Н Кальма - Книжная лавка близ площади Этуаль Страница 28

- Тебе легко говорить, отец. Но как все это устроить?

Нотариус выразительно глянул на сына:

- Думаю, ты все и без меня сообразишь. У твоего епископа, конечно, имеются бланки епархии. Раздобыть такие бланки, парочку или немного больше, вероятно, будет нетрудно. Если не удастся достать печать, я дам свою. Всегда можно поставить оттиск так, что никто не разберет, что за печать.

- Ого, отец, да ты, оказывается, мастер! - присвистнул Марсель. - Вот что значит... - Он не договорил, задумался. - Да, но все, что ты предлагаешь, связано с риском. Это большой риск.

- Ничего, рискнешь. Если понадобится, рискнешь и работой, - отрезал отец.

Марсель кивнул:

- Попытаюсь.

Дане показалось, что Марселю вовсе не по душе все это дело, и он про себя пожалел, что им с Павлом пришлось воспользоваться адресом кузины Паскаль: фермеры, дровосеки, словом, простые люди были куда более приветливы и дружелюбны, чем эти "полированные". И все же...

Внезапно словно темный занавес опустился над домом нотариуса Кламье. Даня не может припомнить, когда именно он заметил, что в доме изменился "климат". Все помрачнело, замкнулось, наполнилось скрытой, но ощутимой тревогой. Даже госпожа Кламье - он это ясно помнит, - такая говорливая, живая в первые дни, внезапно затихла, потерянно бродила по дому и тревожно заглядывала в лицо сына. А Марсель почти не бывал дома, еще больше побледнел, осунулся, резко вздрагивал, когда его окликали, весь был как нерв натянутый, напряженный. Что-то грызло его, это было ясно даже Павлу, который сказал Дане:

- Приключилось что-то со здешним пареньком. Влюбился, что ли? Или несчастье у него какое? Да и вообще у них стало здесь, как после похорон, чуешь?

Однако делами беглецов Марсель занимался рьяно. Однажды с торжеством принес и показал им похищенные из канцелярии епископа бланки. Кажется, он сам изготовил удостоверения личности и сам приложил отцовскую печать жирно и неразборчиво. Даня превратился в уроженца Лодзи Яна Калиновского, а Павел - в выходца из города Белостока Тадеуша Сикорского. Оба новоявленных поляка - католического вероисповедания, оба - на службе у епископа Лаонского, в аббатстве города Лаон.

- А теперь вам надо придумать приличные биографии, - сказал Марсель, хмуро обозревая свою работу. - Вдруг вас, чего доброго, станут расспрашивать, как и когда вы попали во Францию, откуда приехали, где были раньше. Сейчас гестапо стало так свирепствовать... - Неуловимая тоска промелькнула у него в голосе. Он встряхнулся: - Идем к отцу. Отец вам все придумает.

Нотариус Кламье сидел в своем массивном дубовом кабинете тоже насупленный и мрачный. Впрочем, увидев Марселя с двумя русскими, он оживился.

- Конечно, конечно, вы должны вызубрить назубок свои новые биографии. Даже если вас разбудят ночью (а гестаповцы всегда приходят по ночам), вы должны тут же сказать, как вас зовут, откуда и когда вы приехали во Францию и вообще кто вы такие и чем занимаетесь. Если вас задержат, одними документами не отделаетесь. Нужно все это хорошенько обдумать... Вот, скажем, если бы вы были постарше, могли бы сойти за польских солдат, прибывших в тридцать девятом году сюда из Румынии, вместе с частями Андерса. Тогда вы могли бы сказать, что в сороковом году воевали во Франции. Это было бы вполне достоверно. Но вы оба слишком молоды и поэтому...

- Отец, я все придумал! - воскликнул Марсель. - Ведь вполне может быть, что оба они еще мальчишками рвались воевать. Вот они и сбежали из дому, присоединились к солдатам Андерса и вместе с ними попали во Францию, а здесь встретились со своими земляками. Стали постарше, и их уже не влекла, как прежде, солдатская жизнь. Поэтому земляки легко уговорили их уйти из армии и даже сами нашли для них подходящую работу. Вы что умеете делать? - обратился он к Дане. - Ну, например, столярничать можете?

- Могу, - кивнул Даня.

- А ваш приятель?

- Он парикмахер по профессии, - объяснил Даня.

- Вот и отлично! - обрадовался Марсель. - Я подговорю своего дружка Франсуа (он по происхождению поляк), чтобы подтвердил, если понадобится, что это именно он устроил вас обоих на работу в аббатство. Вы, - Марсель дотронулся до Павла, - выбриваете священникам тонзуры, понимаете?

Даня объяснил как мог Павлу, что от него требуется.

- Ага, на это я способный, - закивал очень довольный Павел. - Всех попов могу и стричь и брить.

- Неплохо придумано, - одобрил Кламье. - Заставь-ка их, Марсель, вызубрить все это. Им пригодится, я уверен.

Однако Павел начал уверять, что он уже все понял и запомнил, ему-де не к чему "зубрить". Так что к Марселю отправился один Даня. Тогда и произошел тот знаменательный разговор.

