Екатерина Болдинова - По-настоящему Страница 3

Ольга зовёт его Дик. Они дружат ещё с весны. Он очень симпатичный: светлые волосы, серые глаза… Высокий. И учится в институте – на первом курсе. Когда Ольга гостила у сестры в Москве, он чуть ли не каждый день звонил туда.

А вообще, я восхищаюсь Олей. Она всё успевает: и учится хорошо, почти без четвёрок, и танцами занимается, и на Дика ей времени хватает… Молодец! У меня так не получается… Я целыми днями учусь: делаю уроки, пишу рефераты, готовлюсь к занятиям с репетитором. Ложусь поздно, встаю рано. Так было всегда, сколько я себя помню. Я привыкла. Но это вовсе не означает, что я какая-нибудь там заучка-ботанка! Жизнь не ограничивается школой и уроками. Просто они занимают 99 % моего времени. А когда у меня появляется свободный час или два, я пишу сказки и рассказы. Конечно, в моём возрасте невозможно писать хорошо, но мне это жутко нравится! Я бы очень хотела поступить на факультет журналистики, но… надо смотреть на вещи реально – вот закончу его, и что? Куда пойти работать? Профессии «писатель» не существует. Можно писать книги, но при этом надо заниматься чем-то ещё, потому что одним «писанием» не заработаешь. И потом, даже если я и смогу написать что-то стоящее, вряд ли получится издать книгу, потому что начинающего автора не напечатают бесплатно. Вообще, глупо, что я рассуждаю об этом. Я ведь всегда хотела стать юристом.

И сейчас хочу. Только не адвокатом, не нотариусом, а кем-то вроде детектива. Не хочу сидеть на одном месте. Жизнь всего одна, и надо её прожить так, чтобы не стыдно было за бесцельно прожитые годы…

В очередной раз порадовалась, что ушла из математического класса. Наташка сегодня рассказывала, что у них по расписанию в неделю получается двенадцать уроков математики: пять геометрии и семь алгебры. И ещё четыре физики. Это для меня полный кошмар. Выдержать бы те две сорокаминутен, что положены моему гуманитарному классу.

Не понимаю только одного: зачем? Для чего нам дают знания в таких объёмах? Я пролистала наш обычный «общеобразовательный» учебник, и мне как-то «поплохело» от этих трёхэтажных формул. А показала Димке – он вообще руками замахал, мол, «это мы не проходили». Хотя у него, между прочим, пятёрка по физике. Может быть, несколько лет назад он даже всё это знал. Но, когда я в прошлом году попросила его посмотреть мои задачки к контрольной, он честно сказал, что ничего не помнит и выбросил физику и химию из головы, как только закончил школу.

Да, есть ребята, которым эти предметы нужны. Они любят формулы, векторы, с удовольствием решают все эти задачи, поступают после школы на физико-математические факультеты. Но при чём тут остальные?

А с другой стороны, я прекрасно понимаю, что есть и те, кому литература, история, психология, иностранные языки так же малоинтересны, как мне – физика и химия. И что делать с ними? Ведь невозможно точно определить в пятом или в восьмом классе, куда пойдёт после школы конкретный ученик (если только у него нет явных способностей к какому-то предмету, но ведь это случай редкий). Поэтому нас мудро набивают знаниями на все случаи жизни. Хотя мне кажется, что физики и химии в школе слишком много. А вот история, и особенно зарубежная, даётся очень схематично. И если бы я сама не читала так много в свободное от учёбы время, то не знала бы ровным счётом ничего о Жанне Д’Арк, Фрэнсисе Дрейке и Жозефине Богарне, разве что сам факт: были такие люди и в мировой истории что-то значили.

Но вернёмся к Наташке. Она просто стонет от такого количества математики. Хорошо, что ей могут помочь папа и старшая сестра. Они все ждут, что Наташа будет поступать в Инженерностроительный институт, на факультет то ли мостостроения, то ли чего-то подобного. Хочет ли туда Ната? У неё явный талант – она играет на трёх музыкальных инструментах (гитаре, скрипке и фортепиано), прекрасно поёт. Наташин голос просто завораживает – он такой нежный, мелодичный, глубокий… Мне кажется, что она только губит свой талант этими бесконечными формулами.

