Пал Бекеш - Барсук с нашего двора Страница 2

бр. Михейскорняжкин

9999 Будапешт, ул. Сына Белой Лошади, 13, кв. 4

(непосредственно рядом с моей)

Хочу заметить, что «бр.» — разумеется, сокращение от «барсук». Впрочем, это хорошо известно и почтальону, который аккурат сейчас, размахивая толстенной пачкой писем, приветствует моего соседа, по своему обыкновению нежащегося на солнышке под олеандром:

— Здравия желаю, господин Михейскорняжкин! А ну-ка, угадайте, что я вам принёс?

— Нипочём не догадаться! — сердито фыркнул барсук. Он терпеть не мог подобные ребяческие заигрывания. — Бр-бр, су-уший у-ужас! — не преминул добавить он.

— Это всё вам! — Почтальон вручил барсуку пачку с таким торжествующим видом, словно все послания написал сам, собственноручно. — Отличный улов, ничего не скажешь!

Барсук несколько смягчился, и едва успел почтальон повернуть к выходу, как Михейскорняжкин торопливо перебрал конверты.

— Подумать только! — воскликнул он, извлекая из стопки красный конверт, сплошь обклеенный марками. — Письмо от Б. Б.!

— Как?! — изумился я. — Вы с самой Брижит Бардо переписываетесь? Ах, какая чудесная актриса! — Я подсел к нему поближе.

— При чём тут актриса? — в свою очередь удивился Михейскорняжкин. — Это семейное прозвище моего американского племянника. Полное имя его — Американский Барсук Безобразно Вонючий, но это чересчур длинно. Не говоря уже о том, что он вовсе не вонючий.

— Каких только у вас родственников нету, милейший Михейскорняжкин! — восхитился я, невольно споткнувшись на имени соседа, тоже не таком уж коротком. Да и согласные эти — х, с, ж — свистели, шипели, поневоле язык сломаешь. «Мижейшкорняшхин», — вырвалось у меня. Барсук укоризненно взглянул на меня, я покраснел и рассыпался в извинениях.

— Б. Б. — личность очень даже незаурядная, — задумчиво произнёс он, кладя письмо поверх всех остальных. — Знали бы вы, через что ему пришлось пройти, прежде чем он избавился от своего запаха!

— Позвольте полюбопытствовать, что же это был за запах такой?

— Бр-бр, су-уший у-ужас! Вы, что ли, не знакомы с американскими безобразно вонючими барсуками?

— вообще-то лишь понаслышке, — потупился я.

— Это наши родственники из Нового Света. Одеты с иголочки, не нам, обшарпанным европейцам, чета, — он пригладил свою и впрямь несколько поношенную серо-бело-полосатую шубейку и украдкой покосился на меня в надежде, вдруг я опровергну его утверждение.

— Полно вам прибедняться, почтеннейший Михейскорняжкин, — тотчас вставил я. — Краше вашей шубы во всей округе не сыскать.

Он удовлетворённо принял к сведению мой комплимент. Поистине, тщеславие не было ему чуждо.

— Ну, а у американских родичей мех коричневый, с тёплым золотистым отливом, голову украшает задорное белое пятнышко, а хвост длиннее нашего. Словом, красивая порода. И все до одного заядлые охотники, но Б. Б. даже среди них выделяется. Правда, бесстрашной дерзостью и небывалыми успехами заокеанские барсуки обязаны одному своему исключительному свойству, отражённому в их названии: это вам не абы какие барсуки, а барсуки-вонючки. Тому, кто вздумает на них напасть, не поздоровится. Американский барсук лоб нахмурит, брови насупит, ногу отставит и — бз-з-з! Такую вонищу вокруг разведёт, что всякий зверь сломя голову прочь умчится, будь то хоть какой грозный лев.

— Львы в Америке не водятся, — брякнул я и тотчас пожалел об этом, увидев, как Михейскорняжкин насупил брови. Вот беда, думаю, что же я наделал?! Барсук встал. Надо же бежать, спасаться. Мне живо представилось, как сосед мой сейчас отставит ногу и — бз-з-з! Пропадёшь, погибнешь ни за что ни про что.

Однако Михейскорняжкин поднялся, чтобы достать сигару. Раскурив её, он вновь уселся на свою скамеечку. Сигарный дым — возможно, под влиянием рассказа про вонючек — раздражал меня, и барсук, судя по всему, заметил это.

— Нечего нос воротить, молодой человек! Сигарный дым — ничто по сравнению с тем запахом. Не трать я все деньги на почтовые марки, мог бы позволить себе курево поприличнее.

В тот день Михейскорняжкин явно был не в духе.

