Александр Кононов - Зори над городом (Повесть о верном сердце - 3) Страница 28

- Ой, не прибедняйся. Разглядишь небось.

- Другой раз сижу я тут, сижу в своем тулупе, от тулупа псом несет: со второго года войны перестали нам бараньи тулупы выдавать, из собачьих шкур наладили выделывать... А кругом - глушь, ночь, тоска. И сам сидишь псом цепным. И вправду задумаешься: а не уйти ли мне с этой должности?

- Нет уж, дядя, ты лучше не уходи.

- Это почему ж?

- Можно и на этом месте пользу оказать людям.

Сторож вдруг вскинулся:

- Ты мне, парень, крючки-петельки не закидывай! Проходи отсюдова!

- Да чего ты, чудак, испугался?

- Ты больно храбрый. А я опасаюсь. Сказал: боязно мне.

- Чего ж опасаешься-то?

- Мастеровому человеку, конечно дело, море по колено. А наш брат приучен опасаться.

- Как это ты сказал: "колышется народ"? Верно! А тебе разве рука идти против народа?

- Как же это можно: против народа?

Где-то за мостом со злой тревогой засвиристел полицейский свисток.

- Тикай отсюдова! - заорал сторож свирепо.

...Уже далеко от завода Комлев с радостным возбуждением проговорил:

- Слыхал, Гриша, разговор? Народ-то колышется!

24

Сидел сдавший сменщику ночное дежурство сторож Иван Козлов у своего тезки и соседа - старшего дворника на подворье у Черной речки. Подворье было огорожено высоким забором; над забором торчала на шестах далеко видная вывеска: "Ч а й н а я и к у х м и с т е р с к а я Д. В. В а с и л ь е в а".

- Гололед, - пожаловался тезке Иван Козлов. - Крепко гололед ударил после дождей. Я у самого твоего подвала чуть нос себе не раскроил. Видно, твой Дормидонт песочку - и того жалеет.

- Выходит дело - жалеет.

- На грош пятаков наменять норовит. Оштрафует его полиция - небось дороже песку встанет.

- Не оштрафует. А и оштрафует - так на рубль. А он ей я так рубль дает. Околоточному прямой расчет целковый этот себе в карман положить, а про штраф не думать.

- Околоточный... Ныне околоточный мне в рыло кулаком нацелил. Ну нет, на этот раз не достал.

- За что ж это он?

- Листы какие-то на заводских воротах вывесили. Должно быть, ночью. Что за листы - откуда мне знать? Я малограмотный.

- Что ж, ты в эти листы так и не заглянул?

- Говорю тебе: я малограмотный.

Иван-дворник недоверчиво усмехнулся, погладил золотистую свою - во всю грудь - бороду.

Гость вдруг рассердился:

- Зачал бородищу утюжить! И ухмылочка эта твоя... Полгода прошло, как я тебя знаю, а понять до сих не могу, что ты за человек. Намедни про Сибирь мне чего-то толковать принялся: мужики, мол, там богаче наших живут. Да разве это мыслимо? Плетешь подчас несусветное. Сибирь потому и называется так, что хорошего там мало. Недаром же у нас на деревне ругаются: "сибирный ухорез".

- Да ты ж не бывал в Сибири!

- А ты бывал?

- И я не бывал. А читать - читал.

- "Читал"! Умником себя полагаешь. А гостя принять не умеешь. Скинул я с себя тулуп, а теперь чую: зябко. Вон сколько дров сложено в углу целая поленница, а подвал твой не топлен.

- Его не натопишь.

- Что ж, мне сызнова тулуп надеть? Да и домой топать?

- Твоя воля.

- Да я гостить к тебе, борода, пришел!

- Гостю рад. Рассказывай, Иван, чего надумал. Не хитри.

- "Не хитри"! Ты больно премудрый!

- Рассказывай.

- Чего рассказывать?..

Иван Козлов засопел сердито, нахмурился. И не выдержал:

- Утром прибежал этот... стрюцкий. Пальтецо коротенькое, шапочка маленькая, нос клюковкой. И - прямо ко мне: "Проспал, сукин сын!" А, думаю, это, значит, из-за тех листов, что на воротах... Я ему "Полегче, господин стрюцкий, времена ныне не те". - "Кэ-эк разговариваешь, морда?" А ты сам посуди, Иван: что я, на всех ночных прохожих должен кидаться? И так уж себя псом цепным понимать начал. Идут, скажем, сколько там их - двое или трое... Может - мастеровые, может - студент какой. Разве ж могу я знать, что у них на уме? Не могу. Сторож не для того поставлен, чтоб на людей собакой рычать. Верно?

- Верно. Ну дальше?

- Дальше заявляется околоточный. Рожа - с котел, красная, колером в малину ударяет. С простого напитку так и на морозе не краснеют, это он, значит, портвейн глушит. Или же мадеру. Ты как считаешь?

- Да брось ты про мадеру! Дело говори.

- А дело такое, что надумал околоточный кулаком мне под самый нос залезть. Кулак - в белой перчатке, а весит, надо думать, с пуд, не меньше. И вот уж не знаю, перчатку он пожалел или по глазам моим увидал - сдачи дам, - ну, только прошел мимо, в контору.

