Кэтрин Ласки - Первый угленос Страница 2

Сорен открыл книгу и посмотрел на своего юного племянника. Они будут читать эту книгу вместе, медленно и вдумчиво. Сорен понимал, что отныне ему предстоит стать наставником, учителем и руководителем этого юноши, совсем недавно ставшего королем.

Я, Гранк

Зовите меня Гранком. Сейчас я уже глубокий старик, но я должен поведать вам свою историю или хотя бы начать этот долгий рассказ. Нынешние времена сильно отличаются от той поры, когда я был молод. Я родился во времена хаоса и непрекращающихся войн. Это было время магии и таинственных заклинаний, время свирепых клановых войн и битв, время дикости, злых духов и ужасных хагсмаров.

Правление старого короля Хратмора, верховного короля Ниртгара, было черным периодом в истории Северных царств. Вожди, правители и мелкие князьки непрестанно восставали друг на друга, бесконечно сражались и дробили свои царства, как летнее солнце дробит замерзшие моря на глыбы, осколки и мелкое ледяное крошево.

Жажда войны передавалась из поколения в поколение, и казалось, что этому не будет конца. Когда король Хратмор умер, верховным королем стал его молодой сын Храт. С той поры я, будучи знатной совой и ближайшим другом короля Храта и его супруги, королевы Сив, стал все глубже и глубже погружаться в мир войны и крови, в мир интриг и анархии. Мне это было не по душе, ведь в отличие от короля Храта я не был прирожденным воителем.

Тем не менее, я верой и правдой служил своему королю, был его советником, а также часто отправлялся посланником в мятежные кланы или к враждебно настроенным баронам. Честно говоря, со словами я обращался гораздо искуснее, чем с ледяным оружием, которым сражались совы Ниртгара. Вести переговоры получалось у меня намного лучше, чем планировать боевые операции или собирать войска для битвы. Мир войны, крови, интриг и хаоса вызывал у меня отторжение, я был рожден для другого. Но долг велел мне оставаться подле юного короля, чтобы помогать ему объединять распавшееся царство, а также противостоять ужасным хагсмарам с их коварными чарами.

Но даже у хаоса есть свой распорядок, и в бесконечных войнах случаются безмятежные промежутки, мгновения хрупкого мира. Вот в такие моменты я частенько улетал прочь, чтобы побыть одному и погрузиться в изучение вопросов, далеких от войны. Добрые совы, читающие эти строки, к вам я обращаюсь! Вы должны понять, что, несмотря на крепкую дружбу, с детства связавшую меня с Хратом и Сив, несмотря на все то, что объединяло нас до их супружества, я все время был и оставался сам по себе.

Я очень рано понял, что принадлежу к тем, кому судьбой предназначено одиночество. Я знал, что у меня никогда не будет подруги. Единственная сова, которую я любил, та, для которой пел мой мускульный желудок… но не стоит говорить об этом сейчас. Просто поймите, что нам не суждено было быть вместе.

Огненное зрение

В самом начале правления Храта, в период краткого затишья между войнами, я впервые простер крылья над морем Крака, как иногда называют море Вечной Зимы, и отправился к берегам Далеко-Далеко. Я хотел своими глазами увидеть этот дикий уголок мира, где, по рассказам, вершины гор разверзаются, подобно пастям исполинских животных, и лижут огненными языками небеса.

Видите ли, я с детства был зачарован огнем. Меня тревожили и завораживали образы, рождавшиеся в пламени. Очень рано я понял, что наблюдение за огнем позволяет мне глубже постичь собственный мускульный желудок и привести в порядок мысли. Когда меня охватывала грусть, я поднимался в родное небо, чтобы с высоты оглядеть землю и отыскать на ней какой-нибудь огонь или хотя бы подходящее место для костра.

Впервые очутившись в краю Далеко-Далеко, я сразу почувствовал, как тревоги оставили меня. С тех пор я часто наведывался в эту страну. Во время своих визитов я особенно сдружился со страховолками, странными длинноногими существами, которые совсем недавно обосновались в этой огненной земле. Я считался добрым другом их предводителя, огромного серебристого волка по имени Фенго. Вместе с Фенго я часами наблюдал за извержениями вулканов и, в особенности, за траекторией полета углей, огненными фонтанами вылетавших из пылающих горных пастей. Вы должны иметь в виду, что в те времена совы были знакомы лишь с разрушительной стихией огня. В царстве Ниртгар не существовало даже особого слова для обозначения огня, ведь в наших краях не было деревьев, а редкие молнии били в лед или в камень.

Теперь вы не удивитесь, узнав, что первое откровение явилось мне совсем не в языках пламени.

