Ена Трамп - Беспризорница Юна и моркие рыбы (Книга 1) Страница 8

- Зыканско, - удивились там. - Посмотрите-ка на нее, это ее крыша. А может это моя крыша? Может я сегодня придумала, что я теперь буду жить на крыше, а?.. Ну, чего молчишь? Может подеремся?

Воробей сидела зажмуренная крепко-крепко, чтобы не заплакать. Все обижали воробья. Никому было воробья не жалко.

- Все вы, девчонки, дуры, - сообщила эта, и потом долго ничего не говорила.

Внизу был город, а на город падал дождь. Воробей уже открыла глаза. Эта сидела теперь рядом с ней. Краем глаза воробей видела, что она тоже мокрая, и волосы у нее на голове торчали ежиком.

Так они просидели молча не знаю сколько времени, и дождь падал на них обеих.

- ...Ну ладно, - наконец сказала эта и встала. - Скучно здесь. Я, кажется, уже передумала жить на крыше.

Шаги зашлепали к двери, ведущей на чердак. Возле двери они остановились.

- Покедова! - Шаги слезли по лесенке и слышались еще на чердаке, а потом совсем пропали.

Остался большой дождь над большим городом и над маленьким мокрым воробьем на краю большой крыши.

То есть можно сказать, что все вернулось обратно, на эти самые круги, про которые было написано в той книге.

6. БЕСПРИЗОРНИЦА ЮНА И ПЛОХАЯ КОМПАНИЯ.

А мы вернемся к нашей глупой беспризорнице и узнаем, что же случилось после того, как она села не на свое место.

Может быть, раздался гром и сверкнула молния, и трон вместе с Юной провалился глубоко под землю?

Хуже, гораздо хуже!

Не случилось ровно ничего.

Ничего не случалось полчаса, или немножко больше, - после чего Юна вскочила. Хорошо, что было темно, - а так бы все увидели, как горят ее уши. Она крикнула:

- Вруны! Козлы!..

И выскочила из замка - как из пулемета! - трах-тах-тах! - прохлопала всеми дверьми, пролетела через черный-черный лес, протряслась в последней электричке, и только в городе перевела дыхание, и долго кружила у вокзала, яростно топая по раскисшему снегу.

Беспризорницы не плачут - не дождетесь! Метко плюнув на фуражку толстому вокзальному полицейскому, Юна немного утешилась и вернулась домой. Отныне и навсегда Юна была одна, с дурацким домом в дурацком лесу было покончено навеки, пусть они там живут как хотят, пусть играют в свои дурацкие игры, уезжают в свои дурацкие путешествия и называют эту предательницу хоть королевой, хоть птицей соловей - ее, Юну, это больше не касается.

Они еще узнают, кого они потеряли. Они еще придут, и станут проситься. А она, Юна, будет жить весело. Еще в сто раз веселее. В сто миллионов раз! И потом, когда они придут, и будут плакать и умолять... То она, Юна, будет жевать жевачку. И вежливо ответит, - еще вежливее, чем их дурацкий Юрис:

- Пардон, мадам! С девчонками я больше не связываюсь.

Итак, с замком было покончено; и если кто был этому ужасно рад, то это, конечно, мама. Хитрая мама сразу обо всем догадалась и ехидно спросила: "А как же печка и люди?" - и Юна яростно промычала что-то, потому что рот у нее был занят котлетами. Но маме этого показалось мало, и она сразу же стала приставать к Юне, чтобы она сходила в школу, потому что приходили какие-то дядьки, ругали маму, что она не знает, где Юна, и грозились, что если Юна будет и дальше пропадать, то они отберут ее у мамы и отправят куда-то. Юна сказала маме на это:

- Пусть сначала поймают! - лысые дураки, они думали, что у Юны в городе больше не будет дела, как только ходить в их несчастную школу, сидеть день за днем вместе с этими примерными мальчиками и девочками, которые только и знают, что скучать, и не имеют ни о чем никакого понятия! Но тут мама начала кричать на Юну, и Юна начала, кричать на маму, а потом заперлась в своей комнате, заткнула уши и бубнила: "Ничего не слышу, ничего не слышу", - а потом они помирились, и Юна с большой неохотой пообещала маме, что пойдет в школу, и мама поцеловала Юну, хотя Юна отчаянно оборонялась - вот еще!.. Но обещание она выполнила и сходила в школу - целых два раза. Сидела одна за последней партой, рисовала в тетрадках королеву Санту с рогами и бородой и самолеты, которые бомбили дом в лесу, а на переменах ходила руки в брюки - не обращая никакого внимания на девчонок, что шушукались кучками за ее спиной, и на затаенно-завистливые взгляды мальчишек. Но на второй раз Юну вызвали с уроков к директрисе, которая сказала про ее штаны:

- Чтоб больше в таком виде в школу не появлялась!

И Юна ответила:

- Очень надо!

Ведь в городе была весна, самая настоящая, а не какая-нибудь там незаконная, ручьи неслись во всю прыть. Нельзя было терять времени, и перво-наперво Юна придумала, что можно жить крыше - это вам не несчастный дом в лесу! Можно сидеть на краю, болтать ногами и плевать на всех!.. Но, взобравшись на крышу самого высокого дома, Юна обнаружила, что ее опередили, и ей сразу расхотелось. Если бы это был еще какой-нибудь беспризорник, - мог, в конце концов, в этом городе найтись еще хотя бы один беспризорник?.. Нет, это была опять какая-то девчонка.

