Николай Рубакин - «Воля Аллаха», или Абдул, Абдул и ещё Абдул Страница 15

Слушалъ Мустафа факира и неясно ему совсѣмъ было о чемъ факиръ говоритъ. А тотъ ему говоритъ да говоритъ.

— Истинная правда не нуждается ни въ охранителяхъ, ни въ защитникахъ, ни въ сторожахъ, потому что крѣпко и незыблемо стоитъ на своихъ собственныхъ ногахъ; сама стоитъ, а не съ чужой помощью. А вотъ люди,—ну люди, разумѣется, въ защитникахъ нуждаются. А неправда, такъ та нуждается и въ защитникахъ, и въ сторожахъ, потому что безъ ихъ помощи и безъ ихъ обмановъ и кулаковъ она бы и дня не просуществовала. Вотъ то-то и горе человѣческое. Иной разъ люди отъ всей души ищутъ правды, а находятъ неправду. А вѣдь у правды то источникъ одинъ единственный—сама жизнь… И вотъ почему: то, что есть, то и есть. Это и есть правда. Никакая кличка, никакое названіе самой сути дѣла не измѣняютъ. Назови орла голубемъ, — развѣ онъ отъ этого будетъ голубемъ? Назови лисицу ягненкомъ, — развѣ отъ этого она перестанетъ быть лисицей? Назови змѣю рыбой,—развѣ она отъ этого и въ самомъ дѣлѣ рыбою сдѣлается? Назови грабителя благодѣтелемъ, а онъ все-таки грабитель и есть. Назови обманщика святымъ человѣкомъ, а онъ все-таки плутъ. Назови себялюбца другомъ человѣческимъ, и все-таки онъ не человѣкъ, а утроба. Назови тьму свѣтомъ, а ложь правдой—и онѣ все-таки тьма и ложь.

Поднялись факиры съ земли и пошли дальше. А Мустафа такъ и остался сидѣть на краю дороги со своими думами.

Поднялось солнышко изъ-за далекаго моря. Поднялось, пригрѣло и освѣтило землю. И стала земля такой теплой,—теплой и привѣтливой. И поля улыбаются, и луга улыбаются, и деревья, и горы, и даже бѣлыя полуразвалившіяся лачужки поселянъ. Только Мустафа сидитъ и не улыбается… Да другіе, такіе же бѣдняки, какъ онъ, работаютъ, согнувъ спину, на чужихъ поляхъ и тоже не улыбаются. А жизнь вокругъ идетъ да идетъ. И что выйдетъ изъ этого ея хода—никто не знаетъ.

Недѣля прошла, мѣсяцъ прошелъ. И сталъ въ это время Мустафа снова по свѣту мыкаться да побои и колотушки и многое другое терпѣть по всѣмъ правиламъ, какъ и подобаетъ такому человѣку, какъ онъ.

Днемъ сталъ терпѣть жару, такъ какъ отъ нея даже подъ деревомъ не всегда укрыться можно, потому что и деревья не его, а чужія. Ночью сталъ онъ холодъ и лихорадочную сырость терпѣть, потому что и отъ нихъ укрыться некуда. И день, и ночь терпѣлъ онъ голодъ, когда пребывалъ въ одиночествѣ, а побои терпѣлъ, когда бывалъ съ другими людьми. Такіе бѣдняки, какъ онъ самъ, были недовольны на него за то, что у него такой же ротъ и такое же брюхо, какъ у нихъ. А люди богатые недовольны были на него за то, что онъ такой то человѣкъ, въ сущности не человѣкъ, а въ родѣ какъ безобразный волдырь на лицѣ красавицы природы, которая имъ, богатымъ, такую утѣху собой доставляетъ. Въ головѣ Мустафы какъ будто что то яснѣе становится, зато другая бѣда: у него на душѣ все мрачнѣе да темнѣе. Ему въ одно и то же время многое и ясно, и неясно, понятно, и непонятно, а главное, чуетъ онъ, что дальше такъ жить нельзя. Ужъ коли жить по человѣчески невозможно, то хоть бы такъ жить, какъ собаки у иностранцевъ хорошо живутъ; но эта жизнь незавидная, потому что эти собаки все-таки собаки. Сегодня ихъ изъ милости на подушкахъ держатъ, а завтра по волѣ да по прихоти собственной швыркъ прямо на улицу со второго этажа. А кромѣ того, собачьи головы работаютъ хуже, чѣмъ человѣчьи, а вотъ человѣчья голова разъ начала работать, такъ ужъ ее ничѣмъ не остановишь. Она готова хоть колотушки терпѣть.