Я до сих пор отчетливо помню то раннее весеннее утро. Родители решили устроить нам с сестрой подготовку к Первому полету. Мы сидели на скользкой вершине пологого глетчера, на котором испокон веку родители учили своих птенцов премудростям взлета и приземления.

В тот год солнце выдалось жарким не по сезону. Острый осколок льда, торчавший из ледника, искрился на солнце, и сверкал так ярко, что воздух вокруг него дрожал и переливался всеми цветами радуги. Я, словно зачарованный, во все глаза смотрел на это чудо, как вдруг, в самом сердце ослепительного свечения стали проступать какие-то непонятные картины. Это было тем более странно, что случилось солнечным утром, когда все совы видят гораздо хуже, чем ночью. Но в то утро мне не нужна была тьма, я смотрел на свет, и открывал в нем таинственное царство видений.

Что же я увидел? Себя. Я летел и послушно выполнял все команды отца, взлетал и перелетал с льдины на льдину, ловил ветер, изгибая плоскость первичных маховых перьев. Бесчисленные уроки вдруг соединились с увиденными образами, и в тот же миг я понял, что такое полет.

Одним стремительным движением я оторвался от льдины и поднялся в воздух. Мама и папа говорили, что никогда в жизни не видели ничего подобного. Моя сестра Юрта расплакалась от зависти. Самое удивительное, что вскоре я совершенно позабыл об увиденном, ведь в наш край пришла долгая зима, в течение которой солнце никогда не поднималось над горизонтом.

Лишь когда я впервые увидел лесной пожар, у меня окончательно открылись глаза. Вот тогда-то я и вспомнил о странных картинах, открывшихся мне в мерцающем сиянии надо льдом. Сейчас я расскажу вам, как это случилось.

Мы с мамой были на одном из островов Горького моря, когда вдруг поднялся ужасный ветер. Ближайшее к нам дерево раскололось от удара молнии и в мгновение ока вспыхнуло. Мы с мамой быстро поднялись в небо и улетели. Я сказал «улетели», но на самом деле я с трудом заставил себя пошевелить крыльями. Огонь зачаровал меня. В море бушующего пламени мне открылось то, что я считаю своим первым настоящим видением. Огонь впервые предстал передо мной не как убийца и разрушитель, а как творец и созидатель. Я увидел в нем не сожженные птичьи перья, не корчащихся в ужасе животных, а мудрых сов, которые вытаскивали из пламени разнообразные предметы, названия которых я не знал, но чувствовал, что они сослужат нашему миру хорошую службу.

Отражение солнца в гладкой поверхности льдины показало мне мое настоящее и открыло секреты полета. Но только в горящем пламени я впервые увидел проблески будущего — того, что может случиться. С тех пор я решил во что бы то ни стало постичь природу огня и открыть совам его пользу. Я мечтал узнать о нем все, я горел желанием раздобыть уголь, чтобы с его помощью самому разжечь огонь и попытаться его приручить.

Поскольку лесные пожары в Ниртгаре были огромной редкостью, я вернулся на ледяные склоны дальней оконечности Хратгарского глетчера. Стояла весна, и припекающее солнце с каждым днем приближало наступление лета, которое, несмотря на свою скоротечность, было самым светлым временем года в наших краях. Глетчер никогда не таял, и отражение солнца во льду, когда-то заворожившие меня игрой танцующего света, отдаленно напоминало пламя. Я решил, что эти яркие отсветы позволят мне глубже проникнуть в свои видения, разглядеть в таинственных картинах образы настоящего, а возможно, даже прошлого и будущего.

Это были самые удивительные весна и лето в моей жизни. Сам полет на дальнюю оконечность ледника был великой радостью. Катабатические ветра, особые воздушные течения наших краев, этой весной были особенно буйными. Несколько раз я сворачивал со своего пути, чтобы покататься на термальных воздушных потоках, теплых выпарах, поднимавшихся над восточной частью ледника возле самого залива Клыков. Я восторгался прекрасными маленькими цветами, которые не боялись расцветать на самой кромке ледника. Эти цветы оживляли белоснежный ледяной мир Ниртгара.

Во время длинных белых ночей, когда безжизненные просторы озарялись блеклым сиянием неусыпного летнего солнца, я купался в блеске отраженного света. Я летал сквозь мерцающие леса световых отблесков, искал в них образы своих друзей и разных существ, видел цепи событий, как прошлых, так и будущих. За это время мне удалось глубже понять природу своих видений. Прежде всего, я понял, что не могу вызывать нужные картины простым усилием воли. Эти образы не приходили по заказу и не подчинялись моим требованиям. Казалось, они возникают по собственной прихоти, но вскоре я стал подозревать, что видения посещают меня именно в те моменты, когда я могу лучше всего постичь их смысл.