Лев Лукьянов - Набат в Диньдоне Страница 3

Во-первых, учащиеся находились под неусыпным надзором полиции, что способствовало поддержанию в школе более или менее удовлетворительной дисциплины. Во-вторых, деятельность полиции, протекавшая на глазах подрастающего поколения, с точки зрения городских властей воспитывала в нем надлежащее уважение к правопорядку, а с точки зрения родителей — необходимое каждому гражданину умение обходить закон. В-третьих, непосредственное общение полицейских со школьниками расширяло кругозор и повышало культурный уровень последних. Например, полицейский Филипа научил старшеклассников курить. После этого он перестал тратиться на сигареты: ему вполне хватало тех, которыми его угощали благодарные воспитанники. Наконец, единая крыша над участком и школой позволяла обходиться одним общим карцером, что благотворно отражалось на городском бюджете.

Здание выглядело необычно. Пологая железная лестница по диагонали перечеркивала фасад. Пересекая окна, она существенно затемняла классы, но в то же время оказывала школярам большую услугу, демонстрируя во время уроков всех, кто шел в участок или выходил из него. Места в классах, подобно театральным ложам, ценились в зависимости от того, насколько хорошо с них была видна лестница. Провинившихся ребят учителя сажали таким образом, что лестницы они вообще не видели. Это было очень суровое наказание.

Появление аптекаря было отмечено восторженным ребячьим криком:

— Пилюлю ведут! Пилюлю ведут!..

Этот радостный клич провожал Моторолли, пока он поднимался по гулким железным ступеням. В другой раз аптекарь сумел бы постоять за себя, но сейчас он был выше пререканий с несовершеннолетними. Ему казалось, что он поднимается на эшафот, а внизу кричит тупая разъяренная толпа…

На верхней площадке лестницы остатки мужества окончательно покинули Моторолли. Его нога автоматически поднялась и, не нащупав очередной ступеньки, беспомощно повисла в воздухе — дальше, словно бездонная пропасть, зияла открытая дверь участка. Полицейский легонько подтолкнул замешкавшегося аптекаря, и Моторолли шагнул навстречу судьбе…

Полицейские участки всюду на одно лицо. Очевидно, это делается для того, чтобы человек, неоднократно имевший дело с полицией, попадая в участок, чувствовал себя в привычной обстановке. А может быть, у главных полицейских управлений просто не хватает фантазии. Так или иначе, но участок в Диньдоне не представлял исключения.

Довольно большую комнату, стены которой были окрашены в какой-то неопределенный цвет, перегораживал солидный деревянный барьер. Он делил ее на две неравные части: большая предназначалась для блюстителей закона, меньшая — для остальных граждан республики. Глядя на дубовые доски барьера, можно было подумать, что закон в Диньдоне необычайно хрупок и его нужно постоянно ограждать от неосторожных прикосновений жителей. На самом деле это была совершенно излишняя предосторожность, так как горожане с необыкновенным единодушием избегали личного общения с законом. История города не помнит случая, чтобы кто-нибудь добровольно пришел в участок.

Войдя в комнату, оробевший аптекарь прежде всего заметил чью-то надменную физиономию, свысока глядевшую на него. На всякий случай Моторолли вежливо поздоровался и только тогда сообразил, что обращается к портрету президента республики, висевшему в простенке между, окнами. Как ни странно, но в ответ послышалось любезное приветствие. Моторолли чуть опустил глаза и увидел комиссара, стоявшего под портретом. На лице полицейского чиновника было написано неподдельное удовольствие.

— Проходите, дорогой Моторолли, — говорил комиссар. — Располагайтесь удобнее. Вы ко мне надолго…

«Надолго… Радуется, гусь проклятый, — подумал аптекарь, отводя глаза. — Зацепил и рад…»

— Рад, очень рад, — будто читая мысли на расстоянии, продолжил комиссар. — Вы себе не представляете, с каким нетерпением я вас ждал…

«С нетерпением, — повторил про себя аптекарь. — Ну и прохвост! Играет, как кошка с мышкой…»

— Прошу извинить, что поднял в такую рань, — сказал Фьють, усаживая аптекаря на длинную скамью, стоявшую перед барьером. — Во всем виноват отец Кукаре. Вы же знаете его небольшую слабость. Как бы это сказать?.. Часом позже он был бы уже в веселом расположении духа. А наш разговор требует трезвых раздумий…

— Какой разговор? При чем тут священник? — Моторолли заерзал на скамье, пытаясь принять независимый вид. Он даже вытащил сигарету, но курить не решился.

