Борис Карлов - Игра, или Невероятные приключения Пети Огонькова на Земле и на Марсе Страница 20

Наконец впереди за поворотом показались огни загородного поместья купца Расторгуева, и вскоре Макс притормозил у ворот вычурной металлической ограды. Двое полицейских посветили фонариками нему в лицо, сравнили с фотографией на удостоверении, отдали честь и пропустили машину на территорию.

Обогнув ухоженный пруд с плавающим посередине островком-кувшинкой, Макс остановился у колонн парадного входа, вышел из машины и поднялся по ступенькам.

— Наконец вы приехали, господин инспектор, — поспешил к нему сержант, жук дровосек, охранявший место трагедии. — Но дело-то, похоже, плевое, зря только вас побеспокоили.

Макс замер, готовый немедленно развернуться обратно. Если факт самоубийства доказан, ему здесь нечего делать.

— Вот эту вещицу, — сержант достал из кармана кольцо с бриллиантом, мы нашли в кармане у горничной.

— Вы вообще-то полегче с этими несанкционированными личными досмотрами, сержант; прислуга нынче пошла грамотная.

— Дело в том, господин старший инспектор, что незадолго до выстрела швейцар видел это колечко на лапке покойного… то есть, впоследствии покойного Пантелеймона Ивановича Расторгуева. Хороший был жук, честное слово.

Макс протяжно зевнул и направился во внутренние покои. Мелькнувшая было надежда вернуться домой и лечь спать улетучилась как дым.

В кабинете было все так, как там застали вызванные на место преступления полицейские. Водолюб лежал бездыханный, навалившись грудью на письменный стол, голова его буквально плавала в лужице бесцветной крови. Порывы сквозняка через открытое настежь окно шевелили разбросанные по полу бумаги.

Появился дожидавшийся в гостиной доктор богомол.

— Что думает по этому поводу медицина? — поинтересовался Макс, разглядывая через луну подоконник и защелку окна.

— До вскрытия трудно сказать что-либо наверняка, но по первому впечатлению выстрел сделан около или сразу после полуночи, в упор, с расстояния не более одного-двух шагов. Вы видите, — богомол осторожна приподнял голову покойного, — вокруг пулевого отверстия нет следов пороха, как это обязательно бывает при самоубийстве. Если только он не выстрелил себе в голову с расстояния вытянутой лапки… Но такого в моей практике еще не было.

— Да, вы правы, согласился Макс. — Это было бы довольно странно. Можете его забирать.

При помощи Кузьмы, сержанта и двух заспанных муравьев-санитаров грузное тело водолюба положили на носилки и вынесли из кабинета. Только теперь удивленным взорам сыщика и врача открылся лежащий на столе лист пропитанной кровью бумаги, на котором расплывшимися буквами было выведено: «В моей смерти прошу никого не винить» и подпись.

Доктор удивленно вскинул брови, пенсне его повисло на шнурке.

Макс разом повеселел.

— А, господин доктор? Похоже, он все-таки стрелялся с расстояния вытянутой лапки. У богатых, знаете ли, свои причуды.

В его воображении снова приятно замаячили разобранная кровать и мягкая пижама.

— Эй, Кузьма! Заводи мотор! — крикнул он, высунувшись из окна… и осекся. Показавшееся из-за деревьев солнце высветило под самым подоконником на газоне отчетливые следы мужских штиблет с характерным рисунком на подошве.

— Погоди… — поправился Макс поникшим голосом. — Погоди, не заводи пока, не едем.

4

Очнувшись от полуобморока и сладостного кратковременного сна, молодой художник отправился на взморье, чтобы вдохнуть полной грудью. Его большой радости не хватало воздуха и пространства. Прохожие оборачивались и глядели ему вслед.

Вдохом Бекеша не ограничился и, очертя голову, искупался в ледяной балтийской воде.

На обратном пути он встретил своего соседа и приятеля детского писателя Подберезкина, и они разговорились.

— Что это с вами, Бекеша? — сказал Подберезкин, толстый улыбчивый человек в очках. — Вы похожи на счастливого идиота. Что это вас распирает?

— Ах, это вы, Виталий Титович. — рассеянно, но обрадовано приветствовал его художник. — Знаете что… Это очень хорошо, что вы здесь.

