Елена Ланецкая - Ночь полнолуния Страница 2

Хорошее настроение, когда бывает весело просто так, без всякой причины, посещало его очень редко. Он чаще всего с самого утра представлял себе, как было бы хорошо, если бы случилось вот что... Или он узнал бы о том-то... Или повстречался с тем-то... Скучун начинал думать об этом воображаемом событии, ждал его, переставая замечать все вокруг, и, когда желаемое не происходило, готов был расплакаться! И даже плакал иногда... Но только этого никто не видел, потому что Скучун тщательно скрывал от всех свои слезы.

Вот и сегодня с самого утра он мечтал о запахе свежесваренного кофе, который доносился иногда из расположенного там, наверху, над домиком Скучуна, маленького кафе. Однако запаха все не было. И Скучун понял, что избежать традиционной вечерней грусти ему не удастся.

Да еще его расстроил шум дождя, стекающего потоком по водосточной трубе старинного московского особнячка. Этот шум изредка, когда дождь в Москве шел особенно сильный, был слышен в жилище нашего героя. А он знал от мамы, что после весеннего дождя на земле все живое радуется, растет и расцветает и что там весело я хорошо... А у него здесь пасмурно, сыро и тоскливо. И никогда-никогда не посмотреть ему на Луну и звезды и не окунуть мордочку в лепестки белого ночного цветка, про который мама сказала, что у него чудодейственный запах, - она называла этот цветок с мясистыми крепкозелеными листьями душистым табаком...

Приступ тоски в эту ночь был какой-то особенно тяжкий и удушливый. Скучун решил изменить своей всегдашней привычке ночного домоседа и, чтобы немного развеяться, собрался погулять чуть-чуть перед сном. Но что за прогулки в Нижнем городе! Разве это прогулки? Булыжники да земля, земля да булыжники! Вот и весь пейзаж... Не то, что наверху.

Скучун на всякий Случаи перекинул через плечо сумочку с бутербродами, надел старенький мамин берет и вышел из дому.

Забыв как всегда запереть дверь, он засеменил по мостовой. Узенькая улочка была пустынна. Призрачный, свет фонарей мерцал сквозь пелену тумана. "Самое обидное, - думал Скучун, шагая по скользкой мостовой, - что я так и не знаю, как пахнут ландыши. Ах, как описал их дедушка! Я уж не говорю о розах... Но ландыши, наверное, ужасно трогательные и милые, - как же скучно без их улыбок и аромата!"

Скучун размечтался. Вспомнив о запахе ландышей, которого никогда не ощущал, он как-то размяк, расчувствовался и, присев на гранитную скамеечку под фонарем, еле заметным в тумане, принялся воображать, какие цветы могут пахнуть сладко, как мед, а какие - нежно, как теплый ветерок...

Наконец, Скучун поднялся и побрел в тумане, щурясь от дрожащего света фонарей и тихонько бормоча про себя: "Наверное, зеленый цвет неплохо сочетается с сиреневым, только нужно взять очень прозрачный, совсем светлый сиреневый и нежный, беззащитный зеленый... А почему, кстати, сиреневый так называется? Мама говорила, что на земле есть такие кусты дивных душистых растений - сирень. Как хорошо! А зеленый - это как я?! Значит, я тут вместо зелени - как трава... Странно, но я же не трава, да и никто здесь не трава... Тут вообще нет травы. А просто..."

Бах! - на Скучуна со всего размаху налетел кто-то, вприпрыжку несущийся с крутой боковой улочки вниз. Это была Букара.

- Ай-ай-ай! Безобразие! Посторониться не могут... Кто это меня чуть с ног не свалил? А, Скучун! Гуляешь? Ну-ну... Тут такое творится, такое, а он разгуливает себе...

- Простите, пожалуйста, я вас совсем не видел из-за тумана, - обиженно заметил Скучун, потирая ушибленный лоб. - И почему бы мне не прогуляться иной раз в тишине, разве я мешаю кому-нибудь? И потом...

- Да ладно тебе, - перебила Букара, - не до рассуждений твоих... Тут беда небывалая и вообще... - Букара совсем запыхалась. Она была вся растрепанная, вспотевшая, из переполненной авоськи торчала надкушенная морковка, бант на хвосте развязался и волочился за ней мокрой тряпочкой.

- Я уж бежала-бежала, вся крупа рассыпалась, не успела даже в лавке спичек купить, лавка-то закрылась уже, а я все мчусь, тороплюсь всем рассказать: ведь ужас, ужас - Личинка пропала!

- Какая Личинка? - Совершенно опешивший Скучун никак не мог прийти в себя. Букара, свалившаяся на него буквально как снег на голову, продолжала выпаливать скороговоркой свои сногсшибательные новости, взъерошенная, полосатая и суетливая. Скучун топтался на месте, чувствуя, что случилось действительно что-то серьезное, но ничего не мог понять из ее сумбурного рассказа.

