Остров на Птичьей улице - Ури Орлев Страница 3

Я незаметно посмотрел на папу.

Если бы мы с ним были рядом с мамой в тот день, то никто бы её никуда не забрал. Это точно. Даже если бы после этого немцы поубивали кучу людей.

2. Снежок и притча о дереве

У меня был белый мышонок. Он единственный не умер из тех белых мышей, которых я держал дома. Дома – не в смысле до войны, а в гетто, там, где мы жили до того, как людей начали забирать и высылать.

Некоторые люди ненавидят мышей. Некоторые до смерти их боятся. Но держать дома мышь – это почти то же самое, что держать дома собаку, кошку или попугая. С той только разницей, что мышь маленькая, ест мало, и если знать, как за ней ухаживать, то никаких особых хлопот она не доставляет. Кстати, старый Барух признался мне, что терпеть не может мышей. Признался он не сразу. Сначала просто сказал, что мне не стоит брать мышонка с собой, когда я прячусь у него на складе. «Он убежит, и ты его среди всех этих тюков и коробок не найдёшь». Так он сказал. А я ответил, что мышонок прибегает ко мне на свист.

– Хотите, покажу?

– Не надо, не надо! – Было видно, что Барух испугался. Очень странно, ведь немцев он не боялся.

Потом Барух сказал мне, что серые мыши убьют моего белого мышонка. Но я ни разу не видел на складе серых мышей. Барух сказал, что они прячутся в дырах в полу.

– Зачем им вообще его убивать?

– Потому что он белый.

– Так, может, наоборот, они как раз подружатся.

– Ну, тогда ты всё равно его больше не увидишь. Он найдёт себе самку и к тебе не вернётся.

– Так, может, он сам – самка.

– Значит, найдёт самца!

В общем, я не брал мышонка с собой на склад. Оставлял его в квартире. Я назвал его Снежок. Утром, если я уходил с папой, то объяснял Снежку, что сейчас уйду, а вернусь поздно вечером. Ну, чтобы он не беспокоился. Папе было смешно, что я говорю с мышонком. Но я сказал:

– Вы с мамой тоже всегда разговаривали с Рексом.

Рекс был нашей собакой, он переехал вместе с нами в гетто и умер здесь от старости.

После этого папа больше не посмеивался надо мной из-за Снежка. Тем более что Снежок был не просто мышонком, а очень умным мышонком. Между прочим, он один выжил, когда все остальные мыши чем-то заболели и умерли. Правда, папа говорит, что дело не в уме, а в иммунитете. Но в любом случае Снежок всегда вёл себя немного не так, как другие мыши. Я это заметил почти сразу, ещё до того, как он остался в клетке один-одинёшенек.

Я не знаю, что бы я делал без него целыми днями, когда прятался в нашем укрытии на чердаке или в бункере. Сколько можно читать? К тому же папа далеко не всегда находил и приносил мне новые книги. Если книга хорошая, то её можно прочитать два раза или три. Например, «Робинзона Крузо». Или «Короля Матиуша Первого». Но читать каждый день с утра до вечера невозможно. Вот я и играл со Снежком. К примеру, я сначала прятал куда-нибудь его еду, а потом отправлял его на поиски. Он быстро понял, что игра начинается с условного свиста. Стоило мне свистнуть, Снежок тут же начинал бегать туда-сюда и принюхиваться. И в конце концов он находил своё угощение. Почти всегда. И не ленился играть в эту игру сколько угодно, раз за разом, пока мне не надоедало прятать. Он зарывался в тряпки, залезал под подушки… На самом деле, когда я с ним говорил, я обращался не совсем к нему. Разумеется, я знал, что он не понимает моих слов, хотя он обычно слушал меня очень внимательно. Просто разговаривать с ним было как-то приятнее, чем разговаривать с самим собой, будто я сумасшедший. «Война скоро закончится – говорил я Снежку. – Я куплю тебе новую красивую клетку. И принесу из магазина новых друзей – и самцов, и самок». Я ведь не знал, девочка он или мальчик. На вид сложно определить. Папа тоже понятия не имел, как это устроено у мышей.

Целый день я должен был сидеть в укрытии, мне нельзя было выходить до тех пор, пока не возвращался папа и не подавал мне знак. А если вдруг он не вернулся бы ни вечером, ни ночью, ни на следующий день, мне всё равно надо было оставаться в укрытии. Этого ещё ни разу не произошло, но на всякий случай у меня с собой всегда был запас еды на несколько дней и вода в бутылках. В туалет мне тоже нельзя было выходить, вместо туалета в укрытии была специальная посудина. Папа пообещал мне, что если, не дай бог, с ним что-то случится, то кто-нибудь обязательно придёт и заберёт меня. Например, старый Барух. Но об этом мне думать не хотелось.

Вообще, я не очень за папу беспокоился. Папа был большой и сильный. В молодости он серьёзно занимался боксом. Думаю, что на фабрике он точно был самый сильный. К тому же у него был пистолет. А ещё папа был красивый. Ведь мама не просто так вышла за него замуж. Вечером, когда он возвращался с работы и свистел мне нашим секретным свистом, я напрыгивал на него и обнимал крепко-крепко. Как будто я весь день всё-таки беспокоился за него, просто не хотел себе в этом признаваться. Папа подбрасывал меня в воздух, хотя я уже был тяжёлый, не какой-нибудь там карапуз, а потом целовал меня.

После работы папа отдыхал, а я готовил нам ужин. Если кто-то думает, что мальчики не умеют готовить или что готовить еду – это стыдно, тот просто дурак. И ещё, так мне сказал старый Барух, самые лучшие повара в мире – мужчины. А я рассказал ему, что делаю папе чай, жарю яичницу и варю картошку.

– Пригласи меня как-нибудь на ужин, – попросил Барух.

И я пригласил. А он взял и пришёл. И принёс колбасу и хлеб. Другой хлеб, не такой, как давали на фабрике. Я сделал чай и сварил картошку. Яиц в тот день у нас не было, и я не мог показать ему, как здорово я подбрасываю яичницу – так, что она сама переворачивается в воздухе. Но он поверил, что я умею. Папа подтвердил. Вот только мы с