В Хауф - Холодное Сердце Страница 6

Хозяин и Эцехиль с удивлением глядели на него, когда он искал и никак не находил денег, им не верилось, что у него ничего больше нет, а когда они наконец сами заглянули ему в карманы, то пришли в ярость и заявили, что Петер-игрок - злой волшебник, что все выигранные деньги и свои собственные он каким-то нечистым способом переправил к себе домой. Петер упорно защищался, но все было против него. Эцехиль сказал, что эту ужасную историю он расскажет всему Шварцвальду, а хозяин пообещал завтра с утра пораньше пойти в город и донести на Петера Мунка, что тот колдун, и прибавил, что надеется увидеть, как того сожгут. Затем они набросились на него, сорвали с него телогрейку и вышвырнули его за дверь.

Ни одной звезды не было на небе, когда Петер уныло брел к своему жилью. Но он все-таки узнал темную фигуру, которая шагала рядом с ним и наконец сказала:

- Твое дело пропащее, Петер Мунк, все твое благоденствие кончилось, и это я мог сказать тебе уже тогда, когда ты не пожелал меня слушать и побежал к глупому стеклянному карлику. Теперь видишь, что получается, если пренебрегают моим советом. Но попытай счастья со мной, твоя судьба вызывает у меня сочувствие. Кто обращался ко мне, никогда еще о том не жалел, и если дорога тебя не страшит, то завтра я буду весь день на пригорке к твоим услугам, только позови.

Петер догадался, кто с ним говорит, он пришел в ужас и, ничего не ответив, побежал к дому.

Вторая часть

Когда в понедельник Петер пришел в свою стекловарню, там оказались не только его рабочие, но и другие люди, видеть которых не так-то приятно, окружной начальник с тремя судебными исполнителями. Начальник пожелал Петеру доброго утра, спросил, как тот спал, а потом извлек длинный список, где значились заимодавцы Петера.

- Вы расплатитесь или нет? - спросил окружной начальник со строгим видом. - И пожалуйста, поторопитесь: времени у меня в обрез, а до тюрьмы добрых три часа ходу.

Тут Петер совсем пал духом, признался, что у него ничего больше нет, и предоставил начальнику оценивать дом и двор, стекловарню и конюшню, повозку и лошадей. И когда судебные исполнители и окружной начальник стали повсюду расхаживать, описывая все и оценивая, он подумал: "До пригорка недалеко, коротышка мне не помог, попытаю-ка я счастья у верзилы".

Он побежал к пригорку, побежал так быстро, словно судебные исполнители гнались за ним по пятам. Когда он пробегал мимо места, где он в первый раз говорил со Стекляшничком, у него было такое ощущение, будто его удерживает невидимая рука, но он вырвался, побежал дальше и добежал до границы, которую прежде приметил. И как только он, запыхавшись, крикнул: "Михель-голландец, господин Михель-голландец!" - великан-плотогон со своим багром был тут как тут.

- Явился? - сказал тот смеясь. - Они хотели содрать с тебя шкуру и продать ее твоим заимодавцам? Ну, успокойся. Все твои беды, как я уже сказал, от этого коротышки Стекляшничка, отступника и ханжи. Если уж дарить, так дарить надо щедро, а не так, как этот скупердяй. Но пойдем, - продолжал он, поворачиваясь к лесу, - пойдем в мой дом, там поглядим, сумеем ли мы с тобой столковаться.

"Столковаться? - подумал Петер. - Чего он может от меня требовать и что я могу ему предложить? Уж не должен ли я служить ему? Чего он от меня хочет?" Они пошли по крутой тропинке и оказались у обрыва, на краю глубокого темного ущелья. Михель-голландец побежал вниз по скале, словно по пологой мраморной лестнице. Петер же чуть не упал в обморок, ибо, спустившись на самое дно ущелья, Михель сделался ростом с колокольню и, протянув ему руку, длинную, как весло, с широченной, как стол в трактире, ладонью, мощным, как похоронный звон, басом воскликнул:

- Садись на мою ладонь и держись за пальцы, не упадешь!

Петер, дрожа, повиновался, сел на ладонь великана и ухватился за его большой палец.

Спускался он долго, но, к удивлению Петера, темнее не становилось, напротив, света в ущелье даже как бы все прибавлялось, глаза не выдерживали его яркости.

Чем ниже спускался Петер, тем меньше делался Михель-голландец.

И вот, приняв прежний свой облик, лесовик стоял перед домом, точно таким же, не лучше, не хуже, нежели у всех богатых крестьян в Шварцвальде. Комната, куда он привел Петера, не отличалась от комнат других людей ничем, кроме разве что какой-то заброшенности. Деревянные стенные часы, огромная кафельная печь, широкие лавки, утварь на полках были здесь такие же, как везде.

Михель указал ему место за большим столом, затем вышел и вскоре вернулся с кувшином вина и стаканами.

