Елена Габова - Сказка выпускного бала Страница 2

…И вот я выросла. Ленька тоже. Всякое было у нас с моим двоюродным братцем. Часто тетя Аля уходила по своим делам – в магазины, к подругам… И тогда я испытывала то, что в армии называлось дедовщиной. Ленька заставлял меня заваривать чай, чистить вельветовые брюки, если они были запачканы на коленках, прибираться в его раздутом школьном рюкзаке, в котором чего только не было! Кроме учебников и тетрадей – засохшие кусочки хлеба, шоколада, крошки от печенья, гвозди, булавки, детали от «Лего», проволока… Все это нужно было сортировать, вытряхивать рюкзак и складывать обратно учебники и тетради. С другой кучкой отсортированных вещей Ленька разбирался сам. Иногда кузену хотелось, чтобы я лаяла и мяукала. Приезжая домой от тети Али, я часто нажимала на спинку своего талисмана, и мои слезы превращались в разноцветные камешки. Брать брелок с собой я не смела, знала, что Ленька отберет в тот же миг.

Он научил меня играть в карты. В подкидного я играю с пяти лет. А еще была такая игра, она называлась «Пьяница». Я всегда проигрывала, и Ленька больно бил меня по носу колодой карт. «Так всегда поступают с проигравшим», – объяснял он. И когда за мной заезжала мама, она удивлялась, почему у меня красный нос. И я не смела пищать и жаловаться, потому что с кем мне потом играть, если Леньку накажут и он на меня рассердится? А мне нравилось играть с ним, жестоким. И ему нравилось со мной. Когда было скучно, что ему оставалось делать? Играть со мной, мелкой. Тогда еще не были распространены компьютеры, и Интернет был не у всех, как сейчас.

А потом, когда компьютер появился – сначала у Леньки, потом у меня, – он научил меня с ним обращаться. Показал, как выходить в сеть на всякие сайты.

Когда Леньке было пятнадцать, а мне десять, он ездил на велосипеде на свидание с девчонкой. Я – с ним, сидя на багажнике. Нет, у нас были не такие уж прекрасные отношения, что он брал меня на свидания, как верного друга. Просто я должна была отвозить обратно его велик. Велосипед был с рамой, я была мала закидывать на нее ногу, и мне приходилось ехать на нем враскоряку – одну ногу просовывать под раму. Было ужасно неудобно.

Теперь мне семнадцать, а Леньке – двадцать два, он заканчивает техникум. К нему приходят парни, и если в это время случается мне быть у маминой сестры, мне тоже хочется в Ленькину комнату – поинтересоваться, о чем они говорят, и послушать музыку с дисков. Но Ленька меня прогоняет.

– Иди отсюда, Ворона!

– Ты чего так с сестрой своей? – спросил в последний раз новоприбывший парень.

– Да прикинь – все время ко мне лезет! Влюбилась, что ли? Ворона – ворона и есть.

– Зачем же ты ее так называешь?

Два года назад я каталась на лыжах в лесу. На подъезде к городу увидела двух мальчишек, рассматривающих что-то черное на снегу. Один из них тыкал в это «что-то» лыжной палкой. Приблизившись, я поняла, что на снегу перед ними лежит раненая птица. Ворона. Она била одним крылом по снегу и передвигалась буквально на несколько сантиметров. Наверное, таким образом хотела уползти, спрятаться от изуверов. Второе ее крыло совсем не работало. В следующую минуту я увидела, как тот же пацан нацелил острие лыжной палки прямо в воронью грудь, где должно быть сердце. Не знаю, что со мной случилось, только я подкатила к нему стремительно, как ракета, и толкнула его вместе с его палкой.

– Не трогай! – заорала я.

Парнишка свалился в снег и забарахтался в сугробе.

– Ты чего-о? Ненормальная, да? – заорал он оттуда.

Я, с разгону пролетев нужное место, крикнула в ответ:

– Она живая, дурак!

Развернулась и покатила назад, к птице.

– Нет, ты правда ненормальная! Это же ворона! – Мальчишка поднялся и стал вытряхивать из рукавиц снег, с ненавистью глядя на меня. Второй его спутник стоял, разинув рот, не зная, что предпринять.

– Живая! – снова крикнула я.

Потом воткнула в снег лыжные палки и подняла раненую птицу. Глаза у нее уже покрывались синей пленкой. Но она была живая, я услышала слабый гортанный звук.

Я положила ее в свою лыжную шапочку и взяла с собой. Ничего эти парни мне не сделали, наверное, потому что были младше. Смотрели только вслед, вылупив глаза. Меня трясло всю дорогу. Я шла с непокрытой головой до автобуса и от него до дома. Я даже простыла тогда.

