Сигуте Ах - Амвросий, Муркис и Ангел

Муркис — кот, пушистый и задумчивый. А хитрый весёлый пёс — Амвросий. Улыбаешься? Ну, значит, вы уже знакомы. Уютное местечко, где живут мечты, выглядит так (переверни страницу и убедись): холм, на нём большое дерево, а под деревом маленький домик; вечерами в его окошках теплится свет. Дверь у домика, конечно, тоже есть, просто её не видно на картинке, как не видно и печки, в которой пляшет огонь.

Сейчас Муркис готовит ужин, и душистый пар капельками оседает на кончиках его усов. Амвросий нюхает сухой земляничный стебелёк и смешно тихонько чихает. После ужина в доме вкусно пахнет чаем. Друзья долго сидят и молчат, глядя на огонь, а когда с неба спустится ночь и задует свечки в маленьких разноцветных фонариках, оба перенесутся в безграничное, беспредельное сонное царство…

Вот также не найдёшь ни начала, ни конца и у прозрачного ручья, что струится под холмом, — того самого ручья, в котором отражаются неведомо куда и откуда плывущие облака.

Муркис растянулся на спине среди высоких летних трав. Рядом лежит Амвросий. Они смотрят в небо, а небо смотрит на них. А облака играют с ветром. А ветер дует. Облака смеются, вертятся, меняются местами, словно части огромной живой пушистой мозаики, и из них складываются сотни, тысячи мягких неуловимых картин.

Вот по небесам гордо и чуточку печально плывёт длинный крылатый облачный поезд, и его вагоны незаметно перестраиваются в армию кузнечиков. Амвросию с Муркисом очень интересно наблюдать за тем, как глаза у кузнечиков раскрываются всё шире и шире и как потом кузнечиковое войско превращается в зыбкую вереницу розовых улиток и уползает. Куда? Это известно разве только отцу всех ветров.

— Соня сегодня рассказывала свой сон, — промурчал кот, провожая глазами маленького облачного слоника.

Сонины сны вполне заменили бы домашний кинотеатр, и потому пчёлы, шмели, улитки, полёвки, лягушки и даже кроты, ожидая её пробуждения, сходятся к норке, где она живёт, и тихо, терпеливо ждут. Рано или поздно им начинает казаться, будто они плавно отделяются от земли, и дыхание у них замирает.

Соня — мышка приветливая, но уж очень медлительная. А вот сны у неё, хоть они и просторнее усыпанного звёздами осеннего неба, — быстрые, как огненные искорки. Выспавшись всласть, Соня принимается рассказывать соседям по лугу, совсем истомившимся от долгого ожидания, истории об океанских глубинах, о вершинах гор, о тайнах песчинок… А ещё она нанизывает бесконечные нити коротеньких сказочек про шмелей, улиток, ежей и прочую мелкую живность вроде той, что собралась её послушать.

Потом сны мышки Сони выжужживают пчёлы, нащебётывают птицы в лесах и долго ещё пересказывают своим малышам в норах, дуплах и хатках зайчихи, лисицы, белки, бобрихи. И даже толстухи-медведицы в берлогах пересказывают; правда, они-то своих детей спать укладывают только раз в году. Зато на всю зиму.

Амвросий приподнял мордочку и заинтересованно поводил влажным чёрным носом:

— И что же ей приснилось?

— Она видела во сне наши облака, — ответил Муркис и загадочно улыбнулся. — Но совсем особенные облака: в них творились чудеса.

Сонин сон

— В общем, ей приснился очень длинный сон с целой толпой пушистых облаков, и у каждого было имя. Отгадаешь его — облако опустится на землю и превратится в озеро… Настоящее озеро, синее-синее, и волны плещутся! — вскочив на все четыре лапы, закончил свой рассказ Муркис.

Домик Муркиса и Амвросия, как ты помнишь, стоял под большим старым деревом на холме. К склонам этого древнего и очень серьёзного холма лепились два садика: в одном — яблони и груши, в другом — вишни и сливы. А внизу, на лугу, у старика холма был младший братец — невысокий пригорок, который Муркис с Амвросием прозвали Облачным пригорком. Вот с него-то друзья, устроившись на травке, долго, бесконечно долго смотрели в небо.

Они забывали обо всём, они отпускали мысли вслед за облаками и ветром и в такие минуты ничуть не жалели, что лето бывает только летом, а чудесный облачный дворец в небесах вырастает лишь на мгновение.

Сонин сон про облака с именами превратился в мечту Муркиса и Амвросия, и они мечтали её вместе каждый день, пока она не начала сбываться.