Ну ладно, тогда держитесь.

После двух вечеров, которые Юна провела, запершись в своей комнате, она вышла на улицу, и в одном кармане у нее перекатывались тяжелые металлические шарики от подшипников, а в другом... По четырнадцать резинок-"модэлок" с каждой стороны, прочная кожаная пятка посередине, а все вместе - новенькая боевая рогатка! И ночь, и пустой проспект, и светофор на перекрестке, и холодок в животе, и сжатые зубы, - не ждите пощады, у беспризорницы Юны не дрогнет рука, раз вы так, то она выходит на войну, одна - против всех! Она останавливается, оглядывается; она выбирает шарик, подбрасывает его на ладони; прищурив глаз, она оттягивает пятку, и

ТРАХ, ДЗЫНЬ!!!

- бьет без промаха!..

Трах, дзынь! Война всем, кто хочет жить спокойно! Трах! - всем, кто не принимает беспризорниц всерьез! Дзынь! - всем, кто думает, что она так просто, они еще услышат, качаясь на своих табуретках! Порядок? Будет вам завтра порядок, - трах, дзынь!.. трах, дзынь!

На шестом по счету светофоре сзади раздалась пронзительная трель полицейского свистка.

Никогда ноги не подводили Юну. Она рванула с места так, как будто собиралась выиграть мировой чемпионат по бегу с препятствиями. Она бы точно выиграла, если бы ее не остановил взрыв смеха за спиной.

По инерции Юна пробежала еще несколько шагов, затем затормозила и обернулась.

На темной скамейке, свистя по-всякому и блистая огоньками сигарет, сидела плохая компания и покатывалась с хохоту над беспризорницей Юной.

Ей потом объяснили, что светофоры - это так, детские игрушки, и Юна согласилась. Те шесть, их все равно через несколько дней починили, и никакого беспорядка не получилось, - но зато Юна связалась с плохой компанией.

Теперь все было по-другому. Юна была не одна, у нее теперь была целая плохая компания! Пришлось, правда, сначала со всеми по очереди передраться, чтобы они не считали ее девчонкой, и вообще; но зато после этого они признали ее равной, а во всяческих безобразиях она была самой первой, и всегда шла вперед, или совершала в одиночку то или это, после чего получала от плохой компании дружеского тумака в плечо:

- Ну ты даешь!.. - и Юна, не оставаясь в долгу, давала кому-нибудь пинка кулаком в спину и отвечала:

- А ты думал!

А безобразия! О, какие они учиняли безобразия, - что светофоры? тьфу! Юна и не вспоминала о них никогда. Теперь она со своей плохой компанией дралась с другими плохими компаниями, и у нее все время был синяк под глазом или разбита губа. И еще они ходили по городу целые ночи напролет и громко пели плохие песни, а если им встречался какой-нибудь прохожий, то, конечно же, он старался поскорей перебежать на другую сторону улицы - и горе ему, если Юна вздумывала перебежать вслед за ним! Они рассказывали анекдоты и героические истории. А один раз увидели пустую полицейскую машину и перевернули ее вверх колесами; а еще один раз взломали ларек и вытащили все, что там было. А еще!.. еще они пили вино - и Юна пила вино. И курила сигареты. И папиросы. И всякие окурки, а еще... Еще было лето.

Ну, а что же говорила по этому поводу Юнина мама? Мама... да ну ее вообще! а вот зато если плохая компания почему-либо расходилась на ночь, то Юна шла прямиком на какой-нибудь чердак и засыпала там; и вот утро, и вот Юна выходит, отряхивая с себя опилки, и видит - ого-го! - в подъезде здоровенный папиросный окурок, и, длинно свистнув сквозь зубы, поднимает его и, дунув, вставляет в рот. Кажется, в кармане оставалась еще одна спичка? - да вот она. И спичка зажигается об стену с первого раза, и вот первый утренний дым, от которого чуть звенит в ушах и немножко кружится голова, выливается в светлое небо, выглядывающее из-за высоких домов.

День-ночь, день-ночь, месяц - трах! Другой - дзынь!..

Ночь. Была ночь, когда Юна вдруг вспомнила про замок - и удивилась. А удивилась она потому, что, кажется, совсем-совсем про него забыла, и про Санту, и про всех, кто там был. И это означало, что Юна победила - пусть они теперь там. А она обошлась и без них, прекрасно и замечательненько. А, кстати, в это момент Юна как раз шла домой (она теперь там редко бывала, потому что мама...) - но тут как раз шла; троллейбусы уже не ходили, и она шла пешком, и еще один пацан из ее плохой компании шел с ней, а звали его Боря, или Витя, им было по дороге до перекрестка, а дальше в разные стороны. И вот Юне внезапно стало совершенно обязательно рассказать кому-нибудь, как она здорово обошлась без них, и даже вовсе про них забыла, - а тут как раз этот Боря. Юна шла, думала, а потом сказала этому пацану: