Катерина Ракитина - Радуга (Птицы в пыльных облаках) Страница 8

Радостно взвизгнула Сёрен. Одноглазый клочкастый волчара с намета повалил ее, подмял под себя и щедро облизывал лоб и щеки. Андрей вежливо отодвинулся, не желая им мешать.

9.

Крепенькая, как детский кулачок, колотушка не раз и не два ударила в бронзовую полосу, прежде чем дверь отворилась. Сработана она была на совесть, из серебристого от старости дуба такой толщины, что могла запросто выдержать удар небольшого порока. Худенькая девочка, задрав вверх головенку в кружевном чепчике, уставилась на стучавшего.

- Мастер дома? - спросил он.

Девочка кивнула. Не было ни в лице ее, ни в фигурке ожидаемой от возраста робости, не было и нахальства уличной девчонки. Вежливый холодный кивок.

- Спроси у мастера, может ли он принять меня.

Девочка только шире распахнула двери и, не оглядываясь, удалилась по лестнице. Это можно было истолковать и как приглашение, и гость вошел. Держался он, несмотря на почтенные лета, робко, джупончик имел потертый, с облысевшим воротником; волосенки на голове тоже реденькие, прилизанные, как после колесной мази. Семенил гость шажками, шаркал и тяжело вздыхал.

- Кто там, Тильда? - не дождавшись ответа, по лестнице сбежал молодой человек, наткнулся глазами на маленького гостя, и глаза отразили удивление.

- Мастер Юрий Крадок, знаменщик?

- Да, это я.

- Я к вам с поручением, - человечек снова вздохнул, на что-то надеясь. Но душа мастера-знаменщика оказалась не настолько чуткой, и пришлось продолжать там же, между лестницей и входной дверью (а девчонка подслушивала из-за за балясин на площадке). - От отцов-благодетелей я.

Человечек кивнул с важностью. Вышло это забавно, но никто не засмеялся.

- С поручением, значит... - он помедлил, не дождался ответа и разобиженно сообщил: - Желают отцы-благодетели по стародавнему обычаю изыметь свои патреты. А как мастер Крадок знаменщик видный, послали меня, убогого, взглянуть на его труды, не противуречат ли оные канону гильдии и не оскорбляют ли благонравие яркостью вап и формами, дабы все вышло чинно и после парсуны ему заказать.

Тут у гостя наконец закончилось дыхание. Он засопел и хлопнул белесыми ресницами.

- Вы путаете, милейший, - Юрий постарался ответить вежливо, но что-то у него не сыгралось, и посыльный шарахнулся назад. Запнулся о порожек, припечатался о косяк, порвал о скобу рукав и наконец с грохотом, несообразным такому хлипкому телу, сел на мостовую.

- О-о! - стонал он, держа на весу вытянутую ногу. - О-о...

- Слабые нонеча шпионы пошли. Тильда! Ти-ильда!! Беги к аптекарю.

Очень недовольная девочка вышла на крыльцо.

- Не пойду. У него собака.

- Палку возьми, - Юрий пожал плечами. - Ну и что мне с вами делать? Добить, чтоб не мучились, или денег дать?

- Лучше денег, - простонал посыльный, принимая слова художника за чистую монету.

Следующие пять минут под стоны и вопли жертвы (которая больше горевала о рукаве), под надзором сбежавшихся соседей Юрий заволок несчастного в дом, усадил в кресло и понял, что безнадежно опаздывает, а значит, и торопиться не стоит. Через толпу перед запертыми дверьми протолкался аптекарь. Тильда плелась у него в хвосте, морщилась и сердито бурчала. Следом, подскакивая и норовя хватать девчонку за пятки, со звонким лаем поспешала худущая болонка. Ей, правда, пришлось остаться снаружи, зато пяток - ешь-не хочу! Пинать аптекарскую шавку - себе дороже, поэтому любопытным неволей пришлось разбрестись по своим делам.

- Вывих, - определил аптекарь так гордо, будто у посыльного отвалилась нога. - Это будет стоить...

- У меня нет! - бедняга такими глазами посмотрел на свой рукав, что Юрий велел Тильде принести иглу с ниткой и зашить дыру. А сам вывернул перед аптекарем пустые карманы.

- А отцы-благодетели сулили пять золотых, - печальным голосом сообщил горемыка и громко ойкнул: ждал, видно, что аптекарь вытащит из-под упелянда двуручную пилу.

- Я помогу... этому, - аптекарь глянул презрительно, - а вы нарисуете мою Марусю. Для вывески.

Они ударили по рукам.

- Как это у вас получилось? - подмигивая, осведомился аптекарь, при этом еще успевая бинтовать многострадальную ногу. Посыльный от боли потерял сознание, и аптекарь решил удовлетворить свое любопытство прежде, чем что-то сделать для него. Да и работать было спокойнее: не отвлекал стонами и жалобами.

- Оступился, - Юрий пожал широкими плечами. Аптекарь ухмыльнулся, погрозил пальцем.

- Пожалуй, мы сможем перевезти его на моей тачке. Он где живет?

Юрий опять пожал плечами. Аптекарь ему нравился.

- Покорми Марусю остатками супа, - велел он Тильде. Девочка неохотно отправилась.