— И вот однажды, — продолжил он свой рассказ, — Б. Б., этот самый могучий и самый пахучий из всех американских барсуков-вонючек, влюбился в енотиху. Семья взбунтовалась. Ещё бы: невеста из рода енот-полоскун, от корыта не отходит, к тому же бесприданница и так далее. Но Б. Б. славился тем, что преград не знает. Уже и день свадьбы был назначен, когда грянула беда. Б. Б. как раз возвращался домой с охоты, с полным ягдташем добычи, когда вдруг услыхал призыв на помощь. Кричала его распрекрасная невеста: громадный кабан сотрясал клыками стены их дома. В два счета Б. Б. оказался на месте происшествия и оскалил зубы. Дикий кабан обомлел от неожиданности — этакая козявка посмела встать у него на пути! И тут Б. Б. показал, на что способен. Нахмурил лоб, насупил брови, отставил ногу и — бз-з-з! Кабан вздрогнул как подстреленный и пустился наутёк. А невеста валялась в доме без чувств. Но придя в себя, принялась собирать свои вещи, приговаривая, что нипочём не останется с этим ужасным типом, у которого такой мерзкий запах. О свадьбе не может быть и речи, она переселяется обратно к матушке. Понапрасну втолковывал ей Б. Б., что именно этот запах и спас ей жизнь, — упрямица стояла на своём. Вот когда жених станет благоухать духами, можно будет и о свадьбе поговорить. С женщинами этими, как водится, хлопот не оберёшься! — со вздохом воззвал ко мне Михейскорняжкин.

Само собой, я сочувственно вздохнул.

— Однако, как я уже упоминал, для Б. Б. преград не существовало. Он твёрдо решил избавиться от запаха. Опрыскивал шкуру одеколоном, умащивал мех амброй, окуривал себя индийскими благовониями, принимал сидячие ванны — ничто не помогало. Стоило ему лишь на пробу насупить брови и отставить ногу — результат оказался тот же самый: бз-з-з! Пришлось наконец обратиться к врачам, медицина, как известно, способна творить чудеса. И вот больница и некая парфюмерная фабрика — да-да, фабрика по производству духов! — объединили свои усилия, чтобы помочь страждущему. Операция прошла успешно, и Б. Б., преисполненный уверенности в себе, отправился к невесте. Встал перед нею, нахмурил лоб, насупил брови, отставил ногу — и… вокруг разлился благоуханный аромат! В сердце енотихи вспыхнула любовь, молодые сыграли свадебку. Б. Б. переселился в город, стал рекламным… м-м, лицом парфюмерной фабрики. Не знающий преград барсук заделался барсуком, преуспевающим во всех отношениях.

— Да-а, такому только позавидуешь! — с искренней почтительностью признал я.

Сосед тем временем распечатал красный конверт и начал читать письмо.

— Бр-бр, су-уший у-ужас! — испуганно вскрикнул он.

— Что стряслось?

— Б. Б. погиб! Послание не от него, а от енотихи.

— Что же с ним приключилось? — меня взволновала судьба заокеанского героя.

— В их городе сбежал из зоопарка лев, — с похоронным видом начал Михейскорняжкин. — Выходит, львы в Америке всё же водятся, — походя вставил он. — Лев бросился на Б. Б., а тот, разумеется, отважно принял вызов: нахмурил лоб, насупил брови, отставил ногу и… распространил вокруг себя благоухание! Лев же всего лишь небрежно заметил, что такого, мол, ароматного ужина отродясь не едал.

С этими словами убитый горем Михейскорняжкин побрёл к своему порогу.

Дерево «птичьи ягоды»

Верный своему обыкновению Михейскорняжкин, сидя на скамеечке, блаженствовал в тени олеандра, когда я пришёл домой. Хотя какое там «пришёл»! Еле притащился. Разгар лета, духота нестерпимая, а день выдался особенно знойным, когда даже стены домов и асфальтовые мостовые пышут жаром. Если бы не полениться и лечь ничком посреди улицы Сына Белой Лошади приложить ухо к тротуару, как некогда поступали индейцы, чтобы определить, близко ли бледнолицые, то можно бы услышать, как асфальт постанывает про себя: если так и дальше пойдёт, запросто расплавишься к червям и растечёшься на все четыре стороны. Только ведь никто из нас не станет плюхаться поперёк тротуара — совестно вроде бы да и боязно: ну как наступит на тебя ненароком какой-нибудь рассеянный прохожий, и сам ты считай что в расплавленном состоянии, не чаешь, как бы до дома добраться, где уж тут чужие мысли подслушивать. Словом, кое-как приплёлся я к родному порогу, ухнул без сил и едва выдохнул:

— Ну и жарища, пёс её задери!

Весело насвистывая, Михейскорняжкин сочувственно кивнул:

— Жарища, кот ей выцарапай глазищи!

— Допекла до самых печёнок! — с трудом переводя дух, продолжил я.

— До того печёт, что и в пекло лезть незачем, — подхватил Михейскорняжкин и опять знай себе напевать да насвистывать.

— И как только у вас, милейший сосед, пороху хватает в этакий зной шутки шутить? — В душу мою закралось смутное подозрение, что барсук насмехается, видя, как меня припекло.