Джек и Джилл - Луиза Мэй Олкотт Страница 48

волос, необычный карандашик или новый сорт жевательной резинки — вам непременно захочется, чтобы у вас появилось нечто в этом же роде. Кончилось тем, что бедняга Джек был вынужден все свое свободное время проводить у печатного станка, отказываясь даже от самых заманчивых предложений друзей. Подобной жажде выплатить долг мог бы позавидовать сам президент Франклин, который, как известно, славился в этом плане большой щепетильностью.

Джилл радовалась возможности отплатить Джеку хоть чем-нибудь за то, что ради нее он так долго после зимних каникул оставался дома, и от души помогала в его трудах.

— Ой, прямо не знаю, как бы я без тебя справился! Спасибо тебе большое, — с благодарность проговорил Джек, когда последний заказ был выполнен, а в ящике для шрифтов скопилась горка из пяти- и десятицентовых монеток и даже нескольких четвертаков.

— Я с удовольствием поработала, Джек. Но мне было бы гораздо приятнее, если бы ты сказал, с какой целью мы так упорно трудились, — ответила Джилл, понадеявшись, что уж теперь-то ее друг не удержится и поделится с ней своей тайной.

— Я бы с радостью, но я не могу. Понимаешь, я обещал молчать.

— Значит, не скажешь?

— Нет, — как скала, стоял на своем наш герой.

— Ну, в таком случае мне придется самой это выяснить, — заявила она. — Я-то ведь никому не давала обещаний.

— Едва ли тебе это удастся.

— Удастся непременно, не сомневайся.

— Ты, конечно, дотошная, но… Это слишком серьезная тайна. Никто не выдаст ее.

— Да ты сам первый и выдашь. Как всегда раньше…

— Раньше, но не теперь. Иначе это будет подлость с моей стороны.

— Погоди — и увидишь: я из тебя что угодно вытяну, стоит мне захотеть, — с горделивой усмешкой проговорила Джилл.

Она не преувеличивала. Джеку и впрямь было трудно скрывать от нее что-либо. Вот и сейчас он взмолился:

— Пожалуйста, не пытайся. Не надо. Если ты меня вынудишь рассказать, то я поступлю очень плохо. Я ведь знаю: ты не хочешь, чтобы меня считали бесчестным.

Видя, как Джек расстроился, Джилл дала обещание, что больше не станет выведывать у него его тайну, хотя мысленно сохранила за собой право при случае разузнать о ней поподробнее от кого-нибудь еще. Только Джек об этом не знал и, совершенно уверенный, что на его секрет больше никто не посягает, отправился в пятницу в школу с позвякивающими в кармане двумя долларами семьюдесятью пятью центами и дорогим его сердцу золотым долларом на часовой цепочке, которым он вынужден был пожертвовать ради полной выплаты долга. Учился в тот день Джек из рук вон плохо, а на уроки второй половины дня и вовсе опоздал; когда же занятия завершились, он облачился в резиновые сапоги и отправился, по его словам, «на прогулку», и это — несмотря на слякоть и лужи, образовавшиеся на дорогах из-за весенней оттепели.

О нем долго не было ни слуху ни духу. Домой он возвратился только после пятичасового чая — заляпанный грязью, усталый, заметно прихрамывающий на еще не совсем окрепшую ногу. Выглядел Джек предельно измотанным, однако на лице его при этом читалось также спокойствие и умиротворение, словно ему наконец удалось избавиться от тяжелого груза.

Фрэнк сидел за столом, поглощенный чтением книги, и на приход брата почти не отреагировал, зато Джилл сгорала от любопытства, до того ей не терпелось узнать, где Джек пропадал, пока она изнывала в неведении.

— От брата Мэри есть новый заказ на карточки, — начала она исподволь, с огромным трудом удерживаясь от прямого вопроса. — Он хочет, чтобы ты сделал их для его невесты. Вот ее имя, — с этими словами Джилл протянула Джеку листок с заказом от Гарри Гранта, который осенью собирался жениться.

— Придется ему подождать до следующей недели. Я очень устал, а на наш старый добрый станок и вовсе смотреть не могу, — откликнулся Джек, ложась на ковер с таким видом, будто у него болело все тело.

— Похоже, ты не меньше десяти миль отмахал. — Джилл попыталась выяснить если не тайну, то хотя бы маршрут его длительного похода.

— Да нет, не больше пяти. Для меня это ерунда, только нога пока что еще немного подводит. — Он поморщился, потер больное колено, а затем, широко зевнув, переместился поближе к камину, возле которого, подложив руки под голову, вытянулся во весь рост, чтобы погреться у огня.

«Бедняга, он страшно устал, — с сочувствием посмотрела на него Джилл. — Не стану больше донимать его разговорами». И она принялась тихонько петь, как делала обычно, когда Птичью комнату начинали окутывать сумерки. На последнем куплете к нежному ее голосу примешалось похрапывание Джека. Утомленный неделей работы и прогулкой, которая оказалась для него тяжелее, чем он сам мог предположить, мальчик крепко заснул. Джилл снова вернулась к прерванному вязанию, но по-прежнему, изредка бросая задумчивый взгляд на спящего своего друга, не переставала думать о его тайне.

Через какое-то время Джек повернулся со спины на бок и что-то тихо пробормотал, как с ним иногда случалось во сне после напряженного дня. Сначала прозвучало несколько невнятных фраз, а затем мальчик вдруг четко произнес:

— Джилл!

Девочка отложила вязанье и стала прислушиваться к тому, что он говорил во сне. Ей удалось разобрать всего несколько слов, но и их оказалось достаточно, чтобы она с победоносным видом прошептала себе еле слышно:

— Уверена: он говорит о тайне. Сейчас я все узнаю. Ни капельки не сомневалась, что смогу в результате все выяснить.

— Тяжелые сапоги… — бормотал тем временем спящий Джек. — Старина, все в порядке… Джерри ушел… Эти чернила совсем загустели…

Джилл даже дышать перестала, ожидая, что он заведет речь о главном. Но в этот миг вдруг громко хлопнула входная дверь. Разбуженный резким звуком, Джек сел на ковре.

— Кажется, я заснул, — принялся он тереть руками глаза.

— Мог бы поспать и еще немного, — разочарованно проговорила Джилл. Тайна опять от нее ускользнула, и, что обидно, именно тогда, когда она подобралась к ней почти вплотную.

— Ну уж нет, — усмехнулся Джек. — Пол сейчас — слишком жесткое ложе для моих усталых костей. Отправлюсь-ка я лучше в кровать и как следует отдохну. Всю эту неделю я трудился как вол, зато на следующей — от души развлекусь.

И, совершенно не представляя себе, насколько тяжело ему на самом деле придется дальше, он со спокойной душой насладился купанием в теплой ванне, а затем лег в постель, где его почти тут же объял столь глубокий и безмятежный сон, какой одаряет нас лишь в моменты, когда наша совесть чиста.

Мистер Актон поднял колокольчик, чтобы его звоном