Радий Погодин - Алфред Страница 3

- Снимай сандаль, Шурик...

Алфред зубами стучит. Между пальцами бежит кровь.

Любка зажмурилась, сняла с его ноги сандалию и носок. Залепила ранку подорожником. Побежала в дом, принесла ковшик воды, бутылочку липок и чистую холщовую тряпку.

Липки у нас в деревне в каждой избе есть. Наберут бабушки ранней весной берёзовых почек, настоят на водке - вот и всё снадобье. Липками его называют потому, что почки по весне прилипают к рукам. Лист оттуда едва свой зелёный гребешок показал, а запаху от него полна улица.

Любка промыла водой Алфредову ногу, плеснула из бутылочки прямо на ранку.

Алфред завыл - липки почище йода дерут.

- Тише, тише, это сейчас пройдёт, - успокаивает его Любка, а сама бинтует ногу тряпицей.

Алфред встал, попрыгал на одной ноге. Любка ему подала сандалию. На сандалии ремешок разрублен. Я думаю, если бы не этот ремешок, не скакал бы Алфред. Ремешок ему ногу спас.

Алфред схватил сандалию, швырнул прочь.

- Что ты мне её даёшь? Куда она теперь годна? Из-за тебя такую сандалию испортил.

Любка снова подняла Алфредову сандалию. Говорит:

- Её очень просто починить. Только ремешок зашить, - а сама чуть не плачет.

- Ну и зашивай! - крикнул Алфред. - Всё равно она уже не новая будет, а зашитая.

Если бы на Любкином месте был я, я бы Алфреду этой сандалией по башке. А Любка стоит, опустила голову, как виноватая. И так мне стало обидно, что вылез я из малинника и ушёл. Чтобы не идти по улице мимо проклятого Алфреда, я пролез в сад. Пошёл прямо садом.

Яблоки на ветвях висят. Я к ним без внимания. Кислые ещё. Прямо скажу, не смотрел на яблоки даже. И напрасно меня дядя Николай, Любкин отец, за уши отодрал, - не рвал я его яблок.

* * *

Несколько дней мы не встречали ни Алфреда, ни Любки, потому что занялись делом.

Колхоз отдал нам старенький трактор "Беларусь" и старую кузницу. Мы её вычистили, подлатали крышу. Крапиву во дворе скосили. Земля пахла древесным углем и железом. Хорошо. Зелёная трава, синее небо, чёрная кузница и красный трактор на высоких колёсах. Красиво.

Первая работа была такая: мы возили навоз со скотного двора к парникам. Нагрузили две платформы и тянем. Эту работу Стёпка сам попросил у председателя. Нам он сказал:

- Кто не хочет, - значит, не хочет. В сельском хозяйстве нет работ чистых и грязных.

Никто не отказался. Подумаешь, навоз. Сходим на речку, вымоемся с мылом.

Настала моя очередь вести трактор.

Едем по улице. Я впереди на тракторе. Остальные своим ходом, горланят песни, шумят. Я смотрю - Любка стоит на краю дороги в туфельках, в носочках. Одна, без Алфреда. Я сразу отвернулся, будто не замечаю её. Сам думаю: смотри, как я на тракторе еду. А Любка приложила руку к губам и крикнула:

- Эй ты, Лёха, жук навозный, чего нос задрал?!

Я будто не слышу.

- Чего же ты, Любка, к нам не идёшь? - спросил Стёпка. - Мы, видишь, трактор получили. Видишь, работаем.

- Ну и работайте. От работы кони дохнут... - Любка тряхнула головой, ленты у неё в косах вспыхнули начищенной оранжевой медью. Любка зажала нос пальцами: - Фу... Фу... Дышать нельзя. Нашли себе наконец занятие. В самый раз, по культуре.

- Ишь какая благородная! - загалдели ребята. - Будто у неё коровы нет.

Стёпка их остановил, говорит спокойно, даже как будто просит:

- Нам после этой работы другую дадут. Хочешь трактор посмотреть?

- А какое мне дело? - ответила Любка. - Работа дураков любит.

- Ой, Любка, с чужого голоса ты поёшь!

Любка опустила голову, сказала тихо:

- Вы и без меня справитесь. Вон вас сколько. Я вам и не нужна, поди-ка...

Стёпка у неё тоже тихо спросил:

- Что это с тобой приключилось, Любка?

- Да ничего с ней не приключилось! Влюбилась в своего Алфреда! выкрикнул Гурька и засмеялся.

Я поднялся с сиденья, чтобы лучше видеть. Мне очень хотелось, чтобы Любка полезла в драку. Она это может. А она отвернулась и побежала в проулок.

- Влюбилась! - заорали ребята. - Алфредова невеста!

Я тоже закричал. Только Стёпка не произнёс ни слова. Подошёл ко мне, ткнул меня кулаком в ногу.

- Чего надрываешься? Трогай.

Потом мы возили жерди к реке. Там строили загон для свиней и обносили его жердями. Потом мы возили песок, солому - всё, что нам было под силу.

Яблоки в садах зрели. Зрела наша ненависть к Алфреду. Почему мы его так ненавидели? Я и сейчас ещё толком не понимаю. Кажется, лично нам он не делал никаких гадостей.