- Ну вот что, ты, я вижу, совсем бестолковый, - Букара схватила Скучуна за лапку и повлекла его куда-то вниз по боковой улочке. - Он еще спрашивает, какая Личинка! Он о Личинке не знает! Да что ты вообще знаешь в таком случае? Я тут с тобой время терять не могу, мне надо всех предупредить, а тебе, растяпа, пусть лучше все объяснит Старый Урч. Вот уж у кого язык подвешен.

Букара помчалась, высунув язык; ее полосатая черно-желтая шкурка взмокла и топорщилась, с усов на мостовую падали капельки пота. Скучун несся за нею, как приспущенный флаг за кормой корабля, изо всех сил семеня лапками и стараясь не растерять по дороге своих мыслей и бутербродов.

Старый Урч жил не в деревянном домике, как Скучун, а в каменной сводчатой башенке, которую сам сложил из обломков старинного кирпича. Урч был в самом деле стар. Он не только помнил те времена, когда подземные жители разгуливали наверху, по земле, но даже знавал дедушку нашего героя, с которым одно время дружил, а потом рассорился. Урч считал, что пожилому человеку не пристало то и дело мотаться туда-сюда и изображать из себя туриста с пушистым хвостиком, а надо сидеть дома и хранить традиции. Так во всяком случае об их размолвке говорили вокруг, а что было на самом деле - Скучун не знал, потому что дедушка исчез еще до его рождения, а Старый Урч жил отшельником и почти ни с кем не общался.

На пороге башенки Урча Букара поскользнулась и, наступив Скучуну на хвост, со всего размаху бухнулась на крыльцо, выпустив из лап авоську с морковкой и сахаром и усеяв этими продуктами все пространство вокруг. Скучун взвизгнул, поджал отдавленный хвостик и, усевшись на крылечке, тихонько заныл.

- Это еще что такое? - возник на пороге Старый Урч. - Опять ты, Букара, воду мутишь! Одна от тебя суета и неразбериха... Ба, внучок нашего путешественника! Похож, похож... Что скулишь, бедолага? Букарины, небось, проделки? Ну да ладно, заходи. Я тебе рад. А ты куда? - Урч накинулся на сопевшую и мельтешившую Букару, которая, собрав морковь, ничего не могла поделать с сахарным песком, усеявшим все крыльцо. Она, ахая и охая, то заметала его хвостом, то сдувала в кучку и, наконец, махнув лапой, решительно сунулась в дверь вслед за входящим Скучуном. - Тебя, Букара, мне достаточно видеть раз в год по чайной ложке! А как раз сегодня мы уже встречались, и с меня довольно... - Урч захлопнул дверь перед ее носом. - Совершенно невыносимая особа! Всюду сует свой нос, все разнюхивает, сплетничает, то и дело путая все на свете! Ну да это глупости... Проходи, Скучун, устраивайся поудобнее, сюда, поближе к огню, - ты промок совсем.

Старый Урч неторопливо поставил на плиту чайник, пристроил на просушку у камина старенький мокрый беретик своего гостя и, разлегшись в кресле-качалке, принялся рассматривать нежданного пришельца, покусывая длинный седой ус.

- Да, вылитый дедушка! А ты не стесняйся меня, малыш, я ведь свой, можно сказать, почти родственник - давнишний друг дома! Только вот где теперь этот дом, э-хе-хе... - Урч вздохнул, закашлялся и принялся энергично протирать стекла очков клетчатым носовым платком, огромным как цыганская шаль. - Ну, что там тебе Букара наговорила про Личинку? Небось, глупости какие-нибудь? Ты вот что... Ты, Скучун, зови меня просто дедушкой, так-то будет лучше! - И старик опять закашлялся.

Глава III

Вся эта история случилась Ночью, когда Вечер уже спал, свернувшись калачиком... А перед этим произошло вот что...

* * *

Над Землей воссияла полная Луна. Она нежилась в реденьких пушистых облачках и была сегодня особенно добродушна и игрива.

- Эй, Ветерок! Слетай-ка, братец, к Ноченьке. Что-то она нынче замешкалась... Пора. Уже пора! Ее время.

- Стой, Ветерок, не спеши! Я еще совсем не хочу спать. - Это отозвался Вечер, покачиваясь на дневной Радуге, на которую он набросил покрывало вечерней зари, чтобы ее не было видно. Вечер сочинял поэму о Гармонии Четырех Начал. - Я сейчас переплетаю словесный и музыкальный узоры, и только что отыскал такие красивые сочетания, что сам диву даюсь! Первая часть моей поэмы лиловая. Ах, какая это будет красота...

Луна осветила невесомое ложе Вечера и поняла, что расположился он на Радуге - спутнице Дня, - прикрытой покрывалом. Сделав вид, что настроена вполне серьезно и вовсе не намерена шутить, Луна приблизилась к Вечеру.

- А что это за поэма о Гармонии Четырех Начал? О чем она, а, Вечер? - И Луна окутала свои плечи влажно-пенистой кружевной накидкой из облака.

- Ах, Луна, не стоит притворяться... Будто ты не знаешь, что такое Гармония... И на каких началах держатся наши миры... Утро, День, Вечер и Ночь... Весна, Лето, Осень, Зима - все из них состоит, все им подчиняется. И как это красиво!