Алена Бессонова - Почемучкины сказки Страница 10

Хрюкая и пыхтя от неудовольствия Фока спрыгнул с подоконника и с унылыми мыслями зашагал к другу ежу. Может быть, он поможет устроить ему карнавал? Надежды на это у дикобраза было мало, но, может быть, может быть…

Ежик спал и поэтому не очень обрадовался позднему приходу дикобраза. Услышав за своей дверью быстрое топанье задними ногами, встряхивание игл и характерное для Фоки громкое кряхтение, которым тот всегда выражал своё раздражение, ёжик поплёлся открывать дверь.

– Что случилось, – потирая невыспавшиеся глазки, спросил ёжик. – Опять хозяева надавали тебе тумаков за съеденную у них свёклу. Или что?

– Какую свёклу? – обречённо махнул лапкой дикобраз и рассказал о своей беде с карнавалом.

– Подумаешь, беда! Всего лишь маленькая, легко устранимая неприятность. – ёжик потряс иголками, прогоняя последний сон. – Иди спать. Утром кликну друзей с ближайшего леса, и мы устроим такой карнавал, какой твоей капризуле и не снился…

Фока послушался совета друга и поплёлся в свою норку. Тем более что рассветное солнце уже встало, поворочалось в мягких перинах розовых облаков и, решив, что не выспалось, улеглось опять ещё немного подремать. Наступило время, когда и ночному зверю дикобразу полагалось лечь в кровать досматривать вчерашние сны. То, что происходило утром и днём Фока, конечно, не видел.

А происходило вот что…

Ежик энергично взялся за дело. Собрал всех лесных друзей – зверей, не забыл пригласить птиц и даже водоплавающих: бобра, нутрию и выдру. Объяснил им задачу и работа закипела…

Бобер притащил ведро, утонувшее в прошлом году у рыбаков, и непросто ведро, а ведро с мыльным раствором, из которого принялся выдувать соломинкой радужные пузыри. Сорока сбивала с крыш сосульки, а белки подхватывая, нанизывали их на длинные сплетённые выдрой из водорослей гирлянды. Дятлы и синицы срывали с замёрзшей рябины красные ледяные грозди ягод, из которых плели бусы и украшали ими покрытые колким инеем ветки деревьев. Сосульчатые гирлянды, протянутые от дерева к дереву, от столба к столбу, опутали весь сад искрящейся на солнце паутиной. Мыльные пузыри, заполнив собою все свободное пространство, превратили сад в сказочное волшебное царство. Не хватало только музыки. Но к закату появилась и она. Прилетели певчие дрозды, даже квартет соловьёв на короткое время примчался из Африки на помощь другу дикобразу. Их чудные песни звучали с удивительно и разнообразно: нежные звуки сменялись громкими, радостными. Зайцы, пристроившись на пнях, отбивали чечётку под аккомпанемент дятлов – барабанщиков. Эта музыкальная какофония разбудила Фоку. Дикобраз вымыл мордочку, обгрыз когти, и, протиснувшись в щель под низким забором, пригладил торчащие в разные стороны непослушные иголки. Как только долька луны заняла место солнца, Фока был на знакомом подоконники и нежно смотрел на прелестную игольницу. В лунном свете искрящийся гирляндами, мыльными пузырями и разноцветьем бус сад был ещё сказочнее, а музыка в ночной тишине звучала ещё громче, чем днём. Это был настоящий КАР-НА-ВАЛ!

– Вам нравится мой карнавал, сударыня?! – с восторгом спросил дикобраз.

– Нет! – зло ответила, топорщась иголками прелестная игольница. – Нет главного – никто не поёт песен в мою честь, никто мной не восхищается…

– Отчего же? Соловьи только и делают, что поют для вас! – удивился Фока. – Зайцы танцуют в вашу честь, а бобер чуть не лопается от усердия, выдувая мыльные пузыри для радости ваших глаз…

– Да ты ещё и глуп! – захлёбываясь от злости, прошипела игольница, – Всё это они делают для себя, а отнюдь не для меня! Пошёл отсюда нечёсаное животное! Я никогда не буду висеть на гвоздике в твоей норке…

Фока от горя и отчаяния упал с подоконника на землю. Там его поджидал слышавший всё, расстроенный ёжик.

– Почему нечёсаный? – услышали друзья звонкий голос, и следом за ним увидели, как в открытое окно вылетела изящная с длинной изогнутой ручкой чёрная лакированная расчёска. Она была грациозна и больше походила на потягивающуюся после сна пантеру. Это сходство усиливалось ещё тем, что на рукоятке расчёски блестели два зелёных, искрящихся от лунного света, камешка – украшения.

– Сейчас, сейчас… – расчёска принялась активно приглаживать непослушные иголки дикобраза. После того, как мама Фоки ушла на облако дикобраз долгое время не чувствовал таких нежных и ласковых прикосновений. Тепло и покой разлилось по его телу – Фока улыбнулся…

– Как приятно… – только и мог произнести млеющий от удовольствия дикобраз, – моя мамочка гладила меня также…

– Идёмте на карнавал, сударь, – воскликнула расчёска – пантера. – Ваши друзья стараются для вас!

