Страшные сказки Женщины в белом - Крис Пристли Страница 24

Эмма заметила, что в одном из углов площади, перед хлебной биржей, сгрудились дети. Их было так много, а с ними и взрослых, что разглядеть, на что они смотрят, было невозможно. Виднелись лишь кусочки желто-красного навеса.

Миссис Рейнольдс увлеклась разговором с мистером Гилбертсоном из библиотеки. Они обсуждали возмутительное поведение кого-то, кто был Эмме не знаком. Эмма находила манеру матери сплетничать в высшей степени утомительной и стала ее умолять: пусть позволит ей присоединиться к остальным детям.

Получив разрешение, уже через несколько мгновений Эмма протиснулась сквозь толпу, которая собралась у низкой зубчатой железной ограды хлебной биржи. Зрелище ее заворожило.

Всё вокруг — неумолчный гомон и шум городской площади — будто смолкло, затихло, унеслось прочь от ее сознания. Это был кукольный театр, а кукольный театр Эмма любила — о, как любила!

Она растолкала людей и пробралась вперед, не обращая внимания на ропот других детей и их родителей, цокавших языком ей в укор. Эмма не слышала и не видела ничего, кроме кукольного представления. В этом скучном и тусклом северном городе оно блистало ослепительно, точно драгоценность.

Время от времени с пустошей налетали порывы холодного ветра, но Эмма их не ощущала. Она грелась, стоя перед ярко раскрашенным театральным балаганчиком, словно это была полная тлеющих углей жаровня.

Представление превзошло ее ожидания. Куклы двигались очень грациозно, и Эмма, зная, что никогда не сможет двигаться так же, любовалась ими еще больше.

Костюмы были восхитительны. Наряженные в них, искусно сделанные куклы напоминали хрупких тропических птичек или ярких разноцветных насекомых. Это походило на сон — прекрасный, прекрасный сон.

Мать Эммы несколько раз пыталась оттащить ее, однако с этим могла справиться разве что ломовая лошадь, а миссис Рейнольдс была невысокой и довольно тщедушной женщиной. Так что она сдалась и сказала, что вернется за Эммой через десять минут — и уж тогда они уйдут, что бы ни происходило на сцене.

Однако Эмма ее даже не слушала. Зачем ей слушать мать, когда перед ней пляшет и резвится прекрасная кукла-арлекин — скачет и выписывает пируэты, кланяется и кружится? Миссис Рейнольдс вздохнула и ушла, намеренная заняться своими делами, пока дочь поглощена театром.

Эмма вся отдалась кукольному представлению. Теперь музыка прекратилась, и куклы беседовали, но сюжет Эмму не интересовал, и она бы предпочла, чтобы кукловод не разговаривал за них такими дурацкими голосами. Это было отвратительно, но дети вокруг с готовностью смеялись. Эмме куклы совсем не казались забавными, и она не поддавалась на попытки кукловода вызвать у зрителей смех, а то и и грубый хохот, ведь все, чего она хотела, — смотреть, как прекрасные куклы танцуют и кружатся.

Миссис Рейнольдс в конце концов вернулась, и по случайности ее возвращение совпало с окончанием представления. Она была только рада избежать сцены, которую Эмма, несомненно, устроила бы, попытайся миссис Рейнольдс увести ее раньше. И как только, думала миссис Рейнольдс, умудрилась она произвести на свет столь своенравную дочь?

Эмма не стала противиться. Она ужасно огорчилась, когда занавес опустился, и городская серость, казалось, снова поглотила окружавший ее мир. Но, если бы она осталась и увидела, как кукловод убирает своих кукол, это ощущение только усилилось бы. Эмма хотела запомнить их такими, какими они были во время представления.

Она поплелась за матерью. Та как раз объясняла, что им следует поскорей пойти в «Лавку шляпок и лент мадам Клодетт» через дорогу (ведь им обеим нужны новые шляпки на свадьбу кузины). Бросив последний взгляд на кукольный театр, Эмма с кем-то столкнулась.

— Извините, — сказала она.

Она врезалась в мальчика примерно ее лет, но он не ответил и престранно уставился на нее. Эмма сперва подумала, что, видимо, напугала его.

Что-то в отсутствующем взгляде мальчика заставило ее содрогнуться. В его бледно-серых покрасневших глазах не было ни единого проблеска жизни или души. Через несколько мгновений Эмма поняла, что знает его.

Его звали Джеральд, правда, она с большим трудом узнала в этом печальном существе мальчика, который на церковном празднике выказал к ней живой интерес. Как и Эмма, Джеральд был довольно упитанным, но все же красивым. И тем большее беспокойство вызывало его нынешнее состояние. Он протянул к Эмме руки, раскрыл рот и издал громкий стон. Эмма отшатнулась с криком, и ее мать замерла и обернулась.

— Нужно смотреть, куда идете, юная леди, — раздался голос справа от Эммы.

Эмма повернулась и увидела внушительного вида женщину в большой и довольно жуткой шляпе с изгибающимися перьями, которая напомнила Эмме громадного паука.

— Вы могли сбить бедного Джеральда с ног, глупая вы девочка.

— Я попросила бы вас не говорить с моей дочерью подобным тоном, — сказала мать Эммы, вступая в поединок.

Миссис Рейнольдс, возможно, и была худощава, но свое мнение выражать не стеснялась, хотя зачастую она использовала при этом голос, который, мягко говоря, можно было назвать пронзительным.

— Вашей дочери следует быть поосторожнее, — ответила мать Джеральда.

— Если мальчик собирается стоять посреди улицы, как мешок с картошкой, конечно, его собьют! — сказала миссис Рейнольдс.

Ноздри у матери Джеральда раздулись, и она, схватив сына за руку, повела его прочь.

— Ну и ну! — воскликнула мать Эммы.

— Бывают же люди! — сказала цветочница миссис Тимпсон-Грин, которая вышла из своей лавки, чтобы понаблюдать за перепалкой. — Но по-христиански мальчику следует посочувствовать.

— О, разумеется, — ответила мать Эммы, ведь она относилась к миссис Тимпсон-Грин с большим уважением. — По-христиански.

Она подошла ближе, заговорщически наклонила голову и прошептала:

— Судя по всему, это произошло внезапно.

— Совершенно верно, — сказала миссис Тимпсон-Грин. — Доктора озадачены. Говорят, в Харрогите в прошлом месяце был точно такой же случай.

Миссис Рейнольдс наклонилась ближе и заговорила еще тише, так что Эмма не могла больше ничего расслышать. Она смотрела, как Джеральд с матерью исчезли в толпе и скрылись из виду. Но прежде Джеральд обернулся и посмотрел на нее последний раз.

О, как встревожил ее этот взгляд. Пристальный, но в то же время безжизненный и бессмысленный, как будто манекен в витрине обратил к ней свою пустую, вылепленную из воска голову. Она горячо надеялась, что никогда больше не увидит этого ужасного лица.

Эмма с матерью пробыли некоторое время в лавке мадам Клодетт, и каждая минута, проведенная в умиротворяющем очаровании любимого магазина, действовала на Эмму как