Хелена Нюблум - Сестры

Хелена Нюблум

Сестры

* * *

Много лет тому назад среди глухого леса жил дровосек с двумя дочками. Старшую сестру звали Анной. Ей было восемь лет, и родилась она зимой в самую сумрачную пору, когда земля на сажень была засыпана снегом и в лесу было холодно и голодно.

Младшей было только шесть лет, и звали её Элисабет, а домашние называли Лийса. Она родилась в самый разгар лета, когда весь лес был усыпан цветами и ягодами. У Анны было серьёзное личико и огромные чёрные глаза. У её сестры глазки были голубые и весёлые, и золотые волосы её отливали солнечным блеском.

Мать девочек умерла, и с тех пор маленькая Анна стала младшей сестрёнке за маму, она прибиралась в избушке, научилась варить кашу и картошку.

Каждый вечер девочки рука об руку выходили на крыльцо и ждали, не покажется ли отец, он всегда возвращался домой на закате. Но вот однажды он ушёл и не вернулся. Они прождали ещё три дня и три ночи, и тогда Анна сказала сестре:

— Знать, умер наш отец, раз он не пришёл домой.

Так и было на самом деле. На отца свалилось большое дерево и задавило его, и он лежал далеко в чаще леса мёртвый.

— Пойдём с тобой по белу свету, теперь уж, наверно, можно, — сказала Анна.

— Теперь можно, — воскликнула Элисабет, — давай пойдём по белу свету!

Девочки достали своё лучшее платье; надели красные шерстяные юбочки и нарядные красные безрукавочки, расшитые розочками и колокольчиками, обулись в красные кожаные сапожки, натянули себе на головки зелёненькие шапочки с завязочками, выпустив на спину гладко расчёсанные волосы.

Положив себе в кармашек по краюшке хлеба и горсточке орехов, они отправились в путь.

— Повесь ключ на гвоздик у двери, — сказала Элисабет Анне, — чтобы зайцы могли её отпереть, — пускай греются зимой в доме.

Так они и сделали — повесили ключ на гвоздь и пошли куда глаза глядят.

Стояла осень, и день был холодный. Ветки деревьев гнулись от порывов сердитого ветра. Он вихрем налетел на девочек и провыл им в уши:

— Ха-ха! Экая мелюзга! Унести, что ли, одну девчонку? Я бы, кажется, не прочь. Вот как налечу да подхвачу!

Но сестрёнки так крепко держались за руки, что их никакими силами нельзя было оторвать друг от друга.

— Нас нельзя разлучить, — сказала Анна. — Мы всегда будем вместе — где одна, там и другая.

— Ну и ладно, не больно-то ты мне и нужна! — крикнул ветер и помчался своей дорогой.

Пошли они дальше и пришли к горному ручью, через который была перекинута узенькая жёрдочка. Девочки хотели вдвоём перейти на другой берег, но ручей засмеялся и сказал:

— Неужели вы не видите, глупенькие, что через меня надо идти друг за дружкой — сперва одна, потом другая?

— Раз так, значит, ничего не поделаешь! — сказала Анна. — Нас двое, и мы никогда не будем разлучаться. — И они прошли мимо мостика, хотя в обход было гораздо дальше.

Наступил вечер. Смотрят девочки, а навстречу им волк идёт. Волк был совсем тощий, одна кожа да кости. Остановился волк перед девочками, глядит на них, а сам облизывается.

— Я бы, кажется, не прочь слопать одну девчонку, — сказал волк и широко ухмыльнулся во всю свою пасть. — В брюхе у меня как раз пусто, впору кору глодать.

— Мы всегда вместе, — сказала Анна, — и если ты хочешь нас съесть, то ешь обеих сразу.

— Вот ведь незадача! — сказал волк, бросив на девочек голодный взгляд. — Сразу две у меня в брюхе не поместятся. — И он потрусил своей дорогой.

В лесу совсем стемнело. Малютка Элисабет стала плакать и жаловаться, что больше она не может идти. Они как раз проходили мимо старого дуба с большим дуплом.

— Хватит у тебя места для нас обеих? — спросила Анна и заглянула внутрь дуба.

— Залезайте, — ответил дуб, — авось поместитесь. Как говорится, в тесноте, да не в обиде.

Девочки кое-как забрались в дупло, устроились в нем, как два орешка в одной скорлупке, и заснули сладким сном.

А наутро они вылезли и, повеселевшие, продолжали свой путь, потому что при свете уже было не страшно идти через лес.

И вот, на их удачу, повстречалась им роскошная карета, запряжённая четвёркой лошадей; в карете ехали герцог и герцогиня с четырьмя нарядными девушками, разодетыми в шёлк и бархат, в шубках из собольих и куньих мехов.

Завидев сестричек, они остановились. И так уж им понравились обе девочки, которые шли по дороге взявшись за руки, что они захотели посадить их в карету и взять с собой. Но как ни старались седоки потесниться, а места для двоих все равно не находилось.