— Не спешите, мой друг. Я вам сейчас все объясню.

Фьють замолчал, подыскивая слова. Этот Моторолли любил болтать о демократических свободах. С ним надо было держаться осторожно. Кроме того, в любой момент он мог потребовать возвращения карточного долга…

— У всех людей разные взгляды, — начал комиссар. — У меня есть сведения, что у вас тоже есть взгляды…

Комиссар замолчал. Он никак не мог нащупать нужную тропинку беседы.

— Вернее, мне известно, что вы находитесь в постоянной оппозиции к правительству…

Аптекарь протестующе поднял руку. Кажется, он начал понимать, куда клонит чиновник. Но Фьють поспешил успокоить:

— Я понимаю, в вас говорят убеждения! У меня тоже были в молодости убеждения, но с возрастом я сумел с ними совладать…

Комиссар хотел было подробно рассказать, как он расставался с убеждениями, но аптекарю удалось перехватить нить разговора. Он поднялся, повернулся к президентскому портрету и сказал:

— Господин комиссар, мои убеждения не предусмотрены Сводом уголовных законов. Они носят чисто политический характер. Но их также нет и в Своде законов о политических преступлениях! Прежде чем иметь убеждения, я внимательно прочитал все законодательство. Кроме того, здравая, умеренная, покладистая оппозиция подчеркивает демократический характер республики! Меня голыми руками не возьмешь!..

— Кто с этим спорит! — поспешно согласился комиссар. — Но я говорю совсем о другом… Как бы это лучше сказать? Послушайте, Моторолли, я вас очень уважаю. Я давно признал, что лучше вас никто в городе не произносит речей. Вы — наша славная интеллигенция. Но, поймите, сегодня надо хотя бы временно забыть о своих убеждениях! Сегодня надо всем нам объединиться! Речь идет о дальнейшей судьбе Диньдона. Вот почему я решил с вами посоветоваться…

Фьють многозначительно поднял палец и повторил:

— Посоветоваться! Понимаете, Моторолли?

— Понимаю. — Аптекарь успокоенно откинулся на спинку скамьи.

В этот момент на железной лестнице раздался тяжелый топот. Его сопровождал восторженный ребячий вопль. Комиссар умолк и повернулся к двери. Лестница грохотала, будто разваливаясь на куски. И скоро в тесной рамке дверного проема возник владелец «Помпеи». Красный, разгневанный Сервантус протиснулся в комнату, волоча за собой перепуганного полицейского.

— У вас, я вижу, давно не было неприятностей! — еще с порога загремел толстяк, надвигаясь, как танк, на комиссара. — Так я вам мигом устрою! Завтра же будут статьи в газетах! Я дойду до самого президента! Я вам покажу, как меня арестовывать!..

Казалось, еще мгновение, и тяжелая туша ресторатора сокрушит деревянную преграду. Тогда комиссару ничего не останется, как выпрыгнуть из окна. Но этого не произошло. Выпустив первый залп, Сервантус умолк, собираясь с силами для второго.

— Да скажите наконец, что случилось? — пользуясь паузой, выкрикнул комиссар.

— Он еще спрашивает! — снова забушевал ресторатор. — Выставил на посмешище всему городу! Прислал это чучело!..

Тут Сервантус так дернул полицейского, что у того фуражка съехала на лоб.

— Я буду жаловаться! — пискнул полицейский, стараясь вырваться из рук ресторатора. Толстяк тряхнул его еще сильнее:

— Я тебе сейчас такую жалобу покажу!

Услышав это обещание, полицейский затрепыхался, как пойманная курица…

— Мир вам, дети мои! Что у вас здесь происходит?

Неожиданное появление священника несколько разрядило обстановку. Комиссар отошел от окна, а ресторатор отпустил полицейского. Отец Кукаре быстро вошел в участок, снял свой черный котелок и ловко бросил его на деревянный барьер. Несмотря на ранний час, от него явственно попахивало вином.

— Уже? — разочарованно протянул Фьють. — Ну как же так, отец? Мы же вчера договаривались…

— Сын мой, — внушительно произнес отец Кукаре. — Стоит ли говорить о рюмке домашней наливки?

— Это — смотря какая рюмка…

Не ответив огорченному комиссару, священник уселся на скамью рядом с аптекарем, подтянул сутану, закинул ногу на ногу и приготовился слушать.

— Так что у вас здесь случилось?

Остывший Сервантус подтолкнул полицейского поближе к священнику.

— Представляете, святой отец, — объяснил он. — Утром чуть свет — я еще штанов не успел надеть — является этот тип и говорит: «Следуйте за мной!»