Ф. Энсти - Шиворот-навыворот Страница 30

Обладая склонностью к скрытному неподчинению, он не без удовольствия соблазнял своих товарищей совершить одну из тех проказ, на которые так торазда юность, – заметил!, что к числу таковых карательный кодекс доктора относил совсем уж невинные поступки, – и когда Чонер убеждался, что достаточно соучеников увязло в тенетах греха, наступал его звездный час.

Он обычно отводил одного из виновников в сторонку, и строго конфиденциально сообщал ему, что его, Чонера, заела совесть, и единственный выход он видит в чистосердечном признании.

Против этого было бы трудно что-то возразить, если бы Чонер не давал понять, что это означает и рассказ о прегрешениях всех окружающих, после чего, естественно, вокруг Чонера собирался кружок заискивающих школьников, упрашивающих его, если не заглушить голос совести, то по крайней мере забыть кое-какие имена и фамилии.

Иногда Чонер делал вид, что их аргументы его убедили, и все расходились с легкой душой. Но угрызения совести имели обыкновение возвращаться, и Чонер держал шалунов в напряжении днями и неделями, пока ему это не надоедало, – наслаждение мучениями более слабых натур забирает слишком много энергии – или пока кто-то из жертв, не вытерпев такой пытки, не угрожал пойти и самому все рассказать доктору.

Тогда Чонер избавлял несчастного от таких испытаний.

Неслышными шагами он появлялся в кабинете доктора и тихим скорбным голосом выкладывал все начистоту ради своего и общего спасения.

Возможно, доктор не очень высоко ценил инструменты, которыми считал необходимым пользоваться. Но если иные на его месте не стали бы слушать доносчика или даже высекли бы его и забыли о случившемся, то доктор Гримстон, никоим образом не заблуждаясь насчет благородства таких мотивов и отдавая отчет, насколько выгодным оказывалось признание кающемуся, вполне поддерживал эти порывы. Внимательно выслушав такие доклады, он устраивал грозы, которые, по его убеждению, способствовали очищению общей атмосферы.

Остается надеяться, что это объясняет, почему Чоперу так не понравилось противодействие Булътона.

После чая Чонер сделал Полю знак следовать за ним, и они оказались в маленькой оранжерее рядом с классной комнатой. Там было темно, но свет, проникающий из класса, позволял им видеть лица друг друга.

Поль закрыл за собой стеклянную дверь и с достоинством осведомился:

– Могу ли я знать, как ты собираешься помешать мне посетить доктора Гримстона и рассказать ему то, что хочу.

– Ну конечно, Дики, – сказал Чонер, гадко ухмыльнувшись. – Очень скоро ты все-все узнаешь.

– Перестань ухмыляться и говори прямо, – сердито произнес мистер Бультон. – Я тебя предупреждаю: я ничего не боюсь.

– Кто знает! Я слышал, как ты говорил доктору об этой девочке – Конни Давенант.

– Ну и что? Я тут ни при чем. Мне не в чем себя упрекнуть.

– Какой же ты лжец! – воскликнул Чонер даже с некоторым восхищением.Ты говорил ему, что не давал ей повода, да? А он ответил, что если уличит тебя во лжи, то выдерет как следует, верно?

– Верно, – признал Поль. – И он, в общем-то, по-своему прав. А что?

– А то, что в прошлом семестре ты просил Джолланда передать ей записку. Забыл?

– Я этого не делал, – промямлил несчастный мистер Бультон. – Я вообще в глаза не видел эту Конни Давенант.

– Записка у меня в кармане, – сказал Чонер. – Джолланд струсил и попросил меня передать записку. Я прочитал ее и она так мне понравилась, что я решил оставить ее себе на память.

Вот она.

И Чонер вытащил из кармана мятый листок и показал его нашему перепуганному джентльмену.

– Не хватай, это некрасиво... Видишь, написано: «Моя дорогая Конни!» И еще «Вечно твой Дик Бультон!» Нет, не подходи. Вот так! Ну что ты думаешь делать?

– Не знаю, – пробормотал Поль, у которого в голове все перемешалось.Мне надо подумать.

– Значит, так. Я буду за тобой приглядывать, и, как только ты соберешься к доктору, я тебя опережу и покажу ему записку. Тогда тебе конец. Так что лучше сдавайся, Дики!

Записка была явно настоящей. Похоже, Дик написал ее в отместку за капризы Дульси, и его неверность оказалась роковой для его несчастного отца. Если этот мерзавец Чонер выполнят угрозу, Полю и впрямь настанет конец. Поль не очень понимал, чем руководствовался его мучитель. Он лишь предполагал, что тому не хотелось, чтобы Поль, признаваясь доктору, пожаловался на Типпинга и Кокера за жестокое с ним обращение. Похоже, Чоггср сам намеревался донести на них: в нужный момент.

