Остров на Птичьей улице - Ури Орлев Страница 41

– Прям настоящие жених с невестой.

Но, может, мы и правда после войны поженимся. Кто знает.

Стася была способной ученицей. Скоро она уже могла кататься со стулом и решила попробовать без него. Она отставила его в сторону. Дала мне руку. И тут же упала. Я не смог удержаться от смеха. Она тоже засмеялась. Потом встала и снова упала. И я чуть не свалился вслед за ней. Тогда я дал ей обе руки и покатил её за собой. Так получалось гораздо лучше. До тех пор пока она снова не упала. На этот раз я упал вместе с ней.

Мы провели на катке два часа. Два часа, за которые я заплатил. А потом она сказала, что хочет пойти домой. Она сказала, что мама и правда целую неделю не выпускала её из дома в наказание. Что в прошлый раз мама очень беспокоилась за неё и очень сердилась.

И правильно. Было за что сердиться.

Я пошёл провожать Стасю до дома. Мы веселились всю дорогу. Смеялись над всякими глупостями. Пока я не заметил, что за нами следом тащится Янек.

– Янек следит за нами, – прошептал я Стасе.

Она сразу перестала смеяться.

– Он сейчас ко мне прицепится, – сказал я ей. – Мне надо идти.

И мы попрощались. Она пошла дальше, а я повернул назад. Прошёл мимо Янека, не обратив на него никакого внимания. И специально шёл не очень быстро. Через некоторое время я обернулся и увидел, что он идёт за мной. Хорошо, что я отдал Стасе её полбинокля сразу, как только мы вышли из парка. Я остановился. Он подошёл поближе и тоже встал.

– Ты чего, новый тут?

– А тебе какое дело?

– А мне до всего тут дело.

– Это не твоя улица.

– Ещё посмотрим. – Он недобро ухмыльнулся.

Я пожал плечами и пошёл дальше. Что я буду делать, если он не отстанет? Я решил пойти обратно в парк. Правда, было уже довольно поздно и все мои друзья, наверное, успели разойтись.

– Чего ты ко мне пристал?

– Я хочу посмотреть, где ты живёшь, жидёнок.

– Сам ты жидёнок. Пойдём со мной, и я тебе покажу, где живу. И мой брат, который в полиции работает, тоже тебе покажет. Ты надолго запомнишь.

Я уже знал, что я сделаю. Зайду в первые ворота, где не будет дворника, как будто это мой дом, и, если он свернёт вслед за мной, ударю его со всей силы сначала в лицо, а потом в живот, туда, где находится солнечное сплетение. Так называл это место папа. Иначе этот Янек от меня не отвяжется. Хотя, конечно, нападать из-за угла нечестно. Это не благородный бой лицом к лицу. Но это как с немцами, тут нечего говорить о благородстве. Пусть знает. И от Стаси пусть тоже отстанет наконец.

Хотя нет, папа учил меня делать это в обратном порядке: сначала – удар в живот, а когда противник сгибается от боли – бьёшь в лицо.

Целую неделю после этого у меня болели суставы пальцев. Янек согнулся и упал. А я сразу убрался оттуда. Но, уходя, успел увидеть, как из носа у него брызнула кровь. В общем, было ясно, что это мой последний визит на польскую сторону. Если только Янек не исчезнет куда-нибудь бесследно. Хотя, даже если исчезнет, я больше никогда не решусь туда пойти. Понятно, что он всем расскажет про «новичка», и в следующий раз точно найдётся кто-нибудь, кто захочет меня подстеречь в тёмном углу. Хозяин продуктовой лавки, к примеру. Он мне никогда не нравился. Сначала я шёл медленно. Потом услышал крики. Я перешёл на другую сторону улицы и побежал. Вернее, не по-настоящему побежал, а вприпрыжку, как бегают дети, когда у них хорошее настроение.

Жаль. Оставшихся у меня денег хватило бы на два выхода по новой цене, и на каток сходить, и пару раз – в продуктовую лавку. А когда деньги закончились бы, я мог бы ещё попробовать продать вещи, которые насобирал. Дворник из дома с проходом наверняка бы что-нибудь купил. Например, костюмы…

19. Поляки пришли

Вода у меня в трубе замёрзла, хоть я и оставлял всё время кран приоткрытым. Просто мороз усилился, а труба была ничем снаружи не утеплена. Я топил снег на примусе и всё сильнее беспокоился по поводу керосина. Жаль, что я не взял тогда больше. В бункере его было предостаточно. А теперь мне может не хватить керосина на зиму.

А ещё я разговаривал со Стасей. То есть говорила в основном она. Я только отвечал «да» и «нет». Она показала мне знаками: «Я люблю тебя». На таком расстоянии у неё хватило духу признаться. И у меня тоже откуда-то появилась смелость. Она спросила: «Ты меня любишь?» И я ответил: «Да». Каждое утро перед тем, как уйти в школу, она махала мне на прощание рукой. А когда приходила домой из школы, то обязательно садилась делать уроки у окна.

Разговаривать таким образом было очень трудно и утомительно. Кроме того, мы с ней начали опасаться, что кто-нибудь заметит, что она передаёт сообщения в гетто. Здесь с каждым днём становилось всё больше людей из управления. Они ходили по квартирам и могли случайно увидеть, как Стася подаёт мне знаки из своего окна.

На следующий день после приключения с Янеком она попыталась договориться со мной о встрече. Я на все её вопросы отвечал: «Я не знаю». Оказалось, что кто-то уже пустил слух, что «новенький» был жидёнком и что Янек пытался его поймать, но тут вдруг откуда ни возьмись появились ещё двое жиденят, и втроём они избили Янека и убежали.

У неё заняло немало времени рассказать мне всё это с помощью азбуки Морзе, и я тоже, честно говоря, далеко не сразу расшифровал её послание.

«Ты его в одиночку побил?» – показала она.

«Да», – показал я в ответ.

«Очень хорошо. Жаль, что мы не можем встретиться. Очень жаль. Я плачу. Ты плачешь?»

«Нет, да», – показал я.

«Твой папа пришёл?»

Всему этому наступил конец незадолго до Рождества. Дома на Птичьей улице передали в пользование полякам. В одно прекрасное утро, спозаранку, я вдруг услышал на улице шаги. Я был в соседнем доме, как обычно по утрам. Я осторожно выглянул из окна и увидел несколько человек в полицейской форме. Но не было похоже, что они кого-то ищут или ловят. Рядом стояли гражданские с сумками и тюками. И с какими-то бумагами в руках, в которые они время от времени заглядывали. Потом с польской улицы донеслись глухие удары. Били молотками. Где-то посыпались кирпичи. И раздались торжествующие крики. Ещё