Владимир Пистоленко - Памятное лето Сережки Зотова Страница 23

— Баб Манефа, так я пойду?

— Сходи уж. Только ненадолго.

— Никого не встречу — тут же домой. Сам бы порыбачил, снасть еще не разобрана.

Сергей не спеша вышел на двор, так же неторопливо прошагал мимо окон, всем своим видом стараясь показать Манефе Семеновне, что он никуда не спешит и что особого желания удрать из дому у него нет. Но едва за ним захлопнулась калитка, Сергей сразу же прибавил шагу.

— Сережка! — неожиданно услышал он голос Манефы Семеновны.

В голове Сергея промелькнула тревожная мысль: передумала бабка Манефа. Эх, дурак, поплелся, как старый мерин, и — пожалуйста. Надо было бежка, ведь совсем рядом переулок, свернул за угол — и поминай как звали.

— Сергей! — более решительно позвала старуха. — Ну-ка, вернись!

— Чего? — спросил Сергей, делая вид, что не расслышал.

— Сюда иди, говорю.

Нехотя Сергей побрел назад.

— Быстрее не можешь? — прикрикнула Манефа Семеновна. — Мне ждать некогда.

Когда Сергей подбежал, она протянула небольшой узелок.

— Тут ломоть хлеба и две картофелины. И соли щепотка.

— Мне? — не сразу сообразив, спросил Сергей.

— Ну, а кому же еще? Если встретишь своих, небось засидишься. Рыбачить потянет. Ночь-то большая, а на свежем воздухе есть охота, только подавай. Словом, захочешь — оставайся. Да смотри там, чтоб без озорства, строго добавила Манефа Семеновна и, чуть заметным движением перекрестив его, не оборачиваясь, скрылась за калиткой.

Сергей бодро двинулся по улице, зажав под мышкой узелок. Вот тебе и Манефа Семеновна! Думаешь про нее одно, а оказывается совсем другое. Все-таки добрая она.

Вдруг он остановился: а как же Шарик? И припустил назад. А навстречу ему Шарик, нюхая землю, шел по Сережкиному следу.

НА САМАРКЕ

Когда Сергей подошел к месту, где обычно рыбачили ребята, солнце собиралось садиться. Знакомых никого. Сергей потоптался вдоль берега — что же делать? Идти домой? С какой же это стати? Манефа Семеновна отпустила, а он — здравствуйте — явился. Можно вернуться и попозже, никто не торопит. Он решил побывать у старых дубов, где когда-то рыбачил с отцом.

Место оказалось занятым. Спустив с невысокого берега босые ноги, на снопике тальника сидел сухопарый седоусый старик в поношенном железнодорожном кителе. Перед ним в реку были закинуты три удочки. Старик курил трубку и неотрывно следил за поплавками. Неподалеку Сергей увидел вырытое в прибрежном песке небольшое озерцо. В нем плескалась рыба. «Ого, — подумал Сергей, — видно, сидит дедок не зря…» Зная рыбацкий обычай не подходить к рыбаку, чтоб не мешать и не пугать разговорами рыбу, он хотел уже отойти и двинуться домой, но старик заметил его.

— Ищешь кого, что ли? — спросил старик.

— Ребят своих. Видно, не пришли.

— Неподалечку были какие-то. Недавно сидели. Сегодня клев никудышный. Вот они и ушли. А рыбка возьми да и зашевелись. Ну прямо удочку не успеваешь выхватывать. Ты что, тоже порыбачить?

— Нет, просто навестить.

— А я думаю: рыбак, а без снасти, — сказал старик.

— У меня есть припас. Удилища хорошие. И крючки тоже. Одно удилище, как и у вас, бамбуковое. Только я их еще не приготовил. Занятия были в школе…

— Учишься?

— Учусь.

Сергею не хотелось говорить, что он ученик шестого класса. По росту его можно было принять за десятиклассника. Видя, что гость с неохотой говорит о школе, рыбак не стал пускаться в расспросы на эту тему.

— Ты чей же будешь?

— Зотов… Мой отец тоже на железке работал.

— Зотов, говоришь? Погоди, погоди, так ты не Николая ли Зотова сын? Дорожного мастера.

Сергей молча кивнул.

— Знавал я твоего отца. Как же. Когда-то в его бригаде и сын мой работал. И внучек.

— А как ваша фамилия?

— Наша? Бугровы.

— Буг-ровы? — протянул Сергей. Ему сразу же вспомнился веселый ремонтник Петька Бугров. Звездочки по обочинам пути, выложенные из гальки… — И я ваших тоже знаю. Внука Петькой звали?

— Да, да, — обрадовался старик. — Петькой. Совершенно верно. А ты-то откуда его знаешь? Да ты садись. — Старик показал место рядом с собой.

Сергей сел. Рассказал о том, как гостил когда-то в ремонтной бригаде у отца. Старик жадно расспрашивал. Когда Сергей рассказал про звездочки, весело рассмеялся.

— Значит, можно сказать, и тебе нашел работу? На него похоже. Непоседливый был в мальчишках, да и повзрослев такой же остался.

Старик глубоко вздохнул, задумался.

