Владислава Груэ - Горькие сказки Страница 10

А Фока не мог столкнуть их ноги со своей лежанки, и заругаться не мог. У него внутри все противилось такой манере жить. Внутри у него все желало, чтоб его уважали, может быть, даже любили… драться за место под солнцем или, в данном случае, на лежанке ему было просто противно.

Он вдруг отчетливо понял, что на всю жизнь останется одиноким. И на всю жизнь обречен жить среди таких вот ребят — потому что одному не выжить человеку, ни в обычной жизни, ни тем более в сказке. Он хотел заплакать, но не получилось — все слезы кончились на берегу реки. Тогда он просто молча сходил до ближайших деревьев, наломал по темноте веток, каких удалось, устроился у потухшего костра и тоже заснул.

Он спал, а внутри него шли волшебные изменения. И проснулся Фока совсем другим человеком.

Если честно, волшебного тут не очень много. Так ведь и в обычной жизни иногда бывает: выпадают человеку серьезные испытания, а то и потрясения, он задумывается о жизни — и меняется. Или ломается, тут кому как повезет. Только это случается редко, потому что потрясения должны быть действительно сильными, а где их взять в наше время? Но попадание в безлюдный мир, голодовка, террор скелетов и особенно отсутствие телефонов и компьютеров потрясения Фоке обеспечили с лихвой. Вы спросите, почему тщедушный и не очень-то приятный Фока, почему не мужественный, сильный и смелый Ярик, к примеру? Или немногословный красивый Лелик? А вот именно поэтому. У Ярика потрясений не было. Ярика все уважали и боялись. Ярику доставался самый лучший кусок и самая мягкая лежанка, какие у него потрясения? Ярик точно знал, что живет правильно, лучше не пожелаешь, ему меняться не требовалось. А Фоке, чтоб выжить среди одноклассников и дикой природы, требовалось измениться радикально.

И хорошо, что это произошло в сказке. Там хотя бы друг есть, пусть он и может приходить только ночью.

Утро вечера мудреней, так все говорят. Не буду спорить, может, оно и мудреней, только спрошу: а почему так? О, не задумывались. Ну так я скажу. Утро вечера мудреней — это чтоб легче решались проблемы, которые обычно на человека поутру наваливаются. Так что не мудрость с утра приходит, а проблемы. И те, что с вечера не решены, и новые. Например, где деньги взять. Или чего попроще — как бы пройти в школу так, чтоб ни один хулиган не заметил… Ну а к нашим героям поутру пришел дождь — как оказалось, проблема посерьезней денег.

При том, что любой дождь — это вода с неба, они очень разные по воздействию на человека. Что может быть веселее, солнечней, чем летний слепой дождь? Что может быть увлекательней, чем прыганье под теплым июльским ливнем, когда вода в лужах вздувается пузырями и ручьи бегут шумно и стремительно? Ну, в те времена, когда и трава была зеленее, и вообще? Современным городским детям, понятное дело, и то, и другое — просто грязная вода за шиворот.

Но в чем сходятся все: нет ничего более унылого, мозглого и скучного, чем обложные дожди, когда темная хмарь ползет и ползет сутками по небу, даль затянута белесой моросью, а земля под ногами плывет и раздается липкой противной грязью. Сыро, холодно — б-р-р!

Вот такой дождь и пришел утром к нашим героям. А у них ни еды, ни запаса сухого топлива, ни теплых одеял. Хорошо хоть, в вымоину дождь не попадал — и обрыв защищал, и ель так плотно развесила свои ветки-лапы, что никакому дождю не пробиться. Сырость, правда, проникала везде, но если съежиться, то было вполне терпимо.

Заняться в дождь было решительно нечем — ну, они и не занимались ничем. Сначала спали, потом, когда все бока заныли, сидели в оцепенении и смотрели на стену дождя. Потом, когда сильно захотелось кушать, снова спали. Потом, когда убедились, что во сне голод не проходит, снова смотрели на дождь…

Они почти не разговаривали. О чем говорить, если ничего не происходит? Так уж устроены многие дети, да и взрослые тоже: события существуют для них исключительно снаружи, а внутренний мир или отсутствует за ненадобностью, или пробуждается опять же исключительно из-за внешних событий. Манера жить, что ни говори, очень удобная, потому что такая вредная штука, как совесть, заводится именно во внутреннем мире — и не она одна. Страхи, например, там же обитают. Потому-то мальчики, кроме Фоки, ничего и не боялись, им просто негде было. Мог бы бояться Леша Цапков, но он был очень сдержанным, а страх, не проявленный перед одноклассниками, и не страх вовсе, а так… личное дело, никого не касается.

