Николай Рубакин - «Воля Аллаха», или Абдул, Абдул и ещё Абдул Страница 13

Собиралъ однажды Мустафа яблоки въ султановомъ саду. По близости никого не было. Вдругъ слышитъ онъ чей-то разговоръ по сосѣдству съ собой, въ раззолоченной бесѣдкѣ-кіоскѣ. Издали еще до него доносится,— кто-то вродѣ какъ трубитъ: «Хо-хо!» А этому трубному гласу кто-то тоненькимъ голоскомъ подвываетъ: «Хи-хи!» Подкрался Мустафа къ бесѣдкѣ, заглянулъ туда и видитъ — сидятъ тамъ на дорогомъ шелковомъ коврѣ — самъ великiй муфтій Абдулъ и великій визирь Абдулъ. Передъ ними низенькій столикъ, разукрашенный перламутромъ, золотомъ и серебромъ. А на столикѣ дорогія яства, да фрукты да вина заморскія. А тутъ же около столика кальянъ. Муфтій Абдулъ и визирь Абдулъ не то разговоры разговариваютъ, не то бранятся. Прильнулъ Мустафа ухомъ къ полуоткрытому окну съ разноцвѣтными стеклами и сталъ слушать, о чемъ въ бесѣдкѣ рѣчь идетъ. Слушаетъ внимательно и каждое слово ловитъ.

— Великъ Аллахъ,— думаетъ Мустафа,— удостоилъ онъ меня добраться до источниковъ правды. Ужъ что я тутъ услышу такъ ужъ, то навѣрное правда,— только бы мнѣ запомнить все.

И слушаетъ Мустафа, слушаетъ.

— Я тебѣ себя въ обиду не дамъ! говоритъ великiй визирь Абдулъ.

— Да и я тебѣ себя въ обиду не дамъ! говоритъ великiй муфтій Абдулъ.

— А какъ ты думаешь, кто изъ насъ сильнѣе? — спрашиваетъ визирь.

— Разумѣется я,— отвѣчаетъ муфтій.

— А я такъ думаю, что не ты, а я,— говоритъ визирь.

— Самая настоящая правда въ Коранѣ,— говоритъ муфтій.

— Самая настоящая правда въ законѣ,— говоритъ визирь.

Онъ посмотрѣлъ на муфтія, а муфтій на него. Взглянули другъ на друга и засмѣялись во все горло.

— Хо-хо!— засмѣялся великiй муфтій.

— Хи-хи!— засмѣялся великій визирь.

— Я слуга Корана,— говоритъ муфтіи, — значитъ, Коранъ въ моихъ рукахъ.

— А я слуга закона,— значитъ законъ въ моихъ рукахъ. Какой мнѣ законъ понадобится, такой я и сочиню, напишу или другимъ велю написать. Возьму, что написано, и пойду къ повелителю правовѣрныхъ и скажу ему: о, повелитель, я рабъ рабовъ твоихъ и слуга слугъ твоихъ. Ты тѣнь Аллаха на землѣ, а я тѣнь твоей тѣни. Внимательно слушаю я твои рѣчи, и вотъ однажды ты высказалъ такую мысль, которую я запомнилъ и теперь записалъ въ этомъ самомъ законѣ. Вотъ я тебѣ сейчасъ ее прочитаю, а ты мнѣ скажи, такъ ли я понялъ то, что ты мнѣ говорилъ.— И прочитаю я повелителю правовѣрныхъ то, что у меня написано. Если онъ не подпишетъ я подожду, подожду и другой разъ поднесу. А если подпишетъ, такъ тѣмъ лучше и ужъ какъ ни какъ, а я своего добьюсь. Ужъ что я захочу и на чемъ поставлю, такъ то и будетъ. Могу и противъ тебя муфтія, какой угодно законъ сочинить, и противъ твоихъ друзей и слѵгъ. И всѣ суды, какіе есть на нашей землѣ, будутъ судить по моей волѣ и, при всякомъ случаѣ, толковать законы, какъ я хочу. Я всѣмъ кадіямъ прикажу, прежде чѣмъ вь законы заглядывать, чтобы они о каждомъ дѣлѣ съ моими желанiями ивожделѣніями справлялись, какъ имъ слѣдуетъ какое дѣло рѣшить и какъ поступить. Такъ я могу всѣ дѣла повернуть въ свою пользу. Но могу также и въ твою пользу всѣ дѣла повернуть, и въ чью угодно, коли найду, что это выгодно. Хи-хи!