И терпѣлъ Мустафа колотушки. И много терпѣлъ. Иные говорили ему: «дуракъ, да знаешь ли ты, что такое правда. Да можешь ли ты ее понять». А другіе говорили ему: «другъ мой, моли Бога о смерти,—навѣрно ты самъ не знаешь, зачѣмъ родился на бѣлый свѣтъ». А третьи ничего не говорили, а просто-на-просто гнали вонъ. Кто давалъ ему работу, тотъ давалъ ее въ родѣ какъ милостыню. Впрочемъ, и такихъ было немного, больше всего было такихъ, которые не давали ни работы ни милостыни. И ужасъ холодилъ душу Мустафы, когда онъ, мыкаясь по деревнямъ и городамъ, думалъ про себя тяжелую думу: «Да что же со мной дальше то будетъ? Неужели весь то мой вѣкъ такъ и придется жить?» Но эти вопросы такъ и оставались безъ отвѣта. Съ великимъ трудомъ отыскалъ Мустафа свою жену Хадиджу, и съ великой горестью узналъ, что та еще хуже его мыкается, и сынъ Гассанъ, рабочій, мыкается, и всѣмъ имъ голодно, голодно и голодно. И всѣ они думаютъ ту же думу: неужели и вправду весь вѣкъ нашъ придется такимъ же способомъ жить. Вѣдь живутъ же люди на свѣтѣ и инымъ способомъ. И вѣдь Аллахъ заботится не о нѣкоторыхъ только людяхъ, а о всемъ родѣ человѣческомъ. А можетъ быть это и не такъ. И вотъ чтобъ отвѣтить на этотъ вопросъ, ходилъ да ходилъ Мустафа въ мечеть. «Быть можетъ,—думалось ему, священная книга Коранъ какъ-нибудь утѣшитъ». Въ первую пятницу послѣ Рамазана пришелъ Мустафа въ мечеть. Видитъ онъ, народу тамъ тьма-тьмущая. Удивился онъ, не понимаетъ, почему это такъ. Никогда этого не бывало, а тутъ вдругъ такое дѣло,— даже протискаться къ нему трудно. Спрашиваетъ Мустафа привратника:

— Что тутъ такое сегодня будетъ? Быть можетъ служба иная, торжественная?

— Нѣтъ, милый человѣкъ,—отвѣчалъ тотъ, сегодня просто-напросто нашъ имамъ проповѣдь говорить будетъ. Сегодня день такой: во всѣхъ мечетяхъ всего нашего государства длинныя проповѣди будутъ говориться. Объ этомъ даже въ казенныхъ вѣдомостяхъ пропечатано.

Съ великимъ трудомъ Мустафа протискался къ самому имаму. Сѣлъ на полъ, по мусульманскому обычаю, склонилъ голову на грудь и принялся горячо молиться, «Аллахъ, Аллахъ! Помоги мнѣ несчастному! Хоть и на все, на все воля Аллаха, но только и мнѣ, бѣдняку, по собачьи жить не хочется»!

Сталъ читать имамъ священный Коранъ на арабскомъ языкѣ. Мустафа благоговѣйно слушалъ чтеніе и, какъ водится, ничего не понималъ. Кончилъ имамъ чтеніе священнаго Корана, началъ говорить проповѣдь:

— Слушайте меня, слушайте, правовѣрные. Я вамъ скажу настоящую истину. У истины два конца. Пускай одинъ будетъ у васъ, другой у меня. Славные вы люди, счастливые вы люди! Аллахъ уготовалъ вамъ великое и спокойное мѣсто въ эдемѣ (раю) Магомета. Счастливые вы люди! Знаете ли вы, что тамъ для васъ приготовлено? Тамъ растутъ для васъ яблоки золотыя, груши серебряныя. Тамъ поля и луга тучные, тучные, и пшеница на нихъ самая лучшая и сама собою растетъ. Для нея ни сѣять, ни пахать не приходится. Изъ нея пироги сами собой дѣлаются. Всюду тамъ сады да сады, да мраморныя палаты для жилья. А около нихъ фонтаны прохладные. Фонтаны и изъ молока и изъ вина. Тамъ прекрасныя дѣвы поютъ и танцуютъ и играютъ на арфахъ. Тамъ все, все есть, что нужно для счастья человѣческаго. И кто туда попалъ, тотъ будетъ жить тамъ всю вѣчность, не двадцать, не тридцать, не сорокъ лѣтъ, а всегда, всегда и всегда. Слушайте меня, слушайте, правовѣрные!

И слушали правовѣрные краснорѣчиваго имама, и многіе изъ нихъ думали «эхъ, поскорѣе бы изъ нашихъ грязныхъ лачужекъ да въ эти палаты мраморныя, да изъ нашей голодной жизни сразу бы на эти сытые хлѣба!» А имамъ продолжаетъ между тѣмъ свою рѣчь.

— Слушайте меня, слушайте, правовѣрные! Вотъ иные изъ васъ смотрятъ вокругъ себя глазами завидущими, и говорятъ между собою: «почему, молъ, у меня того нѣтъ, что у другихъ есть». Шутки они шутятъ и своего блага не понимаютъ. Ну разсудите сами: сколько лѣтъ человѣкъ на этомъ свѣтѣ живетъ? Самое большее лѣтъ сто. А на томъ свѣтѣ сколько лѣтъ пребываютъ праведники въ раю? Самое меньшее вѣки-вѣчные. Такъ, что же больше и что меньше? Сто лѣтъ или вѣчность? Значитъ, кому на этомъ свѣтѣ хорошо, тотъ бѣднякъ сравнительно съ тѣмъ, кому на томъ свѣтѣ хорошо. Значитъ, вы, люди на этомъ свѣтѣ бѣдные, вовсе не бѣдняки, а богачи, потому что себѣ вѣчность зарабатываете. А тѣ, которые здѣсь богаты, на самомъ дѣлѣ не богачи, а нищіе, настоящіе нищіе, потому что они въ день смерти своей потеряютъ все, что имѣли. А потому не ропщите, не ропщите, правовѣрные!..

— Великъ Аллахъ!—думаютъ правовѣрные, слушая краснорѣчиваго имама.

— На все воля Аллаха!—подумалъ было и Мустафа. Но вдругъ вспомнилось ему то, что онъ слышалъ когда-то, приложившись ухомъ къ полураскрытому окну. Вспомнилъ онъ это,—и что-то зашевелилось въ его душѣ. А имамъ между тѣмъ продолжалъ.

— Слушайте меня, слушайте, правовѣрные! Посмотрите вокругъ себя—жизнь вокругъ васъ сама собою течетъ. Все вокругъ само собою дѣлается. Все устроено такъ, чтобы каждый получалъ по заслугамъ его. Кто самъ хорошъ, тому и жить хорошо. А кто самъ худъ, тому и жить тяжело. Если кому изъ васъ и не легко приходится, такъ вы сами въ своей душѣ поищите да подумайте: ужъ навѣрно тамъ найдется какой нибудь великій грѣхъ,—ужъ навѣрно какую нибудь великую заповѣдь вы преступили и сдѣлались преступниками: или противъ закона, или противъ Корана, или противъ султана. Безъ всякой причины ничего никогда не бываетъ. Аллахъ правъ и справедливъ, а потому терпите, да терпите, а главное, не ропщите, а что еще главнѣе, рукамъ воли не давайте. Живите тихо и мирно, а главное смирно, и не забывайте, какъ раздѣлилъ Аллахъ свои блага между вами и богатыми людьми. Имъ онъ далъ свѣтъ этотъ, а вамъ тотъ. Имъ дано мало, а вамъ много. Понимаете ли вы, какъ вамъ дешево достаются блага вѣчныя. Слушайте меня, слушайте, правовѣрные!..