- Неужто дал бы ты сдачи?

- Дал бы! Пусть потом гонят меня в эту самую твою Сибирь... гиблый край!

- Коли так, молодчина ты!

- Вот уж сам не умею разобрать, кто я такой. Боязно мне. Вот тебе и молодчина!

- Кого ж боишься? Околоточного?

Иван Козлов, бормоча себе под нос, надел тулуп, взял в руку шапку - и не ушел, остался.

- Боюсь от народа отбиться. И, как в темной воде, ничего мне не видать. Нет ли такой книжечки, чтоб от нее просветление в голове настало?

- А говоришь - малограмотный.

- По складам разберу. Может, и до сути бы дошел. Не сразу, так по прошествии времени.

- А какой сути ты, Иван, ищешь?

- Знал бы, так и тебя научил бы.

Оба замолчали - и гость и хозяин.

Иван-дворник призадумался: а давно ли и сам он сути вещей не знал? Занесло его буйным ветром из родной деревни в усадьбу помещика, барона Тизенгаузена, оттуда - в тюрьму, из тюрьмы - в лес. В лесу, у костра, и узнал он от своих людей - от русских и латышей - про самую суть... Взять бы огонек из того незабываемого костра, передать Ивану Козлову - неси дальше, свети людям!

- Я с тобой как с человеком пришел толковать, посоветоваться! сердито сказал Козлов.

- Человека узнать - пуд соли съесть надо.

- Не успеешь.

- Чего не успею?

- Пуд соли со мной съесть. Время не позволит...

Иван Козлов поостерегся, не договорил. Прост мужик, да не очень!

- Нет у меня, тезка, такой книжки, - вздохнул Иван-дворник. Попытаться достать...

- Вот! Где бы достать?

- К Дормидонту в кухмистерскую студенты ходят... да нет, не доверятся они мне: слыхал, какая слава у старших дворников? В полиции состоят секретно, устные доносы в участок носят...

- Говорят, - жарко зашептал Козлов, - главное дело - в студентах.

- Студент без рабочего - ноль без палочки.

- Как это? Ноль... Во-он, - протянул Козлов, - какие ты мне загадки загадываешь. Не хочешь, значит, открыться, попросту сказать.

- А скажи тебе попросту, вот как про Сибирь я давеча сказал, ты опять в толк не возьмешь.

- Ох, ты премудрый! Про Сибирь-то ты соврал - сам, видать, про этот край ничего не знаешь. Ну, а тут дело другого рода. Тут - рядом. Народ! Боюсь от народа отбиться.

- А зачем тебе, чудак, отбиваться?

- Вот я и думаю: уйду с цепной должности. Беда только, что староват я стал, тяжелое уж не подыму. В грузчики не гожусь. К станку нашего брата, гужееда, не пустят. Да и понимаю я в станках, как кошка в соленых огурцах.

Сверху, по ступеням, грузно загрохотали подкованные сапоги, дверь в подвал растворилась, показалась голова Дормидонта Васильева, владельца подворья.

- Беседуете? - ядовито спросил он, увидев, что старший дворник не один. - А я тебя искал, искал...

Иван молча поднялся, надел полушубок, поверх него - холщовый фартук, нацепил на грудь бляху.

- Ты, тезка, побудешь тут? - спросил он Козлова.

- Побуду. Коли хозяин не забоится, что я скамью просижу.

Ждал Иван Козлов долго. Надоело ждать - лег в тулупе на скамью и заснул.

Проснулся он оттого, что кто-то настойчиво шептал ему в самое ухо: "Чего, чего... ничего!"

Это дворник, вернувшись, чиркал спичкой, зажигал лампу.

- Неужто вечер уже? - вскинулся спросонья Козлов. - Эх ты, мать честная, курица лесная!

- Щи хлебать будешь?

- Коли горячие, буду.

Дворник достал с полки две оловянные тарелки, налил щей из принесенного котелка, положил ложки.

- По-господски обедаешь: с тарелками. Щи-то хозяйские?

- Хозяйские. У Дормидонта щи варят на совесть. А вот хлеба теперь не отпускает. Хлеб - свой!

Поев щей, Козлов спросил требовательно:

- Какой будет у нас с тобой окончательный разговор?

Пропустив вопрос мимо ушей, дворник заговорил не спеша:

- Слыхал я про один завод... Там мастер один, ну, прямо - жандарм. Надумал он в случае чего запереть мастеровых в цеху, пока полиция не явится. И замок даже заказал для этого, вроде лабазного. Зашумят, скажем, заводские ребята - может, начнут сговариваться того же мастера для науки на тачке вон вывезти, - а он загодя замок на ворота - и в участок. Знает, собака, что окна в цеху - под самой крышей, из них не выскочишь.

- Вот такой же пес и у нас в сборочном цеху есть. Бывший унтер.

- А что бы ты сделал, Иван, когда б увидел: вешает этот пес замок на цеховые ворота? И налаживает мимо тебя - в полицию бежать?

- А что ж я могу сделать?

- Ну, мало ли что...

- То-то и дело, что мало!

- Можешь, к примеру, выкрикнуть: "Мать честная, курица лесная"? Любимая твоя поговорка!

- Могу. Да не стану.