Федор Кнорре - Соленый пес Страница 4

Все эти легенды и анекдоты начали слагаться, когда он уже подрос и стал сильным, рослым псом огненно-рыжей масти. Он проплавал на корабле целый год, побывал и в южных и в северных водах, и во многих портах, и уже простоял "в ремонте" два месяца в Одесском порту, к которому был приписан корабль.

Тут он вдоволь побегал по берегу, познакомился со многими собаками, портовыми и корабельными, и каждый день по нескольку раз купался со своими матросами в море.

Команда "Камы" ещё больше стала гордиться своей собакой. Солёный любил воду. Он бесстрашно далеко заплывал в море вместе с матросами и, если не было большой волны, нисколько не боялся. Когда ему казалось, что пора возвращаться, он просто заплывал вперёд и начинал плечом толкать человека обратно к берегу. Это уже была не легенда. Все на берегу видели, до чего "морская" собака на "Каме", удивлялись, завидовали, гадали, откуда у неё такие способности, и приходили к выводу, что в роду у неё была собака-водолаз.

Ему было уже полтора года, когда жизнь его перевернулась. Солёный, всегда в плавании ни на десять шагов не отходивший от своих матросов во время прогулок на берег, после привольной одесской жизни, где можно было уходить надолго и всегда можно было вернуться на борт, не опасаясь, что корабль уйдёт, попал в тот самый иностранный порт, где он родился,-впрочем, место это он решительно не помнил.

Он погулял с матросами, вернулся на борт, потом увидел очень интересную собаку, с которой ему захотелось побегать и поиграть, и сделал то, чего никогда не делал: никем не замеченный сбежал по трапу на берег.

С собакой они быстро познакомились, выяснили, что друг друга не боятся и не угрожают друг другу - значит, компания для обоих вполне подходящая.

Чужая собака предложила пробежаться вдоль берега наперегонки, и они побежали. Потом они помчались вдоль заборов, останавливаясь у каждых ворот, чтобы подразнить дворовых собак, вместе загнали на дерево злющего, зелёного от старости кота и очутились очень далеко от порта. И тут Солёный вдруг, насторожив уши, замер и опомнился. Издалека донёсся прощальный гудок уходящей в море "Камы".

Приятель Солёного удивлённо смотрел, как тот вдруг во весь мах кинулся вдоль берега к порту. Солёный был вне себя от тревоги и волнения. Выскочив на пирс, он, чуть не сшибая с ног встречных, мчался к причалу.

Вот на этом месте полчаса назад был трап, он ясно чувствовал запах смолы, мокрого дерева и следы ботинок матросов. Следы были кругом свежие, знакомые, недавние, и все они вели сюда, к каменному обрыву, за которым была пустота, а дальше расстилалась гладь воды. Корабля, который ушёл в открытое море, он не видел, до него были уже километры шумящего, взволнованного моря.

Ни на что не надеясь, пёс обежал все причалы, добежал до конца каменного мола, где стоял небольшой маяк. Всюду был камень, а вокруг него - вода. Он вернулся к тому месту, где был трап и сильнее всего чувствовались следы людей, сел там и решил ждать.

Утром его попробовали прогнать, но он так ощетинился и зарычал, что сторож предпочел отойти.

Потом голод и жажда заставили его уйти, и он поплёлся в город.

Он не умел попрошайничать, не умел воровать, не умел прятаться. Когда голод стал невыносимым, он подошёл на рынке к продавцу лепёшек и честно, открыто, с достоинством попросил его покормить. Его грубо прогнали. Он огрызнулся и ушёл.

Вечером рынок опустел, он увидел крадущихся жалких псов с поджатыми хвостами и жёлтыми голодными глазами. Они шныряли около складов и лавок, подбирая гнилые остатки еды. После долгих поисков ему досталась голова копчёной рыбы, сухая и просоленная, и он с отвращением и жадностью стал её жевать, рычанием отпугивая от себя других голодных псов.

С тех пор он, присматриваясь к другим бродячим собакам, стал следом за ними обходить городские свалки, помойки, грязные задние дворы складов. Раза два ему приходилось вступать в драку. Драться он был непривычен, но был силён и храбр, и, хотя ему самому здорово попадало, к нему скоро перестали приставать.

Первое время каждую ночь, когда можно было незаметно пробраться мимо людей, охранявших вход в порт, он прибегал к знакомому причалу, жадно нюхал камень, с которого всё больше выветривался запах, и долго сидел, глядя в пустынное море.

Он становился всё более жадным, злым, подозрительным и хитрым псом, перенимая повадки других бродячих собак.

У него завелись приятели: голодные, облезлые и несчастные собаки. Однажды у него произошла небольшая стычка с одноухим сварливым, угрюмым псом. После первого же толчка плечом тот кувырком полетел в пыль, и тогда Солёный понял, что этот пёс-старик, почти беззубый, с негнущимися ногами. С ним и драться-то было противно.

