Дикая собака динго, или Повесть о первой любви[2022] - Рувим Фраерман Страница 37

— Филька, Филька! — крикнула она громко дважды.

И ветер отнес ее голос на самый край косы. И там, из-за песчаной гряды, вдруг поднялся Филька и встал на колени у воды.

Таня побежала к нему, погружая свои ноги в песок.

— Филька, — сказала она с укоризной, — мать меня ждет на пристани, а я ищу тебя с самого утра. Что ты делаешь тут, на косе?

— Так, ничего, мало-мало, — ответил Филька. — Мало-мало лежу.

Слова его были тихи, глаза чуть приоткрыты. И Таня посмеялась над его скорбным видом.

— «Мало-мало»! — со смехом повторила она и вдруг умолкла.

Он был без майки. И плечи его, облитые солнцем, сверкали, как камни, а на груди, темной от загара, выделялись светлые буквы, выведенные очень искусно.

Она прочла: «ТАНЯ».

Филька в смущении закрыл это имя рукой и отступил на несколько шагов. Он отступил бы очень далеко, совсем ушел бы в горы, но позади стерегла его река. А Таня все шла за ним, шаг за шагом.

— Да постой же, Филька! — говорила она.

И он не пошел дальше.

«Пусть, — решил он. — Пусть видят это все люди, раз так легко покидают они друг друга».

Но Таня смотрела не на него. Она взглянула на солнце, на блеск, рассеянный в воздухе над горами, и повернула пустые руки Фильки к себе.

Она была удивлена.

— Как же ты это сделал? — спросила она.

И в ответ Филька молча нагнулся к земле и вынул из-под кучи одежды, сложенной им на песке, четыре буквы, вырезанные из белой бумаги. Он наложил их на грудь и сказал:

— Я каждое утро прихожу сюда и даю солнцу жечь мою грудь, для того чтобы имя твое оставалось светлым. Я это придумал. Но прошу тебя: не смейся больше надо мной.

Он положил свою ладонь на горло, что было у него знаком величайшей печали. И Таня поняла, что лучше ей теперь не смеяться.

Она с новой для нее ласковостью заглянула ему в глаза и тихонько коснулась пальцем его кожи:

— Какой же ты маленький, Филька! Ты ребенок. Ведь это все отгорит и исчезнет, как только наступит зима и ты наденешь теплую рубашку.

Филька нахмурился, в недоумении обвел глазами вокруг — и горячий песок, и реку, сверкавшую среди гор, подобно золотой долине. Растерянность его была велика. Он забыл о зиме, он вовсе не думал о ней, когда сжигал свое тело под солнцем.

«Дурак, дурак!»

Он готов был махнуть на себя рукой.

— Но ведь солнце так сильно, — сказал он все же с упрямством. — Неужели же всякий след исчезнет? Может быть, что-нибудь и останется, Таня? Подумай.

И Таня, подумав недолго, согласилась с ним.

— Ты прав, — сказала она. — Что-нибудь должно остаться. Все не может пройти. Иначе куда же… — спросила она со слезами, — куда же девается наша верная дружба навеки?..

Дети обняли друг друга.

Теплый воздух скользил по их лицам. Одинокие птицы глядели на них с высоты.

Кончилось детство! Как это случилось? И кто мог бы им это сказать? Ни песок, ни лес, ни камни, бывшие с ними всегда. Только родная река их одна убегала все дальше к восходу, струилась меж темных гор. И там, в незримой дали, вставала перед ними иная, волшебная страна, простирался светлый край.

И, обнявшись, они неотступно смотрели все в одну и ту же сторону, не назад, а вперед, потому что у них еще не было воспоминаний.

Но первая грусть расставания уже потревожила их.

— Прощай, дикая собака динго, — сказал Филька, — прощай!

Ему хотелось горько заплакать, но он был мальчик, родившийся в молчаливом лесу, на берегу сурового моря. Он лег на песок у воды и замер.

А Таня пошла по песку вдоль реки, и чистый ветер, прилетевший с того же сурового моря, дул ей все время навстречу.

Готовы ли вы к жизни?

Разговор с читателем

Готовы ли вы к жизни? [9]

Известно, что талант — это во многом трудолюбие и терпение. Чтобы добиться мастерства в любом искусстве, нужно неустанно упражняться, то есть совершенствоваться. Это знает и художник, и музыкант, и певец, поэт и ученый — словом, каждый мастер своего дела, будь то великий гений Моцарт или просто хороший токарь.

Да. Это старая истина. А вот далеко не каждый знает, что прожить жизнь свою достойно на земле — это тоже большое искусство, быть может даже более сложное, нежели любое иное мастерство. И оно тоже требует неустанного упражнения, только упражнения своей души.

Не потому ли порой мы слышим сетования, что жизнь кому-то не удалась, кого-то постигло разочарование в его самых сокровенных упованиях — в дружбе, в любви, в призвании.

При этом человек склонен обвинять судьбу, близких и друзей, товарищей. И менее всего думает о себе, потому что не привык о себе размышлять. Чего он хотел добиться в жизни? Каким бывает в трудных жизненных обстоятельствах? Достаточно ли у него стойкости, мужества? Что у него в характере, так сказать на поверхности, и что мешает проявить свои способности?

Особенно это часто встречаешь у молодых, когда они еще не защищены от случайностей жизни ни опытом, ни умением познать свою душу, в которой многое находится еще под спудом, не оформилось, потому что человек сам не ставил себе серьезных требований.

Я много лет пишу о юношестве и для юношества. Делюсь с читателем своими размышлениями и наблюдениями, которые вынес из личных встреч и бесед с юными современниками, из многочисленных писем, которые получаю от молодежи с просьбой помочь в сомнениях, решить трудные вопросы, с какими приходится сталкиваться в жизни.

Вопросы эти вечные, но всегда новые. Что такое любовь? Как добиться счастья на земле? Как устоять в горе? Почему бывают несчастливые браки? Почему подчас столь хрупки, столь ненадежны дружба и любовь? И в чем счастье и смысл жизни?

Эти встречи, беседы и письма, с которыми юные обращаются в смятении чувств к писателям, в журналы и газеты, рождают много мыслей — и светлых, и радостных, и горьких.

Любовь! Это величайшее благо. Но не может быть истинной любви, если душа не откликается на прекрасное, не склонна к подвигу, к возвышенному, к романтике и поэзии.

И не может быть счастья без любимого труда, без сознания, что ты, твой труд нужны как воздух другим — твоим родным, твоим товарищам, твоему народу, твоей Родине.