— Тогда возьмём эту, с золотыми волосами, — сказали они, подхватили меньшую и посадили её к себе.

— Но мы всегда вместе, куда одна, туда и другая, — пролепетала Анна дрожащими губами.

— Сама посуди, у нас ведь место только для одной девочки, — ответили ей проезжие.

— А вы обещаете мне, что будете её жалеть и любить? — спросила Анна.

— Обещаем, — ответили ей все дружно.

— Она ведь ещё маленькая и очень хорошая девочка, — сказала Анна, — и ни от кого ещё худого слова не слышала.

— И от нас не услышит, — ответили проезжие.

— А вы будете её кормить-поить, будет она у вас одета и обута как следует?

В ответ Анне пообещали, что у её сестрёнки всего будет вдоволь.

— Ну, так и быть, поезжайте! — сказала Анна, и карета уехала.

Лийсе очень понравилось сидеть в богатой карете, ей было удобно и хорошо, и все девушки ласково с ней разговаривали. Пока она могла видеть Анну, она продолжала махать ей ручонкой на прощание. А когда карета скрылась за поворотом, Анна села на обочине и заплакала: она не знала, как будет жить дальше, не чувствуя в своей руке ладошку сестрёнки.

Но тут Анна вспомнила про обещания, которые дали ей добрые люди, и подумала, что сама никогда не могла бы так холить и лелеять свою сестрёнку, и с этой мыслью она утёрла слезы и пошла дальше. Дорога вела в гору, и к вечеру Анна очутилась в дремучем лесу. Вдруг она увидела что-то похожее на корявый засохший куст, но тут куст зашевелился и двинулся ей навстречу, и тогда Анна разглядела, что это вовсе не куст, а старая-престарая старушонка.

При виде её Анна оробела, да и немудрёно было: лицо старушки потемнело от старости, как бурый осенний лист, и годы так иссушили её тело, что при каждом шаге слышен был скрип костей. Скрипучим голосом старушка спросила Анну, куда она держит путь и почему на ночь глядя забрела в глухую чащу.

— Ищу людей, которые взяли бы меня в услужение, — ответила девочка.

— Вот это кстати, — сказала ей старушка. — Потому что я как раз ищу себе служанку, которая взялась бы ухаживать за моим стариком, а то он стал совсем замарашкой. Слабенький он стал, одряхлел мой голубчик, и по дому у нас работы разве что самая малость. Ступай за мной, и я покажу тебе, как славненько мы живём!

Анна согласилась, и старушка повела её дальше в глубь леса. Высоко-высоко на горе, под скалою среди диких камней, где рос один чертополох да терновник, жила старушка со своим стариком, и старичок оказался ни больше и ни меньше, как настоящим горным троллем. Свернувшись калачиком, он лежал на камнях в гуще колючих зарослей. Это был его диван. Голова у него была громадная, как старый пень, а волосы торчали во все стороны, как ветки терновника. У него был не рот, а ротище — огромный, красный и полный большущих жёлтых зубов, а уж глазищ», которыми он уставился на Анну, похожи были на два» облупленных крутых яйца.

Старуха пощекотала ему в голове еловой шишкой и сказала:

— Вот погляди, моя радость, какую девчонку я привела, она будет за тобой хорошо ухаживать.

Пучеглазый тролль хихикнул и, глядя на Анну, сказал:

— Ладно, поживём — увидим, какая из неё работница.

Анна задрожала, но делать нечего, пришлось ей подойти к троллю поближе.

— А ну-ка, остриги мне ногти! — велел ей тролль, — Овечьи ножницы висят вон там, на скале.

У тролля были не ногти, а когти, и Анна тряслась от страха, пока их стригла, а тролль все время следил за нею, не сводя своих страшных вылупленных глаз.

— Молодец, хорошо справилась! — сказал он, когда девочка кончила своё дело. — А теперь причеши менж Вон там, под ёлкой, лежат грабли,

Нелёгкая это была работа — расчёсывать его патлы. Мало того, что они свалялись и перепутались как ветки репейника, но в этих зарослях водилось ещё много всякой живности. Анне пришлось напрягать все свои силы, и пот лил с неё градом.

— Ишь ты, какой я стал гладенький — волосок к волоску, — сказал тролль, проведя ручищей по своей голове. — А теперь пой мне колыбельную, пока не убаюкаешь.

Делать нечего! Анна села рядом с троллем и стала его тихонько баюкать: она пела песенку и притом должна была качать его, перекатывая с боку на бок, как бревно. Тролль сказал, что он только так и привык засыпать.

Анна тихонько напевала нежным своим голоском, а тролль урчал, как старый медведь, пока наконец не заснул.

— Уснул мой соколик! — сказала троллиха, которая и сама прилегла отдохнуть среди зарослей репейника. — Можешь и ты поспать.