Борис Кригер - Сказки Страница 11

– Где ж моё милое облачко? Куда я его подевал? – лихорадило мишку, и он притормаживал и усердно топал лапой о землю – авось да и нащупается ямка, авось да и отыщется пропажа. Это, конечно, смешно – бегать впотьмах по необъятному острову с немалой гористостью в надежде оступиться в ту самую ямку, куда запропастилось самое нужное. Это почти как миллион в лото угадать. Медвежка ж так и оступился. Почти каждому когда-то везёт: кому – миллион, а кому – запнуться о заброшенный холмик. На первый взгляд, невелико счастье, а медведю впотьмах – так в самый раз.

Медвежка долго обшлёпывал брошенное облачко, отряхивал и приклеивал на слюнку отпавшие клочья, и лишь уверившись, что оно опять годится хоть куда, сунул его подмышку и двинул, принюхиваясь к запаху ближнего моря.

– Неужели убегу? – завеселился медведь, шумно топая и крепко подминая облачко.

– Ну, погоди ж ты, – вдруг хмуро озарился он, – что ж тут солнечного такого? Бежать, и нету больше у меня Мадагаскара, лапистость на исходе, пушистость вся свалялась. А солнышко наверняка меня где-нибудь ищет под кроватью дома или догадалось, что я отбыл, и почти уже нашло меня здесь. Куда ж мне по морю двигать?

И правда, бежать – это ж только пока бежишь сладостно, а когда прибегаешь, то опять всё как прежде. И нет Мадагаскара.

Медведь от такой думы даже присел на полдороги, и так ему стало непутно и пустовато, что захотелось ему прям тут на облачке погибать и наутро с волчарами откусываться.

– О, горе какое эта жизнь! Где угодно – дерьмо да слёзы, – рассудил медведь, тяжко поднялся и потащился-таки к морю, но уже без всякого настроения.

На море медведь набрёл неожиданно. Так бывает ночью вблизи тихой воды. Песок под лапами мокреет и постепенно погружается, переходя из суши в морское дно. И лишь когда вода начинает хлюпать с каждым шагом, и потягивает лёгкими солёными дуновениями, ясно наверняка, что это уже море.

– Такое большое, а тихое, – подумал медведь, хоть ничего не говорило за наличие морского размаха. Было темно, а в темноте лужица любая и море на ощупь одинаковые. Медвежонок, зайдя поглубже, подумал, что совсем не боится, хотя очень испугался. Дерзкий план побега, свободно умещавшийся в плюшевой голове, оказался вовсе хрупким, обретая реальное мокрое и необъятное воплощение.

Медведь, храбрясь, сложил на воду облачко, отогнал его от берега, покуда возможно было идти, а там с трудом взобрался на свой податливый кораблик и тихонько погрёб лапой прочь. На медвежью удачу, его подхватило вкрадчивое глубинное течение и плавно, но настойчиво потащило, немного покачивая. Медведь тогда даже грести перестал и развалился на облачке, заложив лапу за лапу. Ему почему-то стало сонно и спокойно. Невидимый Мадагаскар уплывал, а нового не предвиделось.

– Медведик, лапистый мой, – сказало солнышко, обнимая сонного медведя, – ты мой бедный бродяжка. Не сидится тебе на месте, хоть так не хочется никуда идти.

Медведик ласкался и радовался, и время стояло нетронутое, тихо искрясь, разлитое по тонким бокалам.

– Солнышко медвежистое, – сказал медведь, – ты, наверное, самое-самое!

– А почему наверное? – улыбалось солнышко.

– Потому что ты тоже медведь, только очень блестящий и тёплый.

Медведька немножко плакал, перебирал свою чайную коробочку, куда к прочей пушистости прибавился хвостик мадагаскарского суслика, единственный пушистый кусочек этого плодовитого зверька. Он снова уплетал принесённую ему шоколадку, а солнышко заворожённо плыло над медвежьим облачком, а кругом было почти темно, так как весь свет остался между ними. Только тени небесных облаков, далёких и сетчатых, ползли по околдованным странникам. А может, то были тени ветвей голых деревьев, покачивающихся в распахнутом окне?

О Мишке, Зайке и золотых рыбках

Однажды у Зайки и Мишки завелись две золотые рыбки. Сначала у них завелась только одна рыбка, но поскольку у Мишки постоянно были заветные желания и эта рыбка была всё время занята их выполнением, пришлось завестись дополнительной золотой рыбке, чтобы Зайке всё время не приходилось ждать, пока Мишка все свои желания осуществит. Рыбки заводились сами. Они поселялись в круглом аквариуме с разноцветными камушками-леденцами, который приготовил им Зайка из круглого сосуда, выменянного у Бобра Мишкой. Мишка рассказывал Бобру разные сказки и истории, а Бобёр давал ему за это разные вещи, которые вылавливал в ручье. Как попадали золотые рыбки в аквариум, никому не известно. Скорее всего, их кто-то туда приносил из ручья, но поскольку ни Мишка, ни Зайка за этим занятием никого не застали, все считали, что рыбки заводились сами по мере надобности. А вот у Бобра рыбки не заводились, хотя он и жил у самого ручья и уже три банки под аквариумы подготовил. Может быть, всё дело было в том, что в этих банках у Бобра раньше солились помидоры и не было разноцветных камушков. А у Зайки разноцветные камушки в аквариуме были, вот поэтому к нему рыбки и пошли.

