Сергей Баруздин - Собрание сочинений (Том 2) Страница 6

- Заходи, Леня, заходи...

У Леньки отлегло от сердца, особенно когда он увидел Елку.

- Вот слушай, - бодро сказал Ленька, развернув газету. - Слушай! Так вот: "Закон о принятии Эстонской Советской Социалистической Республики в Союз Советских Социалистических Республик... Шестого августа тысяча девятьсот сорокового года..." Значит, ты, Елка, теперь не иностранка?

Елка молчала. Улыбалась и молчала.

- А у нас тоже, Леонид, радость, - наконец сказала она. - Папу освобождают. Вот письмо прислал. Пишет, что теперь съездим в Таллин, на родину. На будущий год, пишет, обязательно съездим...

Елки-палки - лес густой,

А ты, Леня, холостой...

Ленька не понял, хотя она впервые назвала его не Леонидом, как прежде, а Леней.

Они шли по сжатому ржаному полю. Высоко в небе кружились жаворонки. И носились стаи воробьев. И парил выше всех ястреб-перепелятник. Было душно и знойно, как перед грозой.

Ленька не знал, что ответить.

Сказал просто так:

- Конечно, холостой. Ну и что?

- Так просто. Может, я тоже никогда замуж не выйду. Вот!

- Почему? - спросил Ленька, чтобы не молчать.

- Да меня все в школе мальчишкой зовут...

Потом они шли молча. Елка без конца нагибалась, подбирала колоски ржи. Набрала целый букет, остановилась.

- Хочешь, я тебя поцелую?

Ленька опешил.

Покраснел как рак.

Она подпрыгнула и неловко чмокнула его не то в щеку, не то в нос.

- Зачем? - глупо спросил Ленька.

- Так просто, Леонид! Вот! Захотелось почему-то. И все! - И она убежала. На бегу обернулась. - Может, встретимся!..

Нет, оказывается, Ленька никогда прежде не знал, какая она. А она была и елкой и березкой сразу. Как те у их дома в Москве. Как те на берегу Нары у моста. Непохожие и одинаковые. И растущие как бы от одного корня.

Так больше они ничего и не сказали друг другу. И на Нарские пруды не съездили.

Наутро Елка с матерью уехала в Москву. Об этом Ленька узнал, когда их уже не было. И еще узнал: они поехали встречать Елкиного отца.

Их не было ни завтра, ни через два дня, ни через неделю. Младшие Елкины братья и сестренки, оставшиеся жить дома под наблюдением соседки, ничего не знали.

- Как встретят, так и вернутся, - спокойно сказала Леньке старушка соседка. - Как же им без отца-то возвращаться? Не резон!

Ленька торопился. Дома ждали. Отец уговорил бабушку поехать к ним домой в Москву погостить. Отдохнуть. Александра Федоровна долго упиралась, но наконец решилась.

Сегодня они уезжали.

- Не горюй, Ленек, - вздыхала бабушка, глядя на недовольное Ленькино лицо. - Лето настанет - и опять приедешь. Здесь тебе вольготно...

Лето настало. Необычное лето следующего года. Радиорепродукторы, заработавшие в Сережках в канун воскресенья 22 июня, сообщили наутро то, что сообщали во всех других деревнях и городах...

- Уж лучше б и не проводили этого проклятущего радио! - говорили в тот день в Сережках.

В Москве, в Ленькином доме, где радио было давно, молчали. Молчали, ибо что скажешь, если война...

Сначала было долгое, нестерпимо долгое и тяжкое, как эти первые военные летние месяцы, ожидание: когда, когда же наконец их остановят?

Ни работа с утра до вечера и до седьмого пота в колхозе, где теперь остались почти одни бабы и ребята да еще такие вот, как она, - ни дети, ни взрослые, ни то ни се не спасало от этого беспокойного вопроса. Ни сводки Совинформбюро. Ни слухи.

Июнь. Июль. Август.

Немцы шли и шли на восток.

Потом, в сентябре, все строили оборонительные рубежи под Малоярославцем. И под Наро-Фоминском. А затем ближе и ближе к дому.

Елка копала тяжелую землю и опять думала: когда их остановят?..

Так думали все.

С наступлением октября все явственнее заполыхали зарницы там, за Нарой. По ночам воздух тяжело гудел от немецких самолетов, летевших сразу по нескольку сот штук на Москву. В окрестных лесах ухали зенитки. Трассирующие очереди и прожекторы уходили в холодное осеннее небо. А мимо Сережек все шли и шли наши войска, пешие и конные, на грузовиках и мотоциклах, и все туда же - через мост за Нару.

Навстречу им из-за реки двигался обратный поток - санитарные машины и телеги с ранеными. Поток этот рос с каждым часом, с каждым днем.

Вроде Сережки вовсе замерли. Их уже доставала не только немецкая артиллерия, а и минометы. Даже малютки - пятидесятимиллиметровые минометики. "Юнкерсы", не долетавшие до Москвы, разгружались тут же, по соседству. Первым взлетел на воздух клуб. Потом школа. Вот и церковь зерновой склад...

Группа немецких армий "Центр" - почти семьдесят пять дивизий - вела наступление на Москву. Гитлер - в который уже раз - требовал от них добиться решительного успеха на Московском направлении. Миновали июль, август, сентябрь.

"Сегодня начинается последняя, решающая битва этого года", - писал Гитлер в обращении к войскам 2 октября.

Группа "Центр" получила новое пополнение, новую технику. Ей была придана тысяча самолетов, в том числе пятьсот бомбардировщиков.

3 октября немцы ворвались в Орел, 5 октября - в Юхнов и Мосальск, 12 октября - в Брянск, 14 октября - в Калинин, 16 октября - в Боровск, 18 октября - в Малоярославец. В двадцатых числах пал Волоколамск...

21 октября части 258-й немецкой пехотной дивизии вступили в Наро-Фоминск. Вступили, вышли к реке Наре...

Река Нара. Речка Нара. Речушка Нара.

На берегах Нары стали 33-я и 43-я наши армии. Стали насмерть.

Среди них - 1-я гвардейская Московская мотострелковая (Пролетарская) дивизия и 4-я дивизия народного ополчения Куйбышевского района Москвы... Стали насмерть танкисты и саперы, артиллеристы и минометчики, автоматчики и связисты, кавалеристы и пехотинцы, обозники и санитары. Все занимали оборону. Все...

Дождь. Дождь. Он лил, кажется, трое суток подряд. Мелкий, промозглый, удручающий. Над полупустынными Сережками висел туман. Ни зги не видно. Только слышны приглушенная речь в прибрежном ельнике, и ржание лошадей, и вкусные запахи походных солдатских кухонь. Там скапливаются наши войска.

Строят землянки, огневые позиции, ходы сообщения вдоль Нары.

Может, здесь их остановят? Здесь, на Наре? Может?.. Должны!

Как раз в этот дождь и туман прощался Елкин отец. На нем старый полушубок, ватные штаны, зимняя шапка. На груди - автомат.

Отец сначала поцеловал младших.

Поцеловал жену.

- Береги себя, Рикс, - сказала она.

Елку он взял за плечо и вывел из землянки, где они теперь жили.

На улице сказал:

- Энда, во-первых, смотри за нашими. Очень прошу! А во-вторых, ты мне будешь нужна. Учти. Тебе сообщат.

Теперь он поцеловал и ее.

- Ну, бывай. И не кисни смотри! Я пошел.

Все знали, куда он уходит.

Киснуть Елке было некогда. Три дня и три ночи она перевязывала раненых и хоронила умерших от ран. Немцы вышли на другой берег Нары. Бои не прекращались.

На четвертую ночь ее позвали. И она пошла туда, к отцу.

Два документа.

...В целях обеспечения обороны Москвы и укрепления тыла войск,

защищающих Москву, а также в целях пресечения подрывной деятельности

шпионов, диверсантов и других агентов немецкого фашизма

Государственный Комитет Обороны постановил:

1. Ввести с 20 октября 1941 г. в городе Москве и прилегающих к

городу районах осадное положение...

В Л е н и н г р а д с к и й р а й в о е н к о м а т

г о р. М о с к в ы

ЗАЯВЛЕНИЕ

Прошу немедленно призвать меня в ряды, РККА или направить в тыл

врага, чтобы защищать Москву. Я - боец добровольческого рабочего

отряда. Умею стрелять. Комсомолец. Из 50 возможных выбиваю 30.

Взысканий не имею. Готов отдать жизнь за Родину, за Москву!

Убедительно прошу не отказать в моей просьбе.

Л. П У Ш К А Р Е В

20 октября 1941 г.

Молчаливая, замкнутая, словно ее подменили. Ни улыбки. Ни бойкости. И внешне неузнаваема: чумазое лицо, платок, надвинутый на лоб, драное пальтишко, высокие резиновые сапоги. Руки красные, обветренные, в пупырышках. Это от воды.

Елка ли это? Елка. Елочка. Елка-палка... Она ли? Она.

Она видела, как длинные ночи и короткие дни Нара полыхала в огне. Полыхала с правого берега. Полыхала с левого. Земля вздрагивала от взрывов бомб. Вздрагивала от разрывов снарядов и мин. Глухие ружейные выстрелы с двух берегов сменялись автоматной и пулеметной бранью. И опять наступала недолгая тишина, когда по незамерзшей реке мирно плыли сбитые войной хвойные ветки, немецкие каски и русские ушанки, а порой и шла кровь...

И еще она понимала: бои идут трудные, куда тяжелей тех, которые были две недели назад, когда она вытаскивала из-под огня раненых. Сейчас, пожалуй, ей не справиться бы... Слишком много...

Но теперь у Елки было другое дело. Очень маленькое и очень простое. Свое дело. Она ходила туда, через Нару, на чужой, ныне уже немецкий берег, и потом возвращалась обратно. Там, на другом берегу, в десяти километрах Никольский лес, где находился отец со своим отрядом. Здесь политрук Савенков. Все, что говорил Савенков, она передавала отцу. Все, что говорил отец, - Савенкову.