А Фока боялся. Он сидел, съежившись и обхватив коленки руками, чтоб было теплее, рядом точно так же сидели ребята, и ему казалось, что они вот так будут сидеть и постепенно цепенеть, пока не превратятся во что-то ужасное… Надо отметить, что Фока был прав. Если сидеть и цепенеть, ужасное с человеком может случиться и в обычной жизни, а в сказке так произойдет обязательно. Страхи вообще для того и даны человеку, чтоб предупреждать об опасности. Только не стоит их путать с паникой и тем более с глупой выдумкой.

Фока понял, что надо что-то делать, иначе с ними случится… не хотелось даже думать, что именно, но что-то ужасное. Но как расшевелить ребят, каким волшебством оживить? Волшебство — оно ведь и в сказке явление редкое, под ногами не валяется.

И тогда он вспомнил о гигантском дереве, на котором он сидел и озирал окрестности в поисках дома совсем недавно. Он стал мечтать, что вот здорово было б тогда увидеть на горизонте, там, где небо сливается с землей в разрыве меж двух горных цепей, озаренные солнцем высотки их родного города. Почему-то именно так — озаренными солнцем. Пусть очень далеко. Пусть лишь слабыми искорками среди туч на горизонте. И тогда им всем было бы о чем мечтать. Сразу нашлось бы, о чем говорить. Можно было бы планировать путешествие, представлять, что им встретится по дороге… А вдруг там, впереди, много еды?

— Мы так и останемся здесь, — вдруг тихо сказал Сережа. — Будем сидеть, сидеть… и останемся. И никогда не увидим дома.

Ему никто не возразил. Мог бы Ярик по праву лидера, но и он промолчал. Фоке даже показалось, что в его глазах мелькнула тоска. Вот что значит долгий обложной дождь — страшная, если вдуматься, штука.

И тогда Фока решился.

— Я видел дом, — тихо возразил он. — Когда мы на деревья лазили. Я нашел очень высокое дерево, залез и увидел. Он вон там, за рекой. Очень далеко. Но я его видел.

— Чего? — хрипло спросил Ярик. — А что тогда не сказал?

— Я думал — будете смеяться, — признался Фока. — Он же далеко. Просто как искорки на горизонте. И две тучки над ним.

— Ох ты и дурак! — протянул Ярик. — Подумаешь, посмеялись бы. Ну и что? Зато мы уже сколько прошли бы… а ты точно видел?!

— Очень далеко, — тихо сказал Фока. — Искорки на горизонте, и еще две тучки. Наверно, это дым над трубами ТЭЦ-5. Я видел. У меня было очень высокое дерево, выше ваших. И оно еще на холме. Я вас звал к нему, но вы не подошли, помните?

Теперь он и сам верил, что видел город. Может, не сам город. Может, только слабые искорки, отблески солнца на стенах высоток. Может, даже не искорки, а так… но две тучки над горизонтом точно видел!

Ребята ожили на глазах. Сначала жадно расспросили его, что именно и как он видел, и как на дерево лез, и где оно стояло, обругали его, что сразу не сказал, обругали себя, что не подошли к дереву, когда звал. Уж они бы все разглядели, они бы не сплоховали, не лоханулись! Они бы еще выше залезли! Они — не Фока, они бы махом! И дорогу запомнили бы!

— Дорогу я помню, — возразил Фока. — У меня по географии пять за год.

Фока прикрыл глаза, и путь ясно предстал перед ним.

— Через реку, — прошептал он. — Через степь, азимут на дальний лес. Через лес, азимут на излучину реки… От излучины степью между двух озер, держаться правого… оттуда в проход между горами… и там видно наш дом.

Если честно, Фока не очень хорошо помнил, что такое азимут. Правильней было бы сказать — направление. Но он вдруг четко понял, что надо говорить именно «азимут», «репер» и прочие загадочные слова. Да, именно так.

Надо выглядеть загадочным, чтоб поверили. А вера — это уже настоящее волшебство.

Фока не знал, что открыл один из великих законов жизни, здорово помогающий, в частности, в литературном творчестве. Не знал, но воспользовался вполне осознанно. Вот так незаметно и происходят события, меняющие впоследствии всю нашу жизнь. И попробуй потом догадаться, почему стал жалким писателем, а вон тот — преуспевающим сантехником…

— Ну тогда встали и пошли! — хрипло решил Ярик. — Чего ждать-то?

— Вымокнем, простынем… — неуверенно сказал Витя. — Я один раз вот так промок, знаете, сколько провалялся с температурой? Мне тогда десять уколов поставили! А у нас здесь даже таблеток нет…

— Не сахарный, не растаешь! — отрезал Ярик и первым шагнул под дождь.

Он, конечно, был неправ. Здоровье у всех детей разное, и выносливость разная, и закалка. И то, что Ярику грозило легким насморком, для другого могло обернуться настоящей бедой. Уколы в сказке ставить некому, искатели приключений об этом почему-то забывают. Об этом и многом другом.