Рыбки, как и все золотые, были волшебными и умели исполнять заветные желания. Скажет Медведь: «Рыбка, рыбка, хочется пельменей миску!», наутро встанет – у него пельменей миска. Или Зайка скажет: «Рыбка, рыбка, – как хочется ромашек!», проснётся наутро, а у него рядом с кроваткой полным-полно ромашек. Так вот и жили Мишка с Зайкой припеваючи с волшебными золотыми рыбками в аквариуме, пока в один день всё не испортила кошка Муська. В общем, она была не злая кошка, но очень уж независимая и сама себе на уме. Долгое время она рыбок не замечала, потому что была очень занята то вылизыванием хвоста, то валянием в пыли на солнышке. Но вот однажды она рыбок заметила, и Зайка обнаружил перепуганных рыбок и кучу воды на полу с кошачьими следами. Он, конечно, очень Муську отругал. Она даже засмущалась ненадолго. Но стало ясно, что рыбок надо спасать. Стали Мишка с Зайкой их по ночам караулить на табуретке, но на первую же ночь заснули и не заметили, как кошка Муська опять пыталась их лапой выловить. Стали Мишка с Зайкой решать, как же им рыбок спасти. Желания они от испуга перестали исполнять. Ни пельменей, ни ромашек в берложке больше не водилось. Решили Зайка с Мишкой рыбок в ручей отпустить, потому что не могли обеспечить их безопасность. Понесли аквариум к ручью, а тут Бобёр пристал – дайте лучше мне, кошек у меня нет и желаний полно неисполненных. Отдали Мишка с Зайкой рыбок Бобру, а сами грустные вернулись домой. Зайка очень любил свою кошку Муську и даже скучал по ней в своей поездке в Барвазанию. Да и выгнать её никак нельзя было – не ушла бы. Вот и пришлось Зайке с Мишкой рыбками пожертвовать.

Сидели Зайка с Мишкой грустные до вечера. По привычке каждый своё желание загадал. Мишка – орехов лесных погрызть с утра, а Зайка – свежей морковки. И пошли спать. Грустные пошли спать, потому что было ясно, что теперь их заветные желания выполнять некому. Рыбки-то теперь у Бобра были.

Проснулся Мишка наутро – смотрит, а желание-то его снова выполнилось – стоит лукошко подле кроватки, полное лесных орешков. А у Зайки полным-полно морковки. Что ж, выходит, рыбки в благодарность за спасение от кошки Муськи и от Бобра стали желания Мишки с Зайкой выполнять.

Радовались Мишка с Зайкой очень сильно. Потому что случилось чудо. А даже в сказке чудеса не каждый день случаются. Правда, Мишке показалось, что он спросонья видел, как Зайка в лес с утра за орехами ходил. А Зайка на своей морковной грядке обнаружил мишкину натоптанность. Но всё равно каждый из них верил, что его чудо настоящее.

А у Бобра ничего не получалось. Не выполнялись его желания никак. Видно, он неправильные вещи загадывал…

О том, как Мишка с Зайкой в Парыже были

Сидел Мишка рядом с берложкой, сидел, да и заскучал. Стал он совсем хмурый и не шутил вовсе. Зайка его веселил, веселил, лил ему водичку за шиворот, щекотал пятки, но ничего не помогало. Тогда Зайка решил повезти Медведика в Парыж прогуливаться. Туда недавно Бобёр плавал нервишки подлечить и вернулся такой радостный, что просто невмоготу.

А Парыж-то был очень далеко от Леса. Зайка купил два билета на ковёр-самолёт, который взял у Бобра. На ковре на этом кроме Мишки с Зайкой никто не летел, но билеты всё равно надо было купить, иначе бы ковёр этот обиделся. Он очень был своевольный ковёр, и, наверное, поэтому его Бобру в лавку и сдали. Зайка покормил ковёр морковкой в дорогу, погрузил на него Мишку и всякую утварь со снедью, и поутру они отправились в путь. Летели они над разными горами и оврагами. Грызли орешки и семечки и разговаривали, какой он из себя, этот Парыж. Зайка думал, что это такой огромный лес с вековыми деревьями высотой с айсберг, что живут там дикие медведьки и зайки и бегают они голышом (Парыж ведь непрыличный). И от этого там всем так весело, и все туда ездят смеяться. А Медведька знал, что Парыж – это такой город из многоэтажных берложек и что живут там парыжцы и едят курасоны (это курицы сонные такие). Это он в дедушкиной толстой книжке прочёл, а дедушкина книжка никогда не ошибалась.