Подберезкин был лет на пятнадцать старше Бекетова и знал его еще маленьким, поэтому никак не мог привыкнуть обращаться к нему по имени-отчеству (следует заметить, что даже родители частенько путались обращаясь к сыну «Бекеша» вместо желаемого «Андрюша»). По стихам и сценариям Подберезкина часто снимали мультики, и Бекеша принимал непосредственное участие в их создании, поэтому творческий союз писателя и художника давно уже состоялся. Увидев Подберезкина в поселке, Бекеша особенно обрадовался, так как сейчас испытывал жгучую потребность поделиться с кем-нибудь своим творческим открытием. Состояние некоторого обалдения мешало ему сразу заговорить о главном.

— Э-э… Так вы давно приехали? А Славик, а Мария Федоровна — тоже здесь?

— Приехал утром, совсем один.

— Что же так?

— Знаете, там такая история… Сбежал из дома Славика приятель, Петя Огоньков, оставил какую-то дурацкую записку…

— Да-да, слышал, вчера что-то говорили по радио. Хотите выпить вина?

— А почему бы и нет. Куда пойдем — к вам или ко мне?..

В последующие полчаса вскрылись важные обстоятельства: во-первых, обнаруженные под окном следы не могли принадлежать никому из находившихся в поместье жуков; во-вторых, на автоответчике нашлась прелюбопытная запись последнего разговора покойного с его управляющим, щелкуном Красавцевым, в котором последний сообщал о гибели партии пушнины; в-третьих, вдова покойного неожиданно вызвалась дать новые, сенсационные показания.

Распорядившись разыскать и доставить Красавцева, Макс поспешил в комнату вдовы. Ему уже не хотелось спать, глаза у него блестели, раскуренная трубка свистела и дымила.

Амалия Викторовна, молодая изящная жужелица, полулежала на бархатном канапе, поджав под себя лапки и кутаясь в огромное белоснежное боа. Лицо ее было сильно напудрено, а глаза (явно или притворно) заплаканы.

Макс решительно приблизился к ней, опустился в кресло и сказал:

— Итак, мадам?

Жужелица нервно прикурила сигарету, вставленную в длинный перламутровый мундштук, взглянула на инспектора, взмахнув длинными ресницами, и немного сбивчиво заговорила.

— Сначала я вам сказала, что ничего не видела? Так вот это неправда. Да, я пришла на звук выстрела одновременно со всеми. Однако я была там еще раз до того, минутой раньше. Я постучала в дверь кабинета, а мой муж не любит, чтобы к нему входили без стука, я постучала к нему, чтобы спросить… ну, это не важно. Вернее, я не успела постучать, потому что услышала доносившиеся из кабинета голоса. И эти голоса показались мне знакомыми. Один, несомненно, принадлежал моему мужу, а другой…

— Говорите, мадам.

— Я не уверена… Впрочем, если хотите, второй принадлежал Дормидонту Эдуардовичу Красавцеву, управляющему моего мужа.

— Пожалуйста продолжайте, — Макс торопливо делал пометки в своей записной книжке.

— Сначала они о чем-то раздраженно спорили, потом я постучала и попыталась войти. Но Красавцев… то есть, этот второй господин, которого я так и не смогла увидеть, подставил штиблет, и мне удалось приоткрыть дверь только на несколько дюймов.

— Вы успели что-нибудь увидеть?

— Только носок ботинка того господина, который держал дверь.

— Красавцева?

— Я этого не утверждаю.

— Могли бы вы узнать этот ботинок?

— Думаю, что да. Это был лаковый штиблет с белым верхом, черной подошвой и сделанной по особому заказу модной металлической вставкой в носке.

— Благодарю вас за исчерпывающее описание. Что же было дальше?

— Потом он захлопнул дверь, раздался выстрел, и я убежала…

Жужелица всхлипнула и приложила к глазам платочек.

— Это можно понять, мадемуазель. Многие ведут себя в подобных ситуациях нерационально. Благодарю вас, мы еще увидимся.

Макс встал, по-военному сдержанно поклонился и вышел.

5

Вот уже третий день Петя находился в незнакомой квартире без всякой связи с внешним миром. Проснувшись в понедельник утром, он стал искать воду, чтобы умыться и утолить жажду, но в единственном на столе пластмассовом стаканчике с жидкостью хозяин, как видно, болтал кисточку с акварельной краской, и вода была совершенно непригодна как для питья, так и для умывания.

Чистая питьевая вода была только в клетке с хомяком. Там же была и крупа, сырая, не подарок, но все-таки полноценный источник калорий…

Петя приблизился к клетке, присел на граненое полено карандаша и стал смотреть, как хомяк, которого хозяин называл Гришей, набивает щеки крупой и шумно пьет воду.