Ведь я сама училась в математическом классе. Только в 10-м перешла в гуманитарный. Смешно вспомнить: сначала (а разделение на профильные классы началось у нас после пятого класса) меня не хотели брать в математический, а потом – не хотели оттуда отпускать. Ещё в шестом Нелли Петровна, наша математичка, поставила на мне клеймо «типичного гуманитария», и, стоило мне выйти к доске, всячески напоминала об этом: «Да, Марина, это пятёрка, но склад ума у тебя всё-таки не математический, тебе всегда не хватает какой-то изюминки». Было очень обидно, но я терпела: ведь этот класс считался лучшим, и меня туда с большим трудом записали родители. В восьмом я решила какую-то суперсложную задачу на школьной математической олимпиаде, меня отправили на районную, потом на городскую, и на городской я неожиданно для всех и, прежде всего, для себя заняла второе место. Нелли Петровна была в шоке, но уже не имела морального права отпускать шпильки в мой адрес. Между тем количество математических уроков увеличивалось с каждым годом, и к концу девятого класса я с ужасом поняла, что занимаюсь только алгеброй и геометрией, а нужные мне для поступления на юрфак история и литература проходят мимо. А гуманитарный класс учил ещё и латынь, риторику, стилистику… В итоге на семейном совете было решено, что я перейду туда. Классный руководитель и, по совместительству, учительница литературы с радостью согласилась меня принять, но Нелли Петровна не желала отпускать свою «олимпиадницу» (после той победы она называла меня только так). Решив, что я ухожу из-за старых обид, она даже устроила показательный классный час, на котором извинилась передо мной за свои насмешки. И, естественно, удивилась, что я извинения приняла, но решения своего не изменила. В итоге я просто пошла к директору и попросила меня перевести. Так я получила долгожданную свободу от математики.

…А Наташка, похоже, этой свободы не получит никогда. Она уже сейчас плачет от бесконечной алгебры, а что будет потом? Я не понимаю, почему она не пытается ничего изменить, но ещё больше не понимаю её родителей – ведь они губят её своими же собственными руками. У Наташки ещё в прошлом году был невроз из-за переутомления, когда она билась в истерике и плакала, что не хочет больше ходить в школу и ненавидит математику. С ужасом думаю, что её ждёт в этом году – ведь маткласс уже начали пугать выпускным экзаменом по алгебре, где будет особая контрольная, с элементами бинома Ньютона. Как хорошо, что я никогда не узнаю, что это такое. Бедная, бедная моя Наташка…

А ещё – сегодня пятница! Это мой самый любимый день недели. Люблю прийти из школы, приготовить себе что-нибудь вкусненькое, улечься на диван с книжкой. Как бы много ни задали на дом, я никогда не делаю уроков в пятницу – это мой законный день. Только что отошла от пианино – играла «Аве Марию» Каччини. Такая прекрасная музыка. Как говорит моя учительница, «грозно-романтическая».

Да, знаешь, Дима с Машей подали заявление в загс. Свадьба будет 26 октября. Представляешь? Ребята не хотят никакой помпы, поэтому гостей, скорее всего, будет немного, только близкие родственники и друзья. Конечно, и Машина бабушка, которая заменила ей семью, когда в автокатастрофе погибли её родители. Маше тогда было девять лет…

Всё, дружок, у меня больше нет сил писать. Пойду спать…

Сегодня мы повесили стенгазету. Надо было видеть лицо Ларисы-крысы, когда она подошла посмотреть, что же там написано. А потом – ужас! – начала отчитывать меня, Олю и Юльку за то, что не послушались её приказания. Я была просто вне себя! Какое ей вообще дело, о чём газета? Она просила– пожалуйста! Висит на первом этаже! Любуйтесь! Так нет же – «Как вы могли! Ведь я же сказала, что писать надо о Пушкине! Всё переделать!!!» Она кричала на меня, а я стояла и медленно закипала от ярости. А потом подумала: зачем, собственно, я это слушаю? Зачем позволяю на себя орать? В конце концов, у нас вышла хорошая газета. Мы хотели посвятить её Цветаевой и сделали это. Всё! Точка! В общем, я не выдержала. Когда Лариса заорала, что газету нужно переделывать, я твёрдо сказала, что всё останется, как есть. Учительница просто взбесилась и заявила, что я не имею права ей перечить.

– Девчонка, что ты о себе возомнила! Как ты можешь говорить мне, что Цветаева – великая поэтесса! Да она самоубийца! И вообще, разве тебя не учили молчать когда, говорят старшие?

– Меня не учили слушать, когда на меня кричат ни за что ни про что! – разозлилась я.

– Вы бы, Лариса Ивановна, не тратили времени зря. Мы не будем переделывать газету, – спокойно сказала Оля. Юлька молчала, испуганно переводя взгляд с нас на учительницу.

– Ах так! Тогда пойдёмте к директору!

– Зачем? Что вы ему скажете? Мы не сделали ничего плохого. То, что вы, как и до перестройки, считаете Цветаеву империалисткой и белоэмигранткой – это ваше дело. Но её творчество уже не запрещено, ведь так?