теперь он уже дядюшка Жюстен, даже дед. Вот, опираясь на палку, идет бульваром, где когда-то, спящего на скамейке под кровом густолистых платанов, его нашел и приголубил часовщик Гюстав Кремье.

Иногда он приводит сюда, на бульвар, под платаны внучку, которая напоминает ему Стрекозу. Много раз он рассказывает внучке об одном жарком лете в поселке Лонжюмо, когда туда приехали русские, и как были они хороши, и как вся судьба его определилась тем летом.