Таинственный сад. Маленький лорд Фаунтлерой - Фрэнсис Ходжсон Бернетт Страница 27

– Мне тоже не спалось, и голова разболелась. Скажи ещё раз, как тебя зовут?

– Мэри Леннокс. Неужели тебе не сказали, что я приехала?

Он всё ещё сжимал в руке край её шали, но, видно, начинал верить, что всё это ему не снится.

– Нет, – отвечал он. – Не посмели.

– Почему?

– Я бы испугался, что ты меня увидишь. Я не хочу, чтобы меня видели и обсуждали.

– Почему? – повторила Мэри, всё больше и больше удивляясь.

– Потому что я всегда так – болею и лежу в постели. Мой отец тоже не позволяет обо мне говорить. Если я выживу, то буду, наверное, горбатым – только я не выживу. Отец боится, что я буду такой, как он.

– Ах, какой странный дом! – воскликнула Мэри. – Какой странный дом! Всюду тайны! Комнаты заперты, сады заперты – а теперь ещё и ты! Тебя тоже заперли?

– Нет. Просто я в этой комнате живу, потому что не хочу, чтобы меня отсюда переводили. Это очень утомительно.

Мэри подумала и решилась.

– А твой отец тебя навещает? – спросила она.

– Иногда. Обычно когда я сплю. Ему неприятно меня видеть.

– Почему? – снова спросила Мэри.

Лицо мальчика омрачилось.

– Моя мать умерла при моём рождении, ему тяжело на меня смотреть. Он думает, я не знаю, но я слышал, как люди говорили об этом. Он меня прямо ненавидит.

– И сад он ненавидит, потому что она умерла, – подумала Мэри вслух.

– Какой сад? – спросил мальчик.

– Гм… ну… сад… просто сад, который ей нравился, – затруднилась ответить Мэри. – Ты всё время здесь живёшь?

– Да, почти всё время. Иногда меня возили к морю, но я там жить не хотел: там все на меня смотрели. Я раньше носил такую железную штуку, чтобы спина была прямой, но потом из Лондона приехал очень важный врач и сказал, что это глупо. Он велел эту штуку снять и держать меня на свежем воздухе. Только я свежий воздух ненавижу и не хочу выходить.

– Я тоже не хотела, когда сюда приехала, – призналась Мэри. – Что ты так на меня смотришь?

– Некоторые сны так похожи на явь, – отвечал он угрюмо. – Порой откроешь глаза и не веришь, что проснулся.

– Мы оба не спим, – сказала Мэри.

Она обвела взглядом комнату – высокие потолки, тёмные углы и тусклый огонь в камине.

– Всё это и правда похоже на сон. Ведь сейчас ночь, все в доме спят, все, кроме нас! Только мы бодрствуем.

– Я не хочу, чтобы это был сон, – забеспокоился мальчик.

Внезапно Мэри в голову пришла одна мысль.

– Ты говоришь, что не любишь, когда на тебя глядят, – начала она. – Может, ты хочешь, чтобы я ушла?

– Нет, – отвечал он и легонько потянул за край шали, зажатой в его руке. – Если ты уйдёшь, я буду думать, что ты мне приснилась. А если ты мне не снишься, то сядь на ту скамеечку и поговори со мной. Я хочу про тебя знать.

Мэри поставила свечу на столик возле кровати и села на мягкую скамеечку. Ей совсем не хотелось уходить. Ей хотелось остаться в этой таинственной, скрытой от посторонних глаз комнате и разговаривать с этим таинственным мальчиком.

– Что тебе рассказать? – спросила она.

Он всё хотел знать: когда она приехала в Мисселтвейт; какой коридор ведёт в её комнату; чем она здесь занимается и ненавидит ли, как он, вересковую пустошь; и ещё – где она жила прежде. Мэри ответила на все эти вопросы и на множество других, а он слушал, откинувшись на подушку. Он заставил её рассказать об Индии и о том, как она приплыла на пароходе через океан. Оказалось, что из-за болезни его ничему не учили, как других детей. Когда он был ещё маленьким, одна из нянек научила его читать – теперь он без конца читал и разглядывал иллюстрации в великолепно изданных книжках.

Хотя отец навещал его редко, у него было множество всяких чудесных игрушек. Только он редко в них играл. У него было всё, что он ни пожелает, и его никогда не заставляли делать ничего, к чему у него не лежало сердце.

– Меня все должны развлекать, – произнёс он спокойно. – Сердиться мне вредно. Никто не верит, что я останусь жить.

Он давно смирился с этой мыслью, и она его совсем не волнует, объяснил он Мэри. Звук её голоса был ему, видно, приятен. Она говорила, а он внимательно слушал, прикрыв глаза. Уж не засыпает ли он, подумала Мэри. Но тут он снова задал ей вопрос:

– А сколько тебе лет?

– Десять, – отвечала Мэри и, не подумав, прибавила: – Как и тебе.

– Откуда ты знаешь? – удивился он.

– Когда ты родился, дверку в сад заперли, а ключ зарыли в землю. Сад заперт десять лет.

Колин слегка приподнялся и, опершись на локоть, повернулся к ней.

– Какую дверку заперли? Кто запер? А ключ куда зарыли? – прокричал он с внезапно вспыхнувшим интересом.

– Это… это сад, который мистер Крейвен ненавидит, – отвечала Мэри с тревогой. – Дверку запер он. Никто… никто не знал, где зарыт ключ.

– А что это за сад? – не отступался Колин.

– Туда десять лет никому входить не разрешали, – осторожно ответила Мэри.

Но было поздно. Он слишком походил на неё. Думать ему было тоже не о чем, и потому мысль о спрятанном саде захватила его. Он засыпал Мэри вопросами. Где этот сад? А дверку она не нашла? А садовников не расспросила?

– Они ничего не говорят, – объяснила Мэри. – По-моему, им велено молчать и на вопросы не отвечать.

– Я бы их заставил ответить, – заявил Колин.

– Правда? – спросила Мэри неуверенно. Ей стало не по себе. Если он умеет заставлять людей отвечать на свои вопросы, чем это может кончиться?

– Меня все должны ублажать. Я же тебе говорил, – сказал Колин. – Если бы я остался жить, здесь всё когда-нибудь стало бы моим. Они это знают. Захочу – заставлю их мне всё рассказать!

Мэри не отдавала себе отчёта в том, что её в своё время избаловали, но она ясно видела, что этот странный мальчик был очень избалован. Он думал, что всё на свете принадлежит ему. Какой он странный! И как спокойно говорит о своей смерти!

– Ты думаешь, что умрёшь? – спросила она отчасти из любопытства, отчасти для того, чтобы отвлечь его от мыслей о саде.

– Должно быть, – ответил он спокойно, как и раньше. – Сколько я себя помню, все только об этом и говорят. Сначала они думали, что я маленький и