Он купался целыми днями, разъезжал с Любкой на велосипеде, валялся в гамаке, удил рыбу. Когда мы приходили на речку смыть свой рабочий пот и пыль, он удалялся, насвистывая, причём на нас даже не глядел. А однажды, когда Степан наступил на его рубаху, сказал даже:

- Извините, я хочу взять рубашку.

В другой раз, когда Гурька, нырнув, привязал его леску к коряге, он просто отрезал её ножом и ушёл улыбаясь.

Любка, завидев нас, переходила на другую сторону улицы или сворачивала в проулок. Может быть, так вот и лето прошло бы, но случилась одна история.

Рано утром мы все лежали у кузницы, возле своего трактора, ждали, когда придёт из колхозного правления Стёпка, принесёт наряд на работу. Утреннее солнце клонило в сон. Оно будто водит перышком по щекам. Я заметил: если лежишь на солнце ничего не делая, всегда хочется подремать.

Вдруг все ребята подняли головы. К кузнице шёл дед Улан. Одной рукой он опирался на свою вересовую палку, а другой тащил здоровенный яблоневый сук. Он тащил сук с трудом. Коленки у него тряслись, голова вздрагивала.

Дед обвёл нас взглядом, словно выискивал кого-то.

- Турки вы, - сказал дед. - Турки... алфреды.

К кузнице подошёл Стёпка. Он увидел яблоневый сук у деда в руках и сразу понял, в чём дело.

- Дед, это не мы, - сказал он.

Улан отпихнул его палкой.

- Отойди... Турки вы, - бормотал он. - Пустое вы семя. Полова...

Дед заплакал. Старый уже был человек. Даже отлупить нас у него не было силы. Мы бы не сопротивлялись, пусть лупит. А он повернулся и пошёл прочь. Старается идти быстро. Ноги его не слушаются, только трясутся пуще, а шага не прибавляют.

- Кто? - спросил Стёпка.

Ребята молчат. Стёпка ещё раз спросил:

- Кто?.. - Потом начал допытывать поимённо.

Гурька рассердился, закричал:

- Ты что за прокурор? Говорят, не лазали, - значит, не лазали. Кто к Улану полезет?

- Никто, - согласился Стёпка. - Не было ещё, чтобы к Улану в сад лазали.

И тут Гурька догадался:

- Алфред!

- Алфред! - зашумели ребята. - Айда!

Стёпка всех остановил.

- Куда? Нужно его с поличным захватить.

"Ух, Алфред, тяжко тебе придётся", - подумал я.

Целый день мы отработали на своём "Беларусе" - возили торф. А вечером все разошлись по садам караулить Алфреда. Мы со Стёпкой полезли к деду Улану.

Просидели до темноты.

Ночи у нас тихие - слышно, как брёвна потрескивают в стенах, остывая; как коровы жуют жвачку, а куры на шестах чешутся. Слышно, как далеко-далеко гудит паровоз, будто тонкой петлей стягивает сердце, и замирает оно от того крика. Я даже песни сочинять стал:

Вы, алфреды, гады,

Вы, алфреды, паразиты,

Нет для вас пощады...

В этот вечер в садах было всё спокойно и в следующий тоже. Зато на третий вечер слышим, раздвигаются в плетне прутья и кто-то нас тихо кличет:

- Эй!..

Мальчишка, Игорёк, совсем маленький, сын колхозного конюха, просунул голову в Уланов сад, шепчет:

- Эй!.. Бежим, я Алфреда углядел.

Мы через плетень, как козлы, - одним махом.

Игорёк бежит между нами. Шуршит что-то. Нам некогда слушать. Стёпка от нетерпения подхватил его на закорки. Пролезли мы через Игорьков двор к проулку. Игорёк доску в заборе отодвинул, показывает.

- Вот он, Алфред, глядите.

Нам в щёлку виден весь проулок. Луна светит. Возле плетня в тени притаился Алфред, стоит тихо. А сад-то... Стёпкин. Стёпка кулаки сжал.

- Выжидает, гадюка... Беги зови ребят.

Скоро в Игорьковом дворе собралась толпа. Стоим ждём, когда Алфред в сад полезет. Некоторые даже приговаривают:

- Ну полезай же ты, Алфред несчастный.

И вдруг через забор из сада кто-то спрыгнул.

- Любка?

Так и есть - она. Вытащила из-за пазухи яблоко и протянула Алфреду.

Алфред прислонился к плетню, жрёт яблоко и что-то шепчет Любке и хихикает.

И тут мы все сразу через забор, чуть им не на головы.

- Стойте, голубчики!

Алфред уронил яблоко, глазами туда, сюда. Мы стоим плотно - не удерёшь!

Стёпка взял Алфреда за горло.

- Ты у деда Улана яблоню сломал?..

Стёпка выругался и оглянулся на Любку, забормотал что-то: неловко ему стало за свою брань.

И я смотрю на Любку. В темноте все люди кажутся бледными. А Любкино лицо сейчас белее зубов. Платье у неё перетянуто пояском. За пазухой яблоки.

Стёпка ещё раз тряхнул Алфреда:

- Говори, ты у деда Улана яблоню потравил?

- Ничего я не знаю, - пробормотал Алфред. - Я не вор. Я не лазаю по садам!

Стёпка поднял руку, чтобы ударить. Алфред вцепился в его кулак.