— Такъ да не такъ,— сказалъ муфтiй.— Писаный мусульманскій законъ долженъ быть тотъ же Коранъ. Коли онъ пойдетъ противъ Корана, такъ я себѣ на помощь Аллаха призову и твои законъ прокляну, и тебя прокляну. Дана мнѣ и такая сила, что я могу даже самого султана проклясть. А развѣ станетъ народъ слушаться и повиноваться тѣмъ, кто мною, главой церкви, проклятъ. Хо-хо! А ну-ка попробуй.

— А ну-ка ты самъ попробуй, прокляни. На твоемъ вѣку было много такихъ случаевъ, когда бы тебѣ слѣдовало всѣ громы небесные въ твоихъ собственныхъ враговъ метать. Что-жъ ты ихъ не металъ? Или страшно было, или невыгодно. И так всегда. Ужъ коли метать громы, такъ метать ихъ для своей выгоды. А коли ты ихъ не металъ, такъ, значитъ, чуялъ ты и самъ, что отъ тебѣ же самому плохо будетъ. Хи-хи!

— Да мнѣ их и метать нечего. Я безъ того тебя обходилъ и обхожу каждый день. Не всѣ твои законодательныя сочиненiя были подписаны тѣмъ, кѣмъ слѣдуетъ. Недаромъ повелитель правовѣрныхъ тоже считается главой нашей вѣры. На каждое твое сочиненiе я могу подыскать такiя слова въ Коранѣ, какiя мнѣ въ это время нужны, и какiя соотвѣтствуютъ моимъ желанiямъ и хотѣнiямъ. Тамъ вѣдь всякихъ темныхъ, неясныхъ словъ много. И всѣ я ихъ помню наизусть. Хо-хо! Со мной то не такъ легко спорить.

— Глава вѣры, чѣмъ же ты меня пугаешь? Да мнѣ и новыхъ законовъ даже сочинять нечего: я могу сдѣлать все, что хочу, и на основанiи тѣхъ, которые уже имѣются и подписаны. Вѣдь этихъ законовъ двадцать шесть тысячъ статей. Ужъ я знаю, какую статью, когда и гдѣ, и какъ отыскать. Какая надобна, такую каждый разъ и отыщу. Въ которую сторону надобно, въ ту ее и поверну. Какъ мнѣ хочется, какъ желательно, такъ и растолкую, а ужъ своего добьюсь. Хи-хи!

— На твою ловкость есть и у меня ловкость.

— А на твою у меня.

Великiй визирь отхлебнулъ сладкаго вина изъ дорогого стакана, а великiй муфтiй выпилъ единымъ махомъ цѣлый стаканъ. Крякнулъ и сказалъ: — Сладко! Хорошо намъ на свѣтѣ жить. И чего намъ съ тобою ссориться? Ну, чего ссориться? Великъ Аллахъ и много у него благъ припасено для насъ обоихъ. Всякому свое дано. Рабамъ служить, крестьянамъ въ навозѣ копаться, землю пахать и подати платить. Рабочимъ работать на фабриканта. Помѣщикамъ свои земли въ аренду отдавать и аренду получать. Банкирамъ и другимъ богачамъ получать доходы отъ своихъ капитловъ, купоны стричь. Генераламъ да пашамъ жить да поживать, да добро наживать. И намъ тоже. На все воля Аллаха! То и есть, что есть и чему быть должно. Всѣ пути всѣмъ людямъ самимъ Аллахомъ указаны. И чего тутъ безпокоиться. И чего добиваться лучшаго, коли и такъ хорошо. Премудро устроенъ мiръ, да благословенно имя Аллаха! Воистину справедливъ Аллахъ, ибо онъ устроилъ жизнь такъ, что только избраннымъ и лучшимъ людямъ на свѣтѣ живется хорошо.