Это же ворона! Ужасно! Не понимаю, как можно делить живых существ на людей, животных, птиц… Все живое испытывает боль. Вот того бы парня самого так – лыжной палкой, острием…

Я отвезла птицу к нам на станцию юннатов. Я хожу туда с пятого класса. Мы ее вылечили. Она до сих пор живет на станции, ворона Галя. И очень любит, когда дети, приходящие на станцию на экскурсию, разбрасывают блестящие конфетные обертки. Собирает их к себе в гнездо, которое устроила на ветках сухой березки, – деревце стоит у нас в зале, в углу. Его привезли из лесу специально для Гали.

Я почувствовала себя такой же раненой вороной, когда меня Ленька обозвал перед своими приятелями. Шла домой и глотала слезы от обиды.

Я вспоминала, как этот новоприбывший на меня поглядел – не то чтобы он меня пожалел, но взгляд у него был сочувственный. Теплый. Он такой невысокий, коренастый. Глаза большие, темные.

Не знаю, как его зовут.

Неужели он с Ленькой будет дружить?

Лучше бы со мной подружился.

Потому что, хотя мне и нравится Виля Вельс, я не прочь подружиться с любым парнем, ровесником или постарше. Потому что Виля мне нравится как красивый киноактер, я уже говорила, ну например, как Леонардо Ди Каприо. Я ведь не льщу себе надеждой, что Ди Каприо познакомится со мной и в меня влюбится.

На улице конец марта. Последний школьный снег тает со страшной силой. Почему снег «последний школьный»? Потому что скоро у нас последний звонок, выпускные экзамены. В июне – выпускной вечер. И все. Я закончу школу. В нашем классе все пронизано этими недалекими в будущем событиями. Ничего другого больше не существует. «Последний звонок», «ЕГЭ», «выпускной» – ключевые слова.

Я живу на шестом этаже. В нашем доме умудрилось поселиться пять человек из нашего класса. Двое вообще в нашем подъезде. Думаете, мы дружим? Нет. На пятом, прямо под нами, живет Папуас. Так мы прозвали Кольку Лемешева за то, что он почти в любую погоду ходит в школе в растянутых футболках и бандане. Только в самые крутые морозы переодевается в толстовку. Интересно, как он на выпускной вечер придет? Ему бы очень подошла юбочка из пальмовых листьев и перья на голове. А под Колькой Папуасом живет еще один одноклассник – Витек Кетов по прозвищу Кед. Он почему-то девчонок не любит и со мной даже не всегда здоровается. И везде говорит, что не существует любви. На двадцать третье февраля мы с девчонками подарили ему книжку про любовь, так он разделался с ней как тузик с грелкой – всю изорвал и выкинул в урну. И снова сказал, что любви не существует. Он даже не сказал это, а продекламировал, как артист: «Любви нет, девки», только что на стул не вскарабкался. Мне его жаль.

Мы живем в районе новых многоэтажек. В их центре воткнута школа. Так что все одноклассники живут от нее буквально в двух шагах.

На улице установилась теплая погода, и мой балкончик открыт. Дорога, где грохочут машины, от нас далеко, мы в глубине двора, так что тут относительно тихо. И детских голосов не слышно – сейчас дети редко играют на воздухе. Мама рассказывала, что в детстве их с улицы трудно было загнать домой, а сейчас наоборот – попробуй кого-нибудь из дому выгони. Все прилипли к компьютерам.

И тут я услышала, как на балконе под нашим кто-то громко задышал. Жутко громко. Вздохи были неравномерные, больные. Я сидела за компом, просматривала сайт, посвященный ЕГЭ по русскому, – очень полезный, между прочим, и слушала это дыхание с огромным сочувствием к больному. Было жалко того, кто вышел подышать воздухом на балкон: легкие у человека, наверное, вообще дырявые. Кто бы это мог быть? Насколько я знала, старых людей там не проживало. Мама-папа Кольки Лемешева были на вид вполне здоровые. Может, бабушка из деревни приехала? Больной дышал таким образом очень долго. Иногда между вдохами проходила целая вечность. И было странно, что человек еще не умер там у себя на балконе. Я не выдержала, вышла наружу, перевесилась через перила и посмотрела на соседский балкон.

Ха-ха! Умирающий был не кто иной, как Колька Папуас. Нет, дышал не он, и даже вовсе не человек. Если бы в самом деле умирал Колька, стала бы я смеяться? Я бы вызвала «Скорую»! Папуас вообще был сильно здоровый. Никаким фитнесом не занимался – я точно знала, а бицепсы у него – ого-го! Как у тяжеловеса. А дышал так по-больному не он и вообще никто, как я уже сказала, а просто-напросто литровая бутылка из-под воды. Она курила. Да! Именно! Колька сделал в крышке отверстие, всунул туда сигарету, зажег ее и надавливал на бока бутылки. Господи, как будто он шестиклассник! Бутылка с шумом «выдыхала» воздух, и на кончике сигареты вспыхивал огонек. Потом Папуас силился округлить бутылку, но вдыхала она гораздо хуже, отсюда и «болезненное дыхание». Вообще, бутылке курить явно не нравилось. Колька разозлился и кинул неудачницу во двор вместе с сигаретой.