– Ну, говори! – не отставал Чонер. – Пойдешь к доктору или пет?

– Я должен, – хрипло произнес Бультон. – Обещаю, что я не назову больше никого, да и зачем? Мне нужно лишь спасти себя от... Я больше не могу здесь жить. Почему ты мешаешь мне воспользоваться моими правами? Я и не подозревал, что в мире есть такие школьники. Ты же настоящее чудовище.

– Я не хочу, чтобы ты вообще говорил с доктором, – сказал Чонер. – Я сам скажу ему, что нужно. В том числе и про тебя!

– Ну и говори! – воскликнул задетый за живое Поль.

– Вот и скажу, – уверил его Чонер. – И тогда поглядим, чья возьмет.

Они вернулись в класс, где охваченный бессильной яростью Бультон пытался сесть на место с видом, что ничего не произошло.

Чонер тоже сел, причем так, чтобы видеть Поля, и они наблюдали друг за другом, пока не вошел доктор Гримстон.

– Вечер сырой и туманный, – сказал он, – младшие школьники останутся в помещении. Чонер, ты и старшеклассники пойдут в церковь. Одевайтесь.

Сердце мистера Бультона радостно забилось. Теперь, когда враг устранен, он может спокойно выполнить задуманное. То же самое, похоже, пришло в голосу и Чонеру, ибо он кротко спросил:

– Простите, сэр, а Ричарду Бультону тоже можно пойти?

– Разве Бультон не способен говорить от своего имени? – удивился доктор.

– Это... это ошибка, сэр, – испуганно проговорил мистер Бультон, – Я неважно себя чувствую.

– Вот видишь, Чонер, ты его неправильно понял. Кстати, Бультон, ты, кажется, хотел мне что-то рассказать?

Чопер буравил его своими маленькими глазками, но Поль все же пробормотал, что и впрямь хотел бы поговорить наедине.

– Отлично, я на час отлучусь, хочу навестить друга, а по возвращении готов выслушать тебя, – сказал Гримстон и вышел из класса.

Возможно, Чонер попробовал бы получить разрешение тоже остаться в школе, но у него не хватило ни времени ни присутствия духа. Он был вынужден пойти переодеваться для церкви.

Но закончив все приготовления, он подошел к Полю и сказал с неприятной ухмылкой:

– Если я вернусь вовремя, Бультон, посмотрим, как тебе удастся меня опередить. А если не успею, то передам доктору письмо.

– Можешь делать все, что угодно, – сказал раздраженно Поль. – К тому времени я буду далеко от тебя. А теперь ступай.

Чонер ушел, а Бультон горестно подумал: «В жизни не встречал такого мерзавца! Вот бы нанять кого-то, чтобы его как следует отлупили!»

Вечер выдался спокойным. Ученики, не пошедшие в церковь, сидели за партами, читали или делали вид, что читают. Присматривавший за ними мистер Блинкхорн сидел в углу и что-то записывал в свой дневник. Поль мог без помех обдумать свое положение.

Сначала он предавался тихому ликованию. Его давние надежды на то, что его спокойно и беспристрастно выслушают, вот-вот сбудутся. Чонера не будет по меньшей мере часа два. Вряд ли у доктора уйдет так много времени на один визит. Главная проблема состояла в том, сумеет ли Поль внятно объяснить, что с ним приключилось.

Начинать надо издалека, чтобы наставник не усомнился в его искренности, или, что хуже, в здравом рассудке. Возможно, в виде предисловия уместно напомнить о случаях вторжения сверхъестественных сил в земные дела с давних времен и до наших дней. Только вот примеры никак не шли на ум Полю, а впрочем, стоит ли утомлять внимание доктора такими деталями?

Нет, лучше начать примерно так: «Вы вряд ли обратили внимание, мой дорогой сэр, что с нашей последней встречи в этом году во мне произошли некоторые весьма значительные изменения...» Обдумывая наши речи, мы обычно прибегаем к куда более вычурным оборотам, чем те, что потом срываются с наших уст. Поэтому мистер Бультон выучил первую фразу наизусть. Она показалась ему способной привлечь внимание слушателя и заинтересовать в продолжении.

Насчет продолжения, правда, возникли сложности. Поль понимал, что от него требуется лишь изложить простые, неприкрашенные факты, но как воспримет их постороннее ухо? Он по-всякому старался смягчить вопиющую неправдоподобность случившегося, но ничего путного из этой затеи не вышло.

«Не знаю, что я скажу доктору, – признался наконец он себе. – Если я и дальше буду думать об этом, то перестану сам себе верить».

В этот момент к нему подсел Бидлкомб.

– Дик, – начал он дрожащим голосом, – ты действительно хочешь о чем-то рассказать доктору?

«Господи, теперь ко мне пристает этот!» – горестно подумал Поль, а вслух сказал: