Елена Тудоровская - Приключения Одиссея. Троянская война и ее герои Страница 6

– Я знаю этого юношу, – сказал он, – и для меня большая честь, что он хочет сопровождать меня. Сейчас мы тронемся, друг!

В тот же миг все увидели вместо юноши большую белую птицу. Она сорвалась с места, прошумела крыльями и уселась на носу корабля. Люди затаили дыхание: они поняли, что видели бессмертную богиню. Кто теперь посмел бы выразить недовольство, если богиня так явно благоволит к Парису?

В стороне от всех, у самых волн, набегающих на песок, стояла девушка с черными, печальными глазами, в белом покрывале. Она не участвовала в разговорах и молча смотрела на бурное море. Парис обратился к ней и громко воскликнул:

– Сестра моя, Кассандра! Сребролукий Аполлон[14] наградил тебя даром пророчества; неужели ты не предскажешь мне удачной дороги?

Кассандра ничего не ответила и только сумрачно взглянула на брата. Ее строгий вид смутил Париса, но он повторил настойчиво:

– Неужели меня может постигнуть неудача? Мне помогает могущественная богиня.

Кассандра ответила:

– Охотнее всего я предсказала бы тебе неудачу, Парис. Лучше бы ты не ехал, лучше бы ты никогда не следовал советам богини! Ахейцы страшно отомстят тебе за твою дерзость. Я вижу детей Приама, вовлеченных в кровавую битву с войсками данайцев.[15]

Парис воскликнул:

– Жестокая! Ты никогда не предсказываешь ничего хорошего, это всем известно. Неужели же троянцы испугаются данайцев? Кто сможет разрушить крепость Илиона – Пергам? Ее строили руки богов – Аполлона и Посейдона. Да разве найдется среди всех народов Ахайи, Аргоса, Лаконии хоть один герой, который в силах состязаться с сыновьями нашего отца, хотя бы с Деифобом или Гектором – первым среди первых?

Огромный Гектор ударил Париса по плечу и со смехом сказал:

– Не говори так, Парис. Я слышал, что в Фессалии есть герой, который превосходит всех смертных силой и доблестью. Его зовут Ахиллес, он сын царя Пелея. Правда, он еще мальчик, но, может быть, он одолеет и Гектора?

Все засмеялись, а Кассандра закрыла лицо руками, словно она угадала в этот миг страшную судьбу Гектора. Но никто уже не смотрел на нее. Поднялась суматоха: гребцы спускали корабль на воду, родные прощались с Парисом. Кто стал бы думать о предсказаниях Кассандры? Чудесная белая птица сидела на носу корабля, – бессмертная богиня сама охраняла мореходов.

Берег опустел. Посреди низкой равнины Скамандра еще виднелись небольшие группы людей, – это родичи Париса возвращались в город. На песчаном побережье осталась одна Кассандра. Ветер свистел ей в уши, желтая пена ложилась у ее ног. Но пророчица не трогалась с места и с печалью следила за удалявшимся кораблем. Она увидела, как на корабле подняли мачту, как над черным бортом развернулся пурпурный парус; он затрепетал в струях разогретого над скалами воздуха и скрылся за каменными уступами Сигейского мыса. Корабль ушел в Эгейское море.

В тяжелом раздумье смотрела Кассандра на бесконечно бегущие гребни пустынного Геллеспонта. Боги не позволили ей удержать безумцев от этой поездки. Безжалостен и жесток к ней Аполлон! Правда, она раздражила сребролукого бога тем, что отвергла его любовь. Но пусть бы он в гневе отнял у нее дар прорицанья! Нет, он придумал для нее тягчайшее наказанье. Он проклял свою несчастную жрицу; он сказал, что отныне никто не поверит ни одному ее пророчеству. Она будет видеть грядущее, но напрасно будет стараться предостеречь людей, спасти их, – никто не станет ее слушать. Собственное бессилие, насмешки и презрение людей – вот ее судьба, ее казнь.

Кассандра прижала руки к сердцу и сказала сама себе с тяжелым вздохом:

– Смирись, мое сердце! Бесполезно было отговаривать их от опасной затеи: они не хотят верить ничему ужасному. Да так и лучше: тот счастлив, кто не знает заранее своей судьбы. Вот они идут, веселые, полные радостного ожиданья. На просторные дворы Приамова дома уже сгоняют тучных быков, достают из кладовых кувшины с пурпурным вином, плетут миртовые венки для свадебного пира. Я вижу, как зажигают брачный факел, но я одна знаю, что этот факел подожжет стены Пергама.

Горе тебе, Илион! Ты примешь к себе жену Париса, но все народы ахейские придут с оружием в руках, чтобы потребовать ее обратно. Я вижу, как собираются в путь корабли; на них плывут ахейские герои: гневный Менелай, безжалостный Аякс, Одиссей, беда моей родины. Горе! Яростная Паллада готовит свой шлем и страшную людям эгиду.[16] Смертные и боги – все ополчаются против нас. Настанет день, когда живые позавидуют мертвым, – день, когда падет Илион и погибнет царство Приама!

Безумный Одиссей

Осса[17] – молва – летает по ахейским городам. У нее сто обликов и сто уст; она трубит в медные трубы и взывает к мести. Везде разглашает она весть о близкой войне.

– О меднолатные, бранелюбивые мужи, ахейцы! Слышали ли вы, что случилось в Спарте, в доме царя Менелая? Жену его, прекрасную Елену, похитил сын троянского царя Парис! Как змея в гнездо лесной птицы, проник коварный троянец в дом Менелая. Он прикинулся другом царя, усыпил его осторожность и бежал вместе с Еленой в далекую Трою. Менелай и брат его Агамемнон, властитель Микен, сговорились войной отомстить Трое. Они сзывают на помощь все народы ахейцев. Да поможет им Зевс, карающий злую неправду! Смерть похитителю! Гибель троянцам!

В каждом ахейском доме велись разговоры о близкой войне. В отдаленную Итаку привез эти вести давний друг царя Одиссея, тафиец Ментес.

Друзья сидели в полутемном мегароне царского дома. Перед ними на столе дымились ломти жареного мяса; рядом на блюде высилась горка черных, сушеных оливок, а на краю стола лежали колечки сладкого желтого лука. Из серебряной корзинки выглядывали плоские румяные хлебцы. Маленький горбун Эврибат, царский глашатай, наполнял кубки ароматным вином.

Угощая друга, Одиссей внимательно его слушал. Недаром мудрый царь Итаки тревожился когда-то за Менелая. Война из-за прекрасной Елены! Вот чего стоит Менелаю божественная красота гордой спартанки.

– Скажи мне, – спросил друга Одиссей, – кто же из ахейцев уже примкнул к Атридам?

– Первым поддержал их Нестор, престарелый царь Пилоса, – отвечал Ментес. – В нем, видно, не угас еще пыл юности! Обещал им свою помощь и критский царь Идоменей, родич и друг Атридов. Но к ним должны примкнуть и все, кто давал клятву – помнишь? – помочь мужу Елены Спартанской, как только он того потребует. Уже готов к походу отважный Диомед со своими аргивянами; собирают войска и оба Аякса – Локрийский и Теламонид – и многие другие. Менелай и Агамемнон ездят из города в город, подбивая царей ахейских на войну против Трои. Думаю, не минуют они и тебя: ты ведь тоже был участником клятвы. Правду сказать, все ахейцы не прочь от участия в большом военном походе. Ведь обида Менелаю – это обида нам всем. Надо проучить гордых детей Илиона, чтобы троянцы закаялись похищать аргивянок! Да и молодым воинам хочется показать свою доблесть и побывать в чужих краях. Троя славится богатством и роскошью. Каждый ахеец мечтает о военной добыче. Мы нагрузим наши корабли золотом, медью и железом; мы найдем себе искусных рабынь среди знатных троянок; мы оденем наших жен в финикийские ткани и украсим их руки золотыми кольцами и запястьями, которыми полны сокровищницы царя Приама.

При этих словах Ментеса Одиссей невольно оглянулся на дверь в конце палаты: она вела наверх, в женские покои царского дома. В раздумье ответил он своему красноречивому другу:

– Благодарю тебя за вести, Ментес. Ты оказал мне истинную услугу. Однако только безрассудные юноши бросаются в битву, не помышляя ни о чем, кроме славы. Разумный и твердый муж не должен уклоняться от боя, но должен все взвесить заранее, чтобы честь его не потерпела урона.

– Я всегда рад помочь тебе, Одиссей, – ответил Ментес. – Но сейчас я должен проститься с тобою: мой корабль стоит далеко в гавани, у пристани Ретры, и если я хочу воспользоваться попутным вечерним ветром, я должен спешить.

– Подожди до завтра, – возразил Одиссей. – Ты отдохнешь за ночь, утром освежишься в прохладной купальне, а к тому времени я велю приготовить тебе прощальный подарок.

– Нет, не держи меня, друг, – ответил Ментес. – Я выменял у иноязычников Темезы[18] много меди и тороплюсь с моим грузом в Тафию: тафийцы, наверно, уже готовятся к походу, и медь им нужна. Прощай, благородный Одиссей, мы увидимся в Авлиде,[19] где собираются войска ахейцев.

Ментес уже давно ушел, а Одиссей все еще продолжал сидеть один в темнеющей палате. Он размышлял обо всем, что рассказал ему гость. Конечно, Атриды будут настаивать, чтобы он, Одиссей, принял участие в походе. Но не следует сразу уступать им. На первый раз пусть уедут ни с чем. Пусть гордый Агамемнон увидит, как трудно ему заполучить Одиссея. Пусть почувствует, что царь маленькой Итаки нужен, очень нужен ахейцам. Пусть за честь сочтет, если сын Лаэрта согласится наконец помогать Атридам!