— Правду ты говоришь,— сказалъ великiй визирь Абдулъ, и я съ тобою вполнѣ согласенъ. Но только вотъ что я тебѣ скажу. Хочу я тебѣ все-таки свою силу показать. Давай сейчасъ съ тобой объ закладъ побьемся. Я тебѣ говорю: ровно черезъ два мѣсяца я возьму да и вмѣшаюсь въ твои духовныя дѣла. Да такъ вмѣшаюсь, что ты мнѣ и воспрепятствовать не можешь, а станешь меня же слушаться. И станутъ народу говорить то, что я имъ велю. И всѣ будутъ говорить, что бы я имъ ни велѣлъ. А я велю имъ черное дѣлать бѣлымъ.

— Хо-хо! — засмѣялся великiй муфтiй.— Знаю, что ты можешь сдѣлать черное бѣлымъ. Но вѣдь я могу сдѣлать бѣлое чернымъ. А все-таки согласенъ съ тобой биться и объ закладъ.

— Хорошо!— сказалъ визирь.— Ставимъ срокъ для рѣшенiя нашего спора первую пятницу послѣ Рамазана. Тогда во всѣхъ мечетяхъ нашего государства всѣ имамы будутъ говорить по моему приказу, что тоъ, кто бѣденъ, на самомъ дѣлѣ богатъ, а тотъ, кто богатъ, на самомъ дѣлѣ беденъ.

— Да будетъ и на это воля Аллаха! — сказалъ муфтiй Абдулъ.— Да благословенно имя Его.

Мустафа такъ и зашевелился въ кустахъ, услыша эти слова. Зашевелился, испугался и пустился бѣжать со всѣхъ своихъ старческихъ ногъ. Онъ и самъ не понималъ, что съ нимъ такое сдѣлалось. Сердце у него такъ затрепыхалось въ груди, словно вотъ-вотъ сейчасъ выскочитъ. Въ головѣ пошелъ такой круговоротъ, какого еще никогда не было. Чувствовалъ Мустафа, что внутри его все перекувыркнулось. И схватилъ его лютый страхъ. Такъ стало страшно и такъ холодно, и такая дрожь пошла по всему тѣлу, что вотъ-вотъ, казалось Мустафѣ, онъ умретъ отъ одного страха и ужаса. Прибѣжалъ онъ въ свою каморку, легъ на постель. Хочетъ думать о чемъ-то и думать не можетъ. Хочетъ что-то понять, а лобъ словно въ какую-то стѣну упирается. Хочетъ Аллаху молиться — не выходитъ даже и этого. И плакать хочется и не плачется. И душу съ кѣмъ-нибудь хочется отвести, и не съ кѣмъ. Не къ сыну же Надиру итти, который только и умѣетъ говорить: «точно такъ» и «никакъ нѣтъ-съ». Лежитъ Мустафа, ворочается. Весь день пролежалъ. И ночь пролежалъ, ни на одно мгновенье глазъ не сомкнулъ. Настало другое утро, вбѣгаетъ въ каморку Мустафы его начальникъ и начинаетъ на Мустафу кричать:

—Да ты что же, такой-сякой, дѣлаешь? Да ты какъ, та кой-сякой, работаешь? Да ты развѣ забылъ, кто ты такой и кто я такой?!

И безъ того запуганный Мустафа испугался еще больше, услышавъ такія слова.

— Чѣмъ я передъ тобой провинился? — спрашиваетъ онъ своего начальника.

— Не ты ли вчера днемъ яблоки собиралъ. Не ты ли ихъ тамъ въ саду вмѣстѣ съ корзиной и бросилъ. Не на твою ли корзинку вчера вечеромъ самъ повелитель правовѣрныхъ наткнулся. Да знаешь ли ты, такой-сякой, что ты надѣлалъ? Самъ великій визирь Абдулъ говорилъ повелителю правовѣрныхъ, что только въ его фруктовыхъ садахъ всюду и вездѣ, и всегда яблоки безъ всякихъ пятнышекъ растутъ. Самъ великій муфтій Абдулъ говорилъ постоянно повелителю, что «въ этомъ видно особое благословеніе самого Аллаха». А тутъ вдругъ въ твоей корзинкѣ яблоки еще не разобраны и почти всѣ съ пятнышками. Такъ что же ты надѣлалъ, такой-сякой? Ты и визиря подвелъ, ты и муфтія подвелъ, и садовника подвелъ, и его помощниковъ старшихъ, и помощниковъ младшихъ, и помощниковъ этихъ помощниковъ, и меня самого, и себя самого. Вонъ, такой-сякой, чтобы твоего и духу не было!