— А ведь правда, чудесно было бы, если бы рядом с нашим холмом появилось озерцо, — твердил Муркис.

— Оно могло бы погостить, а потом испариться и опять превратиться в облако, — вторил ему Амвросий.

— А вот и нет! Рядом с нашим холмом есть прекрасный, почти необитаемый луг, там оно могло бы оставаться озером сколько душе угодно! — И Муркис на радостях вскакивал с травы и приплясывал на месте.

— Мы бы на него нарадоваться не могли!

— Облако, мы приглашаем тебя в гости! — окончательно решившись, прокричали друзья и потопали по лугам, чтобы всем рассказать: скоро возле Облачного пригорка разольётся озеро.

Подготовка

В сторону Больших лугов летела очень серьёзная, предельно сосредоточенная божья коровка. Она летела медленно, словно набухшая дождём туча, потому что несла очень-очень важное известие. Завтра появится озеро! Божья коровка шепнула бабочке, бабочка прошелестела шмелю, шмель нажужжал пчеле, а пчела долго и старательно раздавала новость всему пчелиному рою, так что вскоре не осталось никого, кто не слышал бы про облако, которое собирается в гости.

Облака в небе тоже всё слышали и теперь обменивались облачными мыслями и беззвучно смеялись. Их так и распирало от любопытства, они наперебой старались угадать, чьё небесное имя будет названо. Это же так увлекательно — вдруг взять да и превратиться в озеро! Облака волновались, вертелись и пихались так, что скоро в небе совсем уж стало ничего не разобрать.

Налетел суровый ветер.

— Да не толкайтесь вы, плывите себе, плывите, не то прольётесь дождём, и никакого праздника не будет! — строго покрикивал он на облачном языке.

Облака в конце концов послушались и поплыли дальше стройной вереницей белых пушистых овечек.

— Ну вот, теперь молодцы! — похвалил их донельзя умаявшийся ветер.

На пригорке

И вот однажды, когда мохнатые друзья, сидя, как обычно, на своём Облачном пригорке, мысленно разговаривали с весёлыми белыми облаками, им обоим показалось, будто они слышат в ответ нежные, звонкие, смеющиеся голоса. Сердца их стали наполняться ощущением полёта, а когда совсем переполнились, кто-то — может, Муркис, может, Амвросий, а может, и оба вместе — произнёс странное слово. Ветер подхватил это слово и унёс, и никто его не услышал — только небо и одно белое облачко, похожее на овечку. И это облачко стало неспешно опускаться на землю… И чем ниже оно опускалось, тем яснее слышалось с неба:

Сегодня праздник

Облачко, тихонько напевая, прилегло на лужок, а потом, расплывшись белым пушистым покрывалом, обволокло каждую былинку. В одно мгновение всё погрузилось в туман, каждого словно окутал чудесный кокон, и все малые и большие луговые жители, перекликаясь, захлопали в ладоши. Одни жуки замерли неподвижно: исполненные удивления и трепета, они ждали, что будет дальше.

А дальше — туман понемногу стал таять, таять, и не успел никто глазом моргнуть, как посреди лужка заблестело чистое как слеза озерцо.

И тогда все бросились купаться, плескаться и кататься на лодках. Даже мышка Соня проснулась — но, разумеется, совсем ненадолго: ей куда больше нравилось купаться во сне, чем наяву.

У Муркиса с Амвросием была маленькая лодочка — как же иначе, ведь они жили у ручья! Иногда они плавали на этой лодочке по ручью к дальнему озеру («дальнему», потому что оно ведь и правда было очень-очень далеко — за лесом), а сейчас, радостно мыча что-то себе под нос, они гоняли лодку взад и вперёд по озеру новому, трогали лапами ушедшие под воду травы и смотрели, как в воде одновременно отражаются облака и они сами.

— Смотри, Муркис, мы с тобой на небе!

К вечеру уставших ликовать луговых жителей сморил сон. На Облачный пригорок и на озерцо сошла великая тишина, и только Муркис с Амвросием всё сидели в лодочке, глядя на прозрачную воду и вслушиваясь в тишину. И наконец кроме тишины услышали и кое-что ещё.

Нечто большее, чем тишина

До сих пор ни Муркис, ни Амвросий не могут объяснить, как же они сразу не заметили, что на берегу озерца сидит маленький и немного испуганный Ангел. Наверное, в другую сторону смотрели. А Ангел между тем был прекрасен, как солнечный свет ранним утром, и окутан разливающейся от его крыльев серебристой тишиной — иногда такую можно услышать, когда облака поют тем, кого любят.