Астрид Линдгрен - Расмус-бродяга. Бойкая Кайса и другие дети. Рассказы и повесть.Собр. соч. Т. 6 (Сборник) Страница 11

Расмус шел по тротуару, радостно подпрыгивая. Здорово будет петь вместе с Оскаром. Подумать только, и за это еще деньги дают. Он взглянул на Оскара преданными глазами.

— Хорошо, кабы ты выучил меня своим песням, Оскар. Ведь иной раз ты можешь охрипнуть.

Оскар одобрительно кивнул.

— В самом деле, если я охрипну, ты сможешь спеть «Невесту льва» и «Могилу Иды».

Дом тетушки Хедберг стоял на краю селения. Это была старая зеленая вилла, прятавшаяся в тени развесистых кленов, на приличном расстоянии от соседних домов.

Расмус и Оскар скромно остановились у калитки, будто не решались войти. Уличным музыкантам не подобало бесцеремонно сразу подходить к самому дому. В саду благоухал жасмин, и пышным цветом цвело «разбитое сердце». На клумбах, обрамлявших садовую дорожку, росли лакфиоль и резеда вперемежку с лебедой, мокрицей и прочими сорняками.

— Ястребиха спятила бы, увидев в саду такой беспорядок, — сказал Расмус.

— Видишь ли, тетушка Хедберг стара, — объяснил Оскар, — сама она уже наводить порядок не в силах, ну а служанке ее, видно, наплевать на это.

Они пошли по садовой дорожке к дому. Дом с опущенными шторами казался таким молчаливым. Можно было подумать, будто там нет ни живой души.

— Не дай Бог, чтобы она умерла, славная тетушка Хедберг! — воскликнул Оскар.

Вокруг царила тишина, ее нарушало лишь веселое чириканье воробьев.

— Давай поглядим, нельзя ли их там немножко расшевелить, — предложил Оскар и достал гармошку. — Ну, поехали!

Расмус судорожно глотнул и начал. Он выступал на людях впервые.

В каждом лесу свой ручей,а на лугу свой цветок…

Ах, как это было замечательно. Расмусу казалось, что они поют как ангелы:

В сердце у каждого сказка своя…

Дальше спеть они не успели. Потому что в этот момент одна штора поднялась, и служанка фру Хедберг высунула голову из окна. Во всяком случае, Расмус решил, что это служанка, потому что на ней было синее платье, какие носили служанки в господских домах, и белый передник.

— Здесь петь нельзя, — сказала она. — Госпожа больна и не хочет, чтобы ее беспокоили. Уходите прочь!

Оскар приподнял кепку.

— Прошу передать фру Хедберг мой нижайший поклон. Передайте, что Счастливчик Оскар желает ей поскорее поправиться. Сделайте такую милость.

Служанка не ответила и опустила штору.

— Вот дрянь девка, — сказал Оскар. — Раньше у госпожи была славная служанка. Всегда меня кофе угощала. Интересно, куда она подевалась?

Расмус был глубоко разочарован. А он-то надеялся, что фру Хедберг даст им целых пятьдесят эре. Оскар тоже огорчился.

— Что за жизнь, одни сплошные радости! — пробормотал он, возвращаясь к калитке. — Пошли отсюда!

Но Расмус остановил его.

— Оскар, я ужасно пить хочу. Можно, я пойду попрошу воды, хотя фру Хедберг больна.

— Конечно, иди. Воды-то уж она дать тебе не откажет. Беги быстрее, я тебя подожду.

Расмус побежал назад. Он взбежал по лестнице веранды, распугав воробьев, которые мгновенно разлетелись в разные стороны. Он постучал в дверь и, не получив ответа, вошел в дом. Там было три двери, он выбрал среднюю и постучал. Ответа не было, никто не крикнул: «Входите!» Он помедлил чуть-чуть, потом осторожно приоткрыл дверь и вошел в комнату.

Старая дама сидела в кресле и таращила на него глаза, как на привидение. Служанка, которая только что прогнала их, стояла рядом и тоже как-то странно смотрела на него. Расмусу стало не по себе.

— Я только хотел воды попросить напиться, — робко сказал он.

Старая дама не сводила с него глаз. Она сидела неподвижно, словно парализованная. Но тут она собралась с силой и сказала:

— Анна Стина, дай мальчику воды!

Та, которую звали Анной Стиной, неохотно пошла в кухню, а Расмус остался наедине с фру Хедберг, ведь это, очевидно, была именно она.

Расмус поежился. Почему она уставилась на него с таким видом? Похоже, что она чем-то до смерти напугана. Почему она не лежит в постели? Ведь служанка сказала, что она больна.

— Вы сильно больны, тетенька? — спросил он наконец, не в силах выдержать ее взгляд.

— Нет, я не больна.

Казалось, она с трудом произнесла эти слова.

