Свет в окнах - Глеб Владимирович Липенский Страница 9

Помолчав, жестко добавил:

— Это вы их оставили.

Иосиф Григорьевич растерянно посмотрел на Зудова.

— Паровоз готов. Две платформы. Баки с водой. Езжай ищи, — сказал Зудов.

Подошел машинист — Шурка Трещин:

— Куда ехать-то?

— На девятый, — глухо сказал Якунин.

Трещин повернул голову в сторону пожарища и присвистнул.

— Все шпалы обгорели, — с трудом выговорил Якунин.

— Ну ничего, все не сгорят, есть и сырые, сам укладывал. — Шурка улыбнулся и пошел к паровозу.

Влезли в будку. Мокрым брезентом завесили дверь, окна.

Машинист рванул рычаг. Сзади на платформах, в больших деревянных бочках, заплескалась вода.

— Чего на девятом делать-то будем? — спросил Трещин.

— Чугунов сказал — люди там.

— Он-то откуда знает?

— Он все знает, — ответил Якунин.

От плотного дыма в паровозной будке стало совсем темно. Паровоз то опускался, вместе с рельсами проминая подгоревший торф, на который были уложены шпалы, то шел ровно. Иногда эти провалы и взлеты были так ощутимы, что Якунину казалось, будто колеса паровоза вот-вот оторвутся от рельс. Неподалеку от узкоколейки пылали груды выкорчеванных пней, и паровоз охватило жаром. От мокрых брезентовых занавесей пошел едкий, удушающий пар.

«Сейчас упремся в тупик», — услышал Якунин.

Паровоз сбавил ход и через минуту коснулся врытых в землю шпал.

— Пассажиры могут высаживаться! — весело сказал Шурка.

Якунин вышел. Как и повсюду — сплошная дымная завеса. И все-таки здесь огня меньше. Иногда только в клубах разносимого ветром дыма вспыхнет подсохший кустик да кое-где подхватит и понесет ветер искрящуюся торфяную пыль.

Иосиф Григорьевич заметил, что с одной стороны тупика не так плотен дым, не видно огневых вспышек. Может, там кто есть?

Он зашагал по обгоревшим кочкам и почти сразу увидел сгрудившихся людей. Они сцепились и стояли кружком, совсем неподвижно.

Это были девушки. Якунин прикинул — человек сорок. Толкнул одну, другую, закричал прямо в ухо — громко и отрывисто.

И тогда все они кинулись на него. Ухватились. Стали кричать, плакать.

— Отпустите, девки! — уговаривал Иосиф Григорьевич. — Я же за вами. В тупике паровоз. Поедем сейчас. На Центральный.

И они, окружив его тесной толпой, двинулись к паровозу.

У платформ их встретил Трещин.

— А ну прямо в воду! — показал он на баки.

В каждый бак поместилось всего по семь человек. Более десяти остались без места.

Иосиф Григорьевич уложил их на пол платформы, между баками, облил водой. Опрокинул и на себя ведро воды. Натянул на голову капюшон.

Трещин набросил на лежащих кусок брезента и сказал:

— Главное, мимо пней проскочить. — Потом предупредил: — Разгоню на полный. Держитесь.

И паровоз ринулся сквозь дым и пламя. Он не снижал хода ни на поворотах, ни там, где терялись в торфяной золе прогнувшиеся рельсы. Платформы раскачивались из стороны в сторону. Сдвигались с места баки. Выплескивалась вода. Вскрикивали девушки.

Иосиф Григорьевич беспрерывно поливал лежащих, а тем, что сидели в баках, говорил иногда:

— Плесни мне на голову, глаза бы не выжгло.

Казалось, огромные деревянные бочки с водой и людьми вот-вот упадут, перевернутся, вспыхнут доски платформ или весь состав сойдет с рельсов и врежется в горящую землю. Но они проскочили…

И, добравшись до Центрального участка, опять пошли воевать с огнем…

«…Огонь подходит к Центральному участку Шатуры. Люди бегут, задыхаясь от дыма, толпятся у железнодорожного полотна в ожидании поездов. Многие семьи спасаются в каменном здании гостиницы».

Хотя шатуряне боролись с огнем как могли, старались его задержать, он неотвратимо наползал на Центральный участок.

И тогда началась эвакуация.

Первыми отправили детей. Затем по железным дорогам широкой и узкой колеи повезли все, что могло гореть и портиться. Увозили доски и стекло, мешки с мукой и пшеном, бочки с сельдями и маслом. Снимали с фундаментов электрические моторы, тянули огромные локомобили. В сплошном дыму разбирали деревянные строения, грузили бревна на железнодорожные платформы и везли, везли…

А огонь, наткнувшись на большую, наполненную водой канаву, пошел вширь. Шатурское болото горело с трех сторон.

К концу первого дня пламя бушевало более чем на двух тысячах гектар.

В ночь на 1 августа в Шатуру приехали команды пожарников, воинские части, спешно вызванные Иваном Ивановичем Радченко. Сразу же пошли на штурм огненной стихии.

Битва людей с огнем длилась несколько дней. Лишь к 5 августа огонь на торфяных полях был побежден.

Правда, погасить все сразу было невозможно. До самой зимы нет-нет да и появится затаившийся где-нибудь под слоем торфа огонек. Шатуряне тщательно следили за каждым клочком земли. Вместе со взрослыми ежедневно выходили на разведку и школьники. Обнаружив искорки, они засыпали их песком, заливали водой.

Убытки от пожара были велики. В поселках торфяников, там, где прежде высились строения, теперь одиноко торчали лишь закопченные кирпичные трубы.

И все же основное было спасено. Центры строительства — Шатурская электрическая станция и Центральный участок — почти не пострадали.

Снова потянулись в Шатуру мастеровые: печники, кровельщики. Двести пятьдесят плотников, которыми командовал тогда молодой прораб Крюков, застучали топорами на погорелых местах.

А из Москвы, Рязани, из других городов пошли в Шатуру составы с материалами. И вот уже над горелым лесом, над болотами поднялись новые дома и бараки восстановленных поселков.

Год 1920-й вошел в историю Советского государства как год ГОЭЛРО — великого ленинского плана электрификации.

Еще в январе Г. М. Кржижановский отослал В. И. Ленину