11. ИСТОРИЯ МАРСЕЛЯ

Они поднялись по темной деревянной лестнице в комнату Марселя большую, аскетически пустую, с узкой спартанской кроватью и книжными шкафами по стенам. Даня увидел старинные кожаные переплеты, вынул одну из книг наугад - это было сочинение по истории церкви. Да и все остальные книги, как он мог заметить, - сочинения по философии, истории, теософии. Между тем Марсель беспокойно шагал по комнате, беспрестанно поправлял и без того гладкие светлые волосы, что-то трогал на столе нервной, совсем еще мальчишеской рукой. Ему было явно не по себе.

- Конечно, все это надо вызубрить, - начал он, запинаясь и очень тихо. - Но прежде... прежде, Дени, я что-то хочу спросить у вас. Послушайте, Дени, есть у вас девушка?

- Что? - переспросил Даня удивленно. - Вы сказали: девушка?

- Да. Я спрашиваю, есть у вас или у вашего приятеля девушка? Ну, девушка, с которой вы дружите, которая для вас самая дорогая, единственная на свете?

Даня начал мучительно краснеть. Сказал с усилием:

- Ну, у меня, допустим, есть... То есть была.

Марсель поник.

- Вот и у меня была... - шепнул он. - Еще на днях я говорил "есть", а сейчас "была"... Взяли ее.

- Как - взяли? Кто?!

- Боши. Эсэсовцы. Шесть дней назад. Она еврейка и, кроме того, в Сопротивлении. Еще в университете вступила в организацию студентов. И вот ее выследили, а может, кто-то предал. - Марсель заломил руки. - Я... Теперь я на все готов... Я хотел бы уйти с вами. Вместе с тобой. - Он просительно взглянул на Даню. - Я хочу мстить. За нее, за себя, за всех людей на свете!.. Ведь ты возьмешь меня? - Он весь подался к Дане, он дрожал и заикался. - Ты не сердишься, что я говорю тебе "ты"? Ведь мы ровесники.

- Что ты, что ты, конечно же будем на "ты"! - заторопился Даня. - Да расскажи, как все это случилось? Может, можно еще помочь, освободить ее?

Марсель махнул рукой.

- Безнадежно. Больше ничего нельзя сделать. Я уж все перепробовал. Даже отца уговорил пойти к коменданту, к начальнику СС, просить за Рене. Отца знаешь как в городе уважают! Он долгое время был здесь депутатом, боши перед ним заискивали, но, как только он заикнулся о Рене, его тотчас же прервали, вежливо выпроводили и намекнули, что он этими хлопотами может сильно повредить и себе. Конечно, отец отступил...

- Испугался? - иронически спросил Даня.

Марсель покачал головой.

- Видно, ты ничего еще не сообразил. Отец за себя не боится. Но он не вправе распоряжаться собой. Ему комитет не разрешит. Слишком много людей зависят от него, от его незапятнанной репутации у немцев. Его положение в городе нужно многим людям, он не смеет рисковать.

- Какой комитет? Почему от него зависят люди? - опять ничего не понял Даня.

Марсель испытующе посмотрел на него:

- Кажется, можно сказать... Я тебе доверяю. Уверен, что ты не подведешь ни меня, ни папу. Словом, отец тоже в Сопротивлении... Что, поражен? У, ты даже представить себе не можешь, сколько людей кругом влилось и вливается в подпольную борьбу. Даже наши семинаристы, даже многие священники в аббатстве! Я не уверен, что наш епископ стоит в стороне. Очень возможно, что и он помогает сопротивленцам. И я, и наша Сюзанна, и даже мама... Но, послушай, я должен тебе рассказать о Рене, ты поймешь... Она такая удивительная, такая единственная девочка! Маленькая, тоненькая, как мизинец, целая охапка кудрей. Кудри черные, как ночь, как эта занавеска. И глаза огромные, во все лицо. Она мне по плечо, не больше, мы с ней мерялись. А поет как! И при этом настоящая героиня, смельчак! Ты знаешь, как она вела себя при аресте?.. Да ты меня не слушаешь! - кинулся он вдруг к Дане. - Ты почему меня не слушаешь?! Неинтересно тебе?! Глупо, что я все это тебе выкладываю, ты так и скажи!

Марсель был в бешенстве. От бешенства даже замолк. А Даня в это мгновение почувствовал горячий, сильный, пронзающий укол в сердце, так близко, так живо увидел он Лизу! Свою Лизу, тоже единственную, тоже любимую.

- Что ты вообразил? Я слушаю, я очень тебя слушаю! - Он опомнился, оторвал от себя руки Марселя. - Говори. Рассказывай.

- Мы познакомились в прошлом году, в студенческом лагере, - чуть остыв, начал Марсель. - Я был там после воспаления легких, а она поехала туда немного отдохнуть. У нее была бессонница и какие-то галлюцинации. Понимаешь, она парижанка, ей всего семнадцать лет, но столько пришлось пережить, что на пять жизней хватит. Вместе с родителями и дедом, глубоким стариком, она ушла из Парижа пешком, под обстрелом немецких самолетов. Дед у нее знаешь какой был! Он все время, даже под бомбами, повторял: "Перед врагом не отступают. От врага не уходят!" И его приходилось тащить насильно.