Так она вовсе не больна? Зачем же тогда служанка соврала?

Тут вернулась Анна Стина и со злостью подала ему ковш воды.

Вода была свежая, вкусная. Он пил большими глотками, а глаза его испуганно обшаривали комнату. Это был красивый, настоящий господский дом, какого он еще не видел. В комнате стоял диван, обитый красным плюшем, и круглый стол из какого-то дорогого блестящего дерева, а также шифоньер с металлическими накладками, блестевшими, как золото. Пол был устлан мягким пестрым ковром, на двери, ведущей в соседнюю комнату, висели нарядные темно-зеленые бархатные портьеры, а рядом красивая лестница вела на верхний этаж.

Но с этой портьерой творилось что-то неладное. Она шевелилась, в самом деле шевелилась. Взгляд Расмуса скользнул вниз, на пол. Из-под портьеры торчал ботинок, мужской ботинок из светлой кожи с черной блестящей окантовкой.

Странные привычки были у людей в этом богатом доме! За портьерой без сомнения прятался человек. Собственно говоря, не это поразило Расмуса. Может, они играли в прятки. Но его напугали глаза фру Хедберг. Он никогда еще не видал таких испуганных глаз. Фру Хедберг смотрела на портьеру так, словно за ней скрывалось что-то опасное.

Видно, Анне Стине было жаль фру Хедберг, которая с таким испугом смотрела на ботинок, потому что она сделала вид, будто ей что-то нужно у двери, и как бы невзначай поправила портьеру, закрыв ботинок. А может, Анна Стина хотела, чтобы Расмус понял, что за портьерой стоит человек?

Страх фру Хедберг передался и Расмусу. Он почувствовал, что здесь творится неладное. Ему захотелось бежать из этой красивой комнаты с опущенными шторами, от старухи с испуганными, вытаращенными глазами и неизвестной опасности за портьерой. Ему хотелось поскорее оказаться на солнышке рядом с Оскаром.

— Спасибо за воду, — поблагодарил он и подал Анне Стине ковш.

И пошел к двери.

— Ты уже уходишь? А может, ты… — раздался отчаянный голос ему вдогонку. Расмус оглянулся и посмотрел на нее.

— Что? — спросил он.

— Да нет, ничего, тебе лучше уйти.

Расмус ушел взволнованный, в полном недоумении. Может, она хотела, чтобы он чем-нибудь помог ей?

Он рассказал все Оскару и спросил его, что он об этом думает.

— А не выдумываешь ли ты историю про грабителей?

— Нет же… Там творится что-то худое, я точно знаю.

Они пошли дальше. Когда вилла уже исчезла из виду, Оскар вдруг остановился и почесал затылок.

— Однако мы не можем уйти, не попытавшись узнать, что там за шутник прячется. Давай вернемся.

Они вернулись и тихонько проскользнули в калитку. Но вместо того чтобы идти к дому по садовой дорожке, они прокрались под прикрытием смородинных кустов, обошли дом и приблизились к нему сзади.

Окна были завешены, но жутковато было думать, что кто-нибудь следит за ними из-за опущенных штор.

— Здесь тихо, как на вечерней молитве, — прошептал Оскар. — Как мы узнаем, что там делается за опущенными шторами, можешь ты мне сказать?

— Мы можем выследить их, — предложил Расмус.

— А как?

Расмус задумался. Если бы как-нибудь забраться на второй этаж, можно было бы отлично шпионить за ними с той самой лестницы. Лечь на живот и слушать, что делается в комнате с портьерами. Он сказал об этом Оскару, но тот покачал головой.

— Опасное дело влезать в чужой дом, особенно для таких бродяг, как я. Между прочим, мне туда не забраться.

— А я могу! — взволнованно прошептал Расмус.

Он показал на открытое окно гардеробной в верхнем этаже. Оно было маленькое и узенькое. Здоровенному парню, как Оскар, было в него не пролезть, но Расмусу это сделать было легко. Старый клен, росший рядом с домом, распростер свои ветки до самой крыши. А уж лазать по деревьям Расмус умел. Он на глазок определил расстояние от веток до окна, оно было не больше метра. Для него это не составляло никакого труда.

— Давай не пугай меня, — сказал Оскар. — Это же опасно, можешь разбиться. Я не могу тебе позволить.

— Иначе ничего не получится. Подсади меня только на клен.

Расмус боялся многого на свете. Боялся порки, боялся людей, боялся Ястребихи, боялся драться с кем-нибудь из больших мальчишек, боялся, что школьная учительница рассердится на него и накажет. Он боялся оставаться один в темноте. Но лазать, прыгать или нырять не боялся ни капельки, как бы опасно это ни было. Его худенькое тело ощущало удивительную, слишком большую уверенность в себе и какую-то дикую храбрость. Поэтому он не стал слушать возражений Оскара.