Зато с Красноглазым ему пришлось выдержать два жестоких боя, чтобы отвадить от привычки вырывать из чужого рта добычу.

Когда собаки, крадучись и прячась в тень от яркого лунного света, выходили на свой нищенский промысел, они были не одиноки на свалках и пустырях.

Там бродили и люди, жалкие и такие же голодные, как собаки. От них пахло только голодом, ночлегом в пыли под открытым небом. Собаки понимали, что это какие-то совсем другие люди, чем те, которые днём стоят у жаровен, пышущих жаром и запахом жирного мяса, или в хлебных лавках, откуда по утрам несётся опьяняющий дух целых гор свежеиспечённого хлеба.

Однажды ночью Солёный услышал в переулке глухой шум ударов, кряхтенье и ругательства. Двое полуголых людей дрались из-за большого комка требухи. Требуха шлёпнулась во время драки в пыль, и знакомый пёс-старикашка подхватил требуху и во всю прыть кинулся наутёк.

Мгновенно драка прекратилась, и оба нищих бросились в погоню за собакой. Они кидали вслед палки, грозились и, когда, наконец, упустив собаку, тяжело дыша, остановились, от обиды принялись снова колотить друг друга.

Солёный, проскользнув мимо них, помчался по следу старика. Он пробежал два переулка, нырнул в лазейку и сразу же услышал, с пустыря шум новой драки, на этот раз собачьей: Красноглазый отнимал требуху у старика. Тому, с его больными лапами и слабыми зубами, не под силу было драться с Красноглазым, он этой сам знал, но, рыдая от бессильной злости, всё-таки отчаянно пытался защитить свою пахучую, сочную требуху.

Солёный с разбегу налетел на них и дал обоим такую трёпку, что Красноглазый с воем умчался, поджимая лапу. После этого Солёный, считая по закону требуху своей, наступил на неё лапой и с наслаждением принялся за еду. Старик, не смея подойти, хныкал и топтался поодаль, сам неуверенный в Своём праве.

Солёный, утолив первый голод, стал есть помедленней, а утолив второй голод, начал совсем медленно жевать требуху. Тогда старый пёс совсем потерял голову, подполз поближе и, умоляюще повизгивая, потянул к себе кусочек. Солёный рявкнул на него, и старик, в страхе закрыв глаза, припал к земле, не выпуская изо рта ухваченного кусочка. Потом, видя, что его не трогают, осторожно оттянул кусок в сторону и, захлёбываясь от удовольствия, стал есть.

Отправляясь на ночлег, Солёный заметил, что старик преданно трусит за ним по пятам на своих негнущихся лапах. Рядом с Солёным он не боялся других собак...

По ночам Солёному снились сны о прежней жизни. Ему снился боцман. Он шёл к нему навстречу по палубе, и Солёный от радости вставал на задние лапы, клал свою большую голову ему на грудь, а тот трепал и поглаживал ему уши, приговаривая басом. Звуки были знакомые, такие дружественные! Боцман, как всегда, говорил сначала: "Эх ты, рыжий...ры-ыжий, конопатый, убил дедушку лопатой!..". Потом с глубокой укоризной спрашивал: "А?..Зачем, бесстыжий, ты убил дедушку лопатой? Отвечай, зачем?.." И так как на вопрос надо было отвечать, Солёный, оскалив в улыбке зубы, бурчал и покусывал ему руку.

Проснувшись, он увидел голый пустырь, заросший пыльной травой, заваленный битым кирпичом, свалку, где сияли при луне осколки разбитой фаянсовой тарелки, и дохлую собаку со вздувшимся животом и оскаленными зубами на груде консервных жестянок. Лёжа рядом с ним, старый пёс осторожно вылизывал Солёному порванное в драке ухо...

Он не мог больше спать и побежал опять на пристань. Белый город спал при луне. Все двери были заперты. За ними спали люди. Была заперта вся еда, всё тепло. На улицу проникали только запахи запертого хлеба, тёплых ужинов, хранящегося в кладовках мяса.

Глухо и могуче загудел пароход, и Солёный помчался со всех ног: ему показалось, что опять уходит, исчезает "его" корабль.

У знакомого причала стоял только что подошедший пароход. С него спускали трап. Но всё было чужое. Он дождался, пока сойдёт на берег первый человек. Запах был чужой. И он поплёлся обратно из порта. Он уже стал терять к нему интерес.

Море он любил по-прежнему, и если он не опаршивел от своей жизни на пустыре, то, наверное, потому, что плавал каждый день в солёной воде.

Людям он научился не доверять. Узнал, что человека с палкой надо бояться, от человека с камнем надо увёртываться. Когда человек протягивает к тебе руку, нельзя давать к себе притронуться, лучше укусить руку, чем позволить себя взять за шиворот. Но. как многие крупные собаки, детей он считал человечьими щенятами и никогда их не обижал.