- Он пришел за какой-то картиной?

Юрий пожал плечами в третий раз.

- Удостойте лицезреть! Дабы не зря пострадал! Жалованье... - мученик оттолкнул от длинного носа пузырек с солями.

- Подите к лешему. Я не буду ее продавать. И показывать не буду. Ее дед рисовал, ясно вам?!

- Прачку?

- Ах, так вот что вам надо! - Юрий сгреб шпиона обеими руками: правой за шкирку, левой за ногу; распахнул пинком дверь и выбросил его в канавку для нечистот. Вытер о рубашку руки. Не слушая душераздирающих воплей, захлопнул дверь.

- Тильда!! Вина! И беги за Регином, да шевелись, дрянь такая.

Упал в кресло, в котором до этого сидел посыльный, обхватил руками голову.

- Простите, мастер, - сказал аптекарь. - Может быть, я смогу вам помочь?

10.

Ястреб проснулся среди ночи и лежал, медленно приходя в себя, чувствуя, как безмятежно дышит вокруг дом. Давно уже ему не выпадало таких спокойных ночей, а вечная настороженность хищной птицы... сейчас она, к счастью, не была нужна. Задумчиво и нежно тренькал сверчок, отблеск огня из приоткрытого поддувала облизывал цветочные шпалеры, тихо потрескивали и похрустывали двери и половицы, и зеленоватый язык луны плыл по ясеневым плашкам пола. Ястреб как-то незаметно заснул и вздернулся спущенной тетивой. Гремело над крышами. Синие молнии, врываясь в щель занавесей, взламывали мрак. Он бросился в комнату государыни. Огни там не горели, Сёрен пропала. А огромное арочное окно было распахнуто настежь. Ветер отдувал мокрые тяжелые ветки, и огромные ветвистые молнии сверкали прямо в лицо. Государыня стояла у окна спиной к Ястребу, совершенно нагая. Он метнулся к ней, споткнулся о маслянистую груду бинтов, рванул занавески. С омерзительным скрипом проехался на кольцах тяжелый бархат. Ястреб рывком перенес мокрую заледеневшую женщину в облака перин.

- Что ж ты творишь? Дурочка! Нельзя.

У нее не было сил вырываться. Но она вырывалась все равно. Горячечный шепот плескал отчаяньем. Он разобрал только, что любая прирожденная ведьма, любая, любая может принять родовой клинок. Она не хочет их ноши. Она не может так жить.

- Я ненавижу себя!

- Тише. Поранишься.

- Ну и что?..

И тогда мужчина встал на колени.

Не было ни полной луны, ни трижды вспаханного поля. Душная комната, молнии, дождевые потеки на щербатом оконном стекле.

- Берегиня! Я требую полного благословения.

Смысл слов сначала не дошел до нее. А когда она поняла, то едва сдержала смешок.

- Я мертвец, Ястреб!

- "Любой мужчина страны по имени Берег раз в жизни имеет право просить, и ему не может быть отказано."

- Я помню.

Государыня выпрямилась.

- Я спрашиваю тебя, Ястреб, - ритуальные слова текли сами собой, хотя она уже и забыла, когда произносила их в последний раз, - осознаешь ли ты все последствия своей просьбы?

Он встал, подошел к окну, проверил задвижки, проверил, надежно ли закрыты занавесы, не просочится ли хоть искра света. Проверил дверь, наложил засов. Защелкнул печную заслонку. Вернулся к постели.

- Да, осознаю.

Это случилось неожиданно. Он знал, как это будет, и все равно едва не опоздал. Когти полоснули по щеке и груди. Рысь. Значит, сначала рысь... Потом даже ему не стало хватать дыхания. Отстраненно Ястреб помнил, что прошло не более двух мгновений. Порождения этой земли были прекрасны. Он держал, прижимая к груди, захлебываясь воздухом и кровью... Лань... медведица... змея... мышонок... кошка... хлестнувший по глазам ивовый прут... язык огня. Молния. Молния извивалась в руках, колола искрами, сжигала кожу, пошли волдырями ладони. Ястреб зашипел сквозь зубы, отворачивая лицо. Не кричать. Берегиня, Бережка... ни полной луны, ни трижды вспаханного поля... но я же люблю тебя, всю, любую, эту сотню лет. Зубы хрустнули, наполнив рот кровью. Женщина бесконечно вздрагивала в его руках.

Молния взорвалась над домом, заставив его содрогнуться до корней. Застучали по черепице кирпичи разбитой трубы. Обрушился град. Ветер с корнем вырвал вековые осокори в саду. А потом наступило утро.

Солнечный луч прокрался в комнату робко и даже виновато - ведь пускать его не хотели! Покачал тени листьев на полу, заглянул в кувшин с водой для умывания, запнулся о завиток зеркальной рамы, обогнул брошенную одежду и пелены и неуверенно прикоснулся к мужскому плечу. Ястреб вскочил, словно и не спал, и тут же зашипел сквозь зубы: ожоги и царапины напомнили о себе непереносимой болью. Он взял с печной полки чашу с вином и пил большими глотками, руки тряслись, он ухмылялся, шипел, когда вино проливалось на израненную грудь. После в ход пошла бутыль с льняным маслом.