Он налил обоим, и у них пошла беседа, и Михель-голландец рассказывал о радостях жизни, о дальних странах, о прекрасных реках и городах, да так, что Петера под конец охватила великая тоска по ним, и он откровенно сказал об этом голландцу.

- При всей твоей силе, отваге и готовности что-то предпринять, ты можешь дрогнуть, если твое глупое сердце вдруг забьется немножко сильнее. Оскорбленная честь, несчастье - зачем парню с умом беспокоиться о такой чепухе? Разве болела у тебя голова, когда кто-то недавно назвал тебя обманщиком и мерзавцем? Разве были у тебя колики в животе, когда пришел окружной начальник, чтобы выбросить тебя из дому? Что же, скажи-ка, что у тебя болело?

- Сердце, - ответил Петер, прижав руку к своей колыхавшейся груди, ибо ему показалось, что сердце у него трепещет от страха.

- Ты выбросил, прости меня, выбросил сотни гульденов на паршивых нищих и на всякую шантрапу, а что толку? Они желали тебе за это удачи и здоровья. Что же, ты стал здоровее поэтому? Да за половину этих выброшенных на ветер денег ты мог бы нанять себе врача. Удача, нечего сказать, хороша удача, если твое добро продают с торгов, а тебя выгоняют! А что заставляло тебя лезть в карман, как только какой-нибудь попрошайка подставлял свою драную шляпу?.. Сердце, опять-таки сердце, не твои глаза, не язык, не руки, не ноги, а твое сердце. Ты все слишком близко, как верно говорят, принимал к сердцу.

- Но как же мне от этого отучиться? Я сейчас изо всех сил стараюсь совладать со своим сердцем, а оно все-таки стучит у меня и болит.

- Да уж, - со смехом воскликнул Михель, - тебе с ним не сладить! Но отдай эту стучалку мне, и ты увидишь, как тебе станет хорошо.

- Вам - мое сердце?! - в ужасе вскричал Петер. - Но ведь для этого мне пришлось бы тут же умереть! Ни за что!

- Да, если бы кто-нибудь из ваших господ хирургов вырезал у тебя сердце, ты, конечно, умер бы. А я - это дело другое. Но войди и убедись сам.

С этими словами он встал, отворил дверь в меньшую комнату и провел гостя туда.

Сердце Петера судорожно сжалось, когда он переступил порог, но он не обратил на это внимания, потому что глазам предстало странное и поразительное зрелище. На многочисленных деревянных полках здесь стояли склянки, наполненные прозрачной жидкостью, и в каждой из этих склянок лежало по сердцу, а на склянки были наклеены ярлыки с именами, которые Петер принялся с любопытством читать. Тут было сердце окружного начальника, сердце толстяка Эцехиля, сердце Короля Танцоров, сердце старшего лесничего. Еще было тут шесть сердец скупщиков зерна, восемь - офицеров-вербовщиков, три сердца ростовщиков словом, это было собрание самых уважаемых сердец в радиусе двадцати часов пути.

- Взгляни! - сказал Михель-голландец. - Все они избавились от житейских тревог и забот, ни одно из этих сердец уже не бьется тревожно и озабоченно, а их прежние обладатели рады, что выдворили беспокойного гостя.

- Но что же они теперь носят в груди взамен? - спросил Петер, у которого от всего, что он увидел, кружилась голова.

- Вот что, - ответил Михель и достал из выдвижного ящика каменное сердце.

- Вот как? - сказал Петер, и по коже его пошли мурашки. - Сердце из мрамора? Но, право, господин Михель-голландец, в груди от этого должно быть довольно-таки холодно.

- Конечно, но прохлада эта приятна. Почему сердце должно быть теплым? Зимой от его тепла толку нет, тут добрая вишневка полезнее, чем теплое сердце, а летом, когда везде душно и жарко, ты не можешь себе представить, какой прохладой веет тогда от такого сердца. И как я уже сказал, ни страх, ни ужас, ни дурацкое сострадание, ни другие печали не подступаются к такому сердцу.

- И это все, что вы можете мне дать? - спросил недовольно Петер. - Я надеялся получить деньги, а вы предлагаете мне камень!

- Ну, для начала, я думаю, ста тысяч гульденов тебе хватит. Если ты ловко пустишь их в оборот, то скоро ты можешь стать миллионером.

- Сто тысяч?! - радостно воскликнул бедный угольщик. - Да не стучи ты так бешено у меня в груди, скоро мы друг с другом простимся. Ладно, Михель. Давайте мне камень и деньги, а этого непоседу можете вынуть из кузова.

- Я ведь так и думал, что ты парень умный, - ответил голландец, дружелюбно улыбаясь. - Давай-ка пропустим еще по стаканчику, а потом я выдам тебе деньги.

Они опять сели пить в большой комнате и все пили и пили, пока Петер не уснул глубоким сном...