Пляски, игры, песни продолжались до самого рассвета. На рассвете Фока расстался с новой подружкой. Но теперь каждый вечер Фока прибегал к заветному окну на новую встречу с ласковой расчёской. Однажды Фока решился пригласить её к себе в норку, где она живёт по сей день. Пантера-расчёска гладит дикобразу спинку, а он поёт ей песни. Счастье, да и только!

– Ну, что, Тимошка? – спросил папа, закончив рассказ, – понравился тебе мечтающий дикобраз?

– Мне понравилась расчёска, – деловито сказал Тимофей, – надо завести себе такую. Пусть живёт в моём портфеле. Когда она гладит мои волосы это приятно, даже очень! Папка, а что случилось с розовой игольницей?

Отец бросил взгляд на пухлую, одряхлевшую, побитую временем атласную игольницу, висящую на гвоздике:

– Что с ней будет? Так и висит на стене…

– Одинокая? – грустно спросил Тимошка. – Никому не нужная?

– Одинокая, – подтвердил папа, – но нужная. Сначала нашей прабабушке, потом бабушке, а вот теперь нужная твоей маме…

Носят ли сейчас дамы японские зонтики?

Тимошка влетел в квартиру весь расхристанный – в расстёгнутой куртке, в шарфе рвущимся на свободу из рукава этой же куртки, в шапке зацепившейся за одно ухо. Влетел и закричал:

– Мамуль, я в школьном дворе играл в хоккей Петькиным портфелем и пуговицу оторвал! Чё-ё-ё теперь? Ругаться будешь?

Мама вышла из кухни и внимательно осмотрела одежду сына.

– Пуговицы оторвал – это понятно. Шапка на ухо сбилась – это понятно. Почему шарф из рукава торчит?

– В школе, когда раздевался, его в рукав сунул, чтобы не потерялся… – Тимошка попытался затискать непослушный шарф обратно в рукав, но шарф упирался – ему не хотелось обратно.

– Шарф носят на шее, а не в рукаве, – строго сказала мама, помогая шарфу выбраться. – У тебя ангины, а ты голышом бегаешь. Сколько раз тебе говорить? Сначала подумай, а уж потом скачи, куда хочешь…

– Мамуль, после уроков некогда думать – надо быстро бежать, а то вместо меня кто-нибудь другой, Петькин портфель в ворота забьёт, – мальчишка виновато потёр второе, оставшееся без шапки, малиновое ухо. – И вот ещё…

Тимошка расправил куртку и показал дырку, из которой вулканчиком вылетал мелкий пух. Раньше на этом месте покоилась пуговица – теперь её не было.

Мама пристально посмотрела на действующий кратер курточного вулкана, потом в Тимошкины хитрющие глаза, потом опять на кратер и изрекла:

– У меня есть подходящая для этого места пуговица – большая розовая с ободком. Моя бабушка носила её на своём вязаном жакете…

– Нет! – закричал голосом пожарной сирены Тимофей. – Не надо розовую! Не надо бабушкину! Я не девчонка!

Розовая пуговица лежала на самом дне большой бабушкиной коробки для рукоделия. Она, услышав Тимошкин голос пожарной сирены, тяжело повернулась и по– стариковски кряхтя произнесла:

– Ишь ты, не подхожу я ему, глупый мальчишка, – пуговица ещё немного поворчала и заснула, похрапывая двумя дырочками для нитки. Ей снился сон из детства. Тогда ещё и в помине не было любопытного Тимошки, его мамы и даже его бабушки, а может быть, и бабушки его бабушки.

Тогда она была прелестницей. Сделанная из редкого материала – розовой кости кита, пуговица вместе с двумя другими такими же, как она сестричками, украшала жакет знатной дамы. Какое прекрасное было время! Как тогда ценились пуговицы. Какими важными они были для любого платья, пальто или кофточки, не то что какие-то там кнопки, крючки, или того хуже шипящие, похожие на злую змейку молнии.

– Фу! – фыркнула во сне пуговица. – Молнии! Вы только подумайте – мол-ни-и-и-и! Истерика какая-то, а не застёжка! Не то, что я – изысканная, абсолютно круглая, без всяких скандальных углов и крючковатых зацеплялок, неназойливая, как кнопки, которые впиваются друг в друга – не оторвёшь. Или того хуже новомодная ли-пуч-ка! Чего тут говорить – ли-пуч-ка! Я, не в пример, им – дама благородных кровей. Какой утончённый круг знакомств у меня был, – с сожалением вздохнула пуговица, вспоминая давних своих знакомцев. – Носовой платок из кремовой батистовой ткани, расшитый разноцветными шелками, золотыми и серебряными нитями и жемчугом. Японский зонтик, похожий на оранжевое солнце. Как весело проводили мы вечерние и ночные часы в гардеробе знатной дамы!