— Сына моего теперь в живых уже нету. На фронте погиб. А внучек Петька лежит в госпитале, в сибирском городе Томске. Раненый. Ну, а твой отец где? Тоже небось на фронте?

Сергей нехотя рассказал.

— Домой не торопишься?

— Нет.

— Вот и давай вместе рыбачить. Удочку я тебе удружу. Бери любую, на выбор. И наживка у меня есть.

Сергей застеснялся, но старик начал уговаривать, и он взял крайнюю, самую ближнюю. Едва Сергей уселся, как у него заклевало.

— Тащи! — прошептал старик.

Сергей ловко дернул удилище, на конце лески, извиваясь, повисла рыбешка.

— Подуст. Хорош, — порадовался старик. — Кидай в ведерко. Наживка вон, в баночке. Умеешь наживлять?

— А как же.

Сергей насадил на крючок червяка и снова закинул удочку. И почти тут же поплавок снова запрыгал и нырнул в воду. Теперь попался подлещик.

На этом, словно по команде, клев закончился. Сергей неотрывно следил за поплавком, но он, чуть подрагивая на мелкой ряби, сонно торчал на одном месте. Не везло и старику. При госте он не поймал даже захудалого пескаря. Посидели еще, может быть с полчаса. Старик поднялся, с наслаждением потянулся.

— Видно, на сегодня хватит. Шабаш. Тебя как звать-то? Сергеем? А меня зовут Иван Егорыч. Давай-ка сматывать удочки.

Сергею не хотелось уходить с реки, бросать так удачно начавшуюся рыбалку.

— Вы сейчас домой? — со скрытой тревогой спросил Сергей.

— Домой?! — удивился Иван Егорыч. — Это зачем же? На зорьке может выдаться самый знаменитый клев. А ходить взад-вперед не стоит. Да и силы уже не те, восьмой десяток тяну. Я с ночевьем. У меня, брат Сергей, работа такая, что на рыбалку время как раз выкраивается. Проводник я. Товарные поезда сопровождаю. Несколько суток в дороге, а там, глядишь, два-три денька свободных выберется. Ну и, значит, на рыбалку. Перед войной я на пенсию вышел. Вот, думал было, отдохну, а оно совсем по-другому обернулось. Не до отдыха сейчас. Тяжелое время мы переживаем, ух какое тяжелое. Ну да ладно. Так ты, говоришь, домой не торопишься?

— Меня бабушка отпустила хоть на всю ночь.

— Вот и хорошо. Вдвоем-то оно веселее. Твоего дружка как зовут? Шарик? Подходит. Люблю собак. — Он погладил Шарика. — Видишь, какой сообразительный, сразу заметил, что мы в контакте. Ну, давай теперь ужином займемся. Ушицу сварганим. У меня вон маленько сушняк припасен, но не хватит. Ты еще насобирай да костериком подзаймись. Справишься?

— Справлюсь.

Еще бы Сергею с костром не совладать! Новый человек, понятно, в потемках никакого сушняка не найдет, а Сергей здесь как дома. Иван Егорыч понравился Сергею, и он хотел во что бы то ни стало угодить ему. Свистнув Шарику, он метнулся к тальниковым зарослям и вскоре вернулся, неся охапку валежника.

Сергей разжег костер. Иван Егорыч почерпнул из реки воды, подвесил жестяной котелок над огнем. Весело затрещали сучья, заплясали, забегали яркие язычки пламени.

Пока не разжигали костра, ночь казалась светлой, был хорошо виден противоположный берег реки, могучие темные дубы невдалеке. А теперь вдруг все исчезло, вокруг сгустился черный мрак. Иван Егорыч и Сергей уселись ближе к огоньку, рядом лег притихший Шарик.

— Уха у нас знатная получится. Наваристая. Правда, я люблю с картошкой. Ну, да обойдемся, на нет и суда нет, — сказал старик.

— Так у меня же есть картошка, — спохватился Сергей. — Целых две. И соль. И хлеб тоже.

Он торопливо развязал узелок Манефы Семеновны.

— Вот только картошка вареная. В мундире.

— Сойдет и вареная. Давай-ка ее сюда.

Иван Егорыч быстро очистил картошку и с наслаждением втянул картофельный запах.

— Лучшая еда на свете! — Складным ножом он искрошил в котелок одну, затем другую картофелину. — Плохо у меня в этом году с картошкой получилось. Весной посадить не удалось, в поездке был больше месяца. Да и семян не раздобыл. А на базаре недокупишься, кусаются. Торговки выносят к поезду, по рублю за штуку ломят. Совсем осатанели, совести лишились! Ну, ты продавай, если есть лишки, не гноить же продукты, обязательно продай, но зачем с живого человека шкуру сдирать? А есть такие люди. На чужой беде богатство скопить стараются. Уже сколько годов прошло Советской власти, а змеищи эти до сих пор не перевелись. Другой человек для людей всю душу готов отдать, а тот только о своей, шкуре печется. Между прочим, отец твой, Николай Михайлович Зотов, был красивой души человек. Настоящий коммунист. С другим мог последней крошкой поделиться. Ни жадности в нем, ни скаредности… А чтоб обидеть человека — и подумать даже невозможно.