Страшные сказки Женщины в белом - Крис Пристли Страница 34

Однако в то же время мне опять показалось, что я наблюдал за этим не один. Самым краем глаза я заметил, как что-то мелькнуло — то, что неизменно ускользало от взгляда и оставалось размытым пятном, еле заметным следом, призрачным наваждением.

Как только рассказ был окончен, я почувствовал, что, слушая его, я словно растратил огромное количество сил. Эти истории высасывали их из меня, словно вампиры — кровь.

— Который час, мисс? — снова спросил я, пытаясь вспомнить, ответила ли она хоть раз.

— Скоро будет поздно. — Она даже не подумала сделать вид, что смотрит на часы.

Я был поражен, увидев, что вид из окна стал практически одноцветным: небрежный набросок в сизых тонах, и только самый краешек откоса освещало умирающее солнце.

— Дедушка будет страшно беспокоиться, — сказал я в отчаянии. — Он станет гадать, что со мной сталось. Я хотел бы сообщить ему, что со мной все в порядке.

— Дедушка? — переспросила Женщина в белом.

— Да. Он должен встретить меня на вокзале Кингс-Кросс, а потом мы вместе поедем через весь Лондон на Чаринг-Кросс и сядем там на другой поезд. По крайней мере, я на это надеюсь. Я уже так задержался, что нам, возможно, придется сесть на поезд еще позже и…

— Как отрадно, что дедушка принимает такое участие в вашем образовании.

— Дедушка платит за мою учебу, мисс. Он всегда особенно заботился о моем образовании. С ним самим произошло в школе нечто скверное, и это очень на нем отразилось.

— Да что вы?

— Когда он учился в школе, с одним из его одноклассников произошел несчастный случай.

— Какой кошмар. Расскажите.

— Ну… — Я пытался не обращать внимания на усмешку, которая появилась на ее лице, и намеревался ее стереть. — Вообще-то, там произошло самоубийство.

Она приподняла бровь, но промолчала.

— Простите, если это повергает вас в шок. — Я очень надеялся, что так и есть. — Но что случилось, то случилось. И боюсь, что дальше все было гораздо, гораздо хуже.

— Продолжайте.

— Дело касалось директора школы, где учился дедушка. Мальчики называли его Монти, хотя по-настоящему его звали Монтегю…

— И что же сделал этот Монти? — перебила Женщина в белом.

— Он распустил слух, что один мальчик крадет у других. Его и так не любили, и этого было достаточно, чтобы беднягу начали нещадно избивать.

По-видимому, Женщину в белом это нисколько не впечатлило, так что я счел нужным перейти к сути.

— В этом нет ничего необычного, я понимаю. В школе мальчиков часто бьют одноклассники или учителя. Но это другое. Побои не кончались и становились все более жестокими после каждой новой кражи. И, конечно, нельзя забывать о том, что мальчик был невиновен.

— Невиновен? — переспросила она так, будто уже знала ответ.

— Да, — ответил я. — Более того, это директор…

— Монтегю, — подсказала она.

— Да, — сказал я, недовольный, что она меня перебила. — Это он крал у учеников. Мальчик был ни в чем не виноват.

— И этот мальчик совершил самоубийство до того, как стало известно о преступлениях директора?

— Да, — ответил я. И почему она все время вмешивается в мой рассказ? — Мой дедушка ужасно огорчился и решил, что его дети и внуки ни за что не будут подвергаться такому обращению.

— Он чувствовал себя виноватым? — Женщина в белом улыбнулась.

— Не понимаю, почему он должен чувствовать себя виноватым, — сказал я, хотя задавался этим вопросом уже много раз.

— Потому что он тоже избивал того несчастного мальчика и тем самым подталкивал его к самоубийству.

— Я нахожу ваше предположение оскорбительным, — возмутился я.

— Но в глубине души вы всегда знали, что это правда, не так ли?

Она подалась вперед и коснулась моей руки. Как только она это сделала, я, словно во сне, перенесся в другое место, в комнату, которую раньше не видел. Но, как это бывает во сне, я точно знал, где нахожусь.

Это была школьная спальня: целый ряд кроватей, а дальше — группа мальчиков, один из которых уверял остальных, что ни в чем не виноват. От группы отделился другой мальчик и сильно ударил его в живот, отчего тот застонал и повалился на пол, а обидчик продолжал осыпать его жестокими пинками и ударами. Я знал этого мальчика только стариком, но каким-то образом я понял, что это дедушка.

— Как? — только и мог сказать я, когда видение поблекло и я снова оказался в купе вагона поезда.

— Вам на миг явилось откровение, вот и все, — ответила Женщина в белом. — Но теперь вам лучше поспать. Вы так устали.

Это было слабо сказано. Я, словно сомнамбула, пребывал скорее во сне, чем в сознании. Да и вообще, не сновидение ли все ли это — Женщина в белом, сама поездка, мои спящие попутчики — сновидение, от которого я еще не очнулся.

— Не могли бы вы рассказать мне еще одну историю? — спросил я, желая на чем-нибудь сосредоточиться. Сплю я или нет, я был твердо уверен, что мне нельзя поддаваться тому глубокому забытью, которое словно ждало меня, подобно черноте бездонной ямы.

Трещина

Филип с матерью стояли в большой пустой комнате, которая должна была стать его спальней. Она находилась в мансарде, и с одной стороны потолок опускался почти до пола, а окна выходили на высаженные полукругом вишневые деревья.

— Ах, Боже мой. — Мать Филипа всплеснула руками. — Эти обои никуда не годятся. Только посмотри: какой гадкий желтоватый оттенок. От такого и с ума можно сойти. Я велю Бенсону и его людям немедленно их снять.

Филипу обои вполне нравились, но он знал, что в вопросы отделки лучше не вмешиваться, ведь это исключительно вотчина матери.

По правде говоря, она стала этим по-настоящему одержима. Отец Филипа однажды заметил, что они переезжают в новый дом в Челси только потому, что его жена больше не может придумать, как бы переделать старый.

Сколько Филип себя помнил, декораторы ходили к ним домой неиссякаемым потоком, рассыльные постоянно доставляли самые модные горшки, ковры и предметы мебели, а грузчики приезжали, чтобы вынести уже вышедшие из моды предметы.

Хотя Филипу не хотелось перебираться в новый дом, стоило признать, что он был гораздо лучше старого: больше, наряднее, да и улица красивее. И что самое важное, комната самого Филипа теперь тоже больше и наряднее.

Итак, рабочим было велено убрать из нее