Море в облаках - Татьяна Алхимова Страница 21

Жан. Так жаль, что он не смог побывать здесь этим летом. И не пишет больше. Офелии вдруг стало настолько невыносимо сидеть в пустой кухне совершенно одной, что решение пришло в голову моментально. Она всегда поступала так раньше, когда ей становилось слишком одиноко, слишком горько. Быстро вбежав по лестнице на второй этаж, она ворвалась в свою комнату, переоделась в платье, которое перешила из маминого, заплела привычную косичку и сбоку, где всегда выбивалась из прически одна непослушная прядь, закрепила заколку, подаренную Жаном.

Солнце клонилось к горизонту, спеша завершить это лето. Улицы были полны теплым густым воздухом, который через пару часов начнет быстро остывать, напоминая о том, что скоро осень. Офелия быстрым, уверенным шагом торопливо поднималась по Садовой улице вверх. Сотни раз она ходила этим путем, наверняка, пройдет ещё столько же. А за целую жизнь наберутся тысячи раз. Но разве это так важно? Дорога будет такой же, а вот Офелия – разная. Она и сейчас уже не такая, как год назад, и даже не хочет думать, какой будет через пять лет. Слишком далеко и слишком близко то время, когда она перестанет узнавать себя и будет вспоминать себя сегодняшнюю, как незнакомую девочку.

Сады, как и всегда, встретили Офелию приветливо. Персики давно уже собрали, но кое-где ещё висели сочные яркие плоды, заботливо оставленные для птиц и случайных путников. И здесь девочка перестала торопиться. Она шла медленно, рассматривая деревья, пытаясь запомнить ощущение тепла и спокойствия, что дарила ей эта атмосфера. Петляя между стволами, пригибаясь, чтобы пройти под ветвями, она бродила здесь долго, пока не осмелилась отправиться дальше. Она знала, что идет на холм плакать. И стыдилась этого, оттягивала момент торжества слабости. Но тропинки настойчиво вели её вперед.

Когда Офелия вышла на вершину холма, солнце уже почти коснулось горизонта. Она добежала до одинокого дерева и села на траву. Яркие солнечные лучи падали на лицо, заставляя прикрывать глаза. Ещё немного, всего лишь несколько часов – и последнее беззаботное лето можно будет считать историей. Прошлым. И оно никогда больше не повторится. Да вообще ничего не повторяется, как бы человек этого не желал.

Офелия, готовая расплакаться посреди сада, тоже осталась в прошлом. А здесь, под любимым деревом, под пристальным взглядом закатного солнца, ей не хотелось плакать. Она была рада сидеть в тишине, наедине с собой, и не думать ни о чем. Только чувствовать. Как легкий ветер дует в спину, как легко платье обнимает ноги, как тяжелеет заколка в волосах, как время струится сквозь пространство, увлекая за собой всё, что было отдано ему – слова, мысли, встречи… Офелия тяжело вздохнула и закрыла глаза. Сейчас солнце опустится за море, и полумрак окутает всё вокруг.

Совсем рядом, меньше, чем на расстоянии вытянутой руки, она почувствовала легкое движение и шорох травы, словно кто-то опустился на неё. Но глаза открывать не спешила. Ей хотелось, чтобы это был Жан. Но если его там нет, то открыть глаза значит – расстроиться. И тогда, Офелия точно знала, она не сможет побороть горькие чувства.

– Это ты? – прошептала она.

– Ага… – так же тихо ответил кто-то голосом Жана.

И тут Офелия не выдержала. Моментально, против её воли, горькие, соленые слезы поднялись из глубин души и вылились наружу, из-под прикрытых глаз. Она подавила тяжелый вздох и опустила голову. Горячие капли продолжали литься по щекам, собираться под подбородком и падать на платье.

– Ну, зачем ты так? Офелия? – в голосе Жана звучало то самое сочувствие, которого отчаянно не хватало девочке. Он точно знал, что с ней происходит и хотел помочь, всей душой. И, наверное, мог. – Я не буду говорить тебе «не плачь». Потому что тебе нужно другое. Поэтому просто побуду рядом, хорошо?

Офелия кивнула и подобрала ноги поближе, крепко обхватив их руками и положив голову на колени. Она знала, что не сможет заставить себе перестать плакать, пока не выплеснет все обиды, горести и печали, все переживания. Жан помолчал какое-то время, наблюдая за подругой, и легко провел рукой по её волосам. Такой простой, привычный жест и такой важный момент понимания, не-осуждения. И от этого Офелия расплакалась ещё сильнее. Давно, очень давно не случалось в её жизни таких мгновений открытости, простоты и честности. Обычно, когда она грустила, отец или говорил что-то, по его мнению, жизнеутверждающее и ободряющее и оставлял её одну, предполагая, что подростку это нужно, что его пятнадцатилетняя дочь не захочет принимать жесты утешения в виде объятий или чего-то ещё. Он боялся взять её за руку или погладить по голове, потому что знал, что тогда и сам проявит те чувства, которые хотел бы скрыть. И сейчас, когда Жан так легко, без стеснения и предубеждений, гладил плачущую Офелию по голове, ей становилось ещё горше, ещё обиднее. Ведь Жан – чужой человек, он не видел, как она росла, им вместе не пришлось пройти через трудности, но он так тонко чувствовал и понимал её. Почему отец не может так?

– Красивый закат здесь, – снова тихо заговорил Жан. – И места тоже красивые. Я так привык к ним, пока дружу с тобой. Моя практика закончилась, но я ещё даже дома не был. Сразу отправился сюда, потому что знаю, что тебе трудно. Офелия?

– Что? – буркнула она в ответ. Поток слез становился меньше, но поднимать глаза было стыдно и страшно.

– Хочешь посмотреть на мою форму? Пока есть такая возможность? – похоже, что Жан улыбался. Как легко и просто у него получается оставлять всё грустное и плохое позади.

Офелия подняла голову и посмотрела на Жана, который встал и отошёл чуть в сторону, в шутку горделиво подняв голову. Как же он изменился! С каждым годом юноша становился выше, сильнее. Ни один старшеклассник из школы Офелии не был таким мужественным и красивым. Да-да, она вдруг поняла, что Жан – очень интересный внешне юноша. На нём был надет черный комбинезон с длинными рукавами, по краю отделанными белыми лентами. На груди – карман, на талии – широкий пояс с черной пряжкой. А над карманом значок в виде парусника.

– Ух ты! Как необычно! – Офелия забыла о слезах, о том, что лицо её наверняка красное и мокрое, а веки опухли.

– Ага. В следующем году этот черный комбинезон отправится на свалку