Алан Милн - Когда-то, давным-давно (сказка для взрослых) Страница 21

Вошла служанка.

– Ее светлость еще не выходила, ваше высочество.

– Как только она появится, передайте, что я хочу ее видеть.

Удо тем временем высказывал свои соображения:

– Вы мне рассказывали про ее фальшивую армию. Так вот, одно из моих предложений – а я успел придумать множество, пока был… ээ… нездоров – это чтобы она организовала настоящую армию на свои средства и навечно сделалась в ней младшим сержантом.

– Разве это наказание? – наивно спросила принцесса.

– Еще какое! Потом, я придумал…

Снова вошла служанка.

– Ее светлости слегка нездоровится, и она решила остаться в постели.

– А ее светлость не говорила, когда намерена выйти?

– Ее светлость вообще не собирается сегодня выходить. Ее светлость сказала, что она не знает, когда сможет встать.

Служанка ушла, а Удо с принцессой засели в углу, обескураженные неожиданным поворотом событий.

– Не знаю, что и делать, – сказала Гиацинта. – Не можем же мы вытащить ее из постели. Может, она и вправду больна. Вдруг она останется там навсегда?

– Конечно, – предложил Удо, – было бы очень…

– Видите ли, если мы…

– Вероятно, мы могли бы…

– Доброе утро, ваши королевские высочества! – прозвучал как гром среди ясного неба отчетливый голос графини Бельвейн. Она опустилась перед принцессой в необыкновенно изящном реверансе. – Ваше королевское высочество… И милый принц Удо в своем прежнем блистательном обличий!

На графине был восхитительный туалет. В золотом платье с глубоким вырезом, открывающим ослепительную белизну шеи, с двумя прядями темных волос, спускающимися до колен и перевитыми нитями жемчуга, она была похожа на самую настоящую королеву, в то время как Удо и принцесса казались жалкими злоумышленниками, застигнутыми врасплох за обсуждением гнусного заговора.

– Я… я думала, вы плохо себя чувствуете, – пролепетала принцесса, пытаясь прийти в себя.

– Я плохо себя чувствую?! – воскликнула Бельвейн, прижав руки к груди. – Мне казалось, что это его высочество… Но теперь он выглядит как настоящий принц.

Она взглянула на Удо, и в этом взгляде было столько восхищения, юмора, призыва и я не знаю, чего еще, но только у того разом вылетело все из головы и он мог только взирать на нее с изумлением и восторгом.

Несомненно, само ее появление было тонко рассчитанным шагом. Никогда не знаешь, как поведет себя женщина, подобная Бельвейн, но, мне кажется, она намеренно старалась казаться попроще в последнее время, чтобы потом явиться во всеоружии своей красоты. Положение дел действительно складывалось не в ее пользу: принц снова стал человеком, и именно на человека, мужчину, был рассчитан ее новый удар.

А Удо именно сейчас являл собой самую легкую добычу. То обстоятельство, что он снова стал привлекательным для женщин, заслонило в его глазах все остальное. Стать привлекательным в глазах Гиацинты было бы вполне достаточно для любого, но Удо ощущал какую-то неловкость. Он не мог забыть, что принцессе приходилось его жалеть, а быть объектом жалости – не самое достойное положение для мужчины. Другое дело – Бельвейн.

Тем временем Гиацинта полностью овладела собой.

– Довольно, графиня, – проговорила она твердо. – Мы не забыли ваших происков, мы не забыли вашего нападения на принца Удо. Я приказываю вам оставаться во дворце до тех пор, пока мы не решим, что с вами делать.

Бельвейн кротко опустила глаза.

– Повинуюсь приказаниям вашего высочества. Когда я понадоблюсь вашему высочеству, вы найдете меня в саду.

Она бросила еще один мимолетный взгляд на принца и удалилась.

– Я ее просто ненавижу, – сказала Гиацинта. – Что мы с ней сделаем?

– Я думаю, сначала мне следует поговорить с ней самому. Не сомневаюсь, мне удастся вытянуть из нее подробности заговора. В нем могут быть замешаны знатные люди, и в этом случае необходимо действовать с особой осторожностью. С другой стороны, может быть, она просто ошибалась…

– Вы считаете, что она просто ошибалась, когда превращала вас в…

Удо поспешно поднял руку.

– Я это отлично помню. Будьте уверены, она свое получит. Покажите мне дорогу в ее сад.

Гиацинта уже не знала, что и думать о своем госте. Когда она впервые увидела его в человеческом облике, контраст с прежней внешностью был столь разителен, что он показался ей почти тем самым принцем из ее снов. Но каждая следующая минута приносила разочарование: лицо слишком тяжелое, манеры слишком напыщенные, а в недалеком будущем он наверняка растолстеет.

Более того, он вел себя излишне самоуверенно. Принцесса, конечно, нуждалась в его помощи, но не до такой степени, чтобы он хозяйничал в доме, как вздумается.

А Удо, предчувствуя увлекательный день, направился в сад графини. Он уже бывал здесь раньше, но сейчас сад показался ему намного красивее, а женщина, вновь ожидавшая его появления, гораздо более привлекательной.

Бельвейн подвинулась, освободив место на скамье.

– Я всегда сочиняю в саду. Не знаю, как ваше высочество относится к поэзии…

– Чрезвычайно, – ответил Удо. – Сам я, правда, не пишу и не особенно много читал, но я от всего сердца восхищаюсь теми, кто… ээ… ею восхищается. Но я пришел сюда не для того, чтобы говорить о поэзии, графиня.

– Не для того? – удивилась графиня. – Но вашему высочеству, без сомнения, знакомы произведения Сахарино – величайшего из бардов Арабии.

– Сахарино… Как же, как же. Кровь за что-то, он, кто кто-то. Я хочу сказать, что это действительно прелестно. Но я должен побеседовать с вами о другом.

Кровь за кровь, и острый меч на крепкий щит.Моя песня для того, кто ночью вскачь во мглу летит… -

мягким голосом процитировала графиня. – Это, возможно, самая драгоценная из жемчужин его творчества.

– Это оно! – восторженно вскричал Удо. – Я это знал! Я знал, только не мог… – Он внезапно оборвал сам себя, вспомнив, при каких обстоятельствах он не мог. Удо внушительно откашлялся и в третий раз объяснил, что целью его прихода отнюдь не являлась беседа о поэзии.

– Но мне кажется, что самая прекрасная его вещь – перебила графиня, спокойно пропуская его слова мимо ушей, – это ода к вашему высочеству на день совершеннолетия. Сейчас, минутку…

Неукротимый и прекрасный Принц восемнадцати годовОтныне – это видно ясно – к великим подвигам готов.А взор его и светел и суров,Его краса и мужество в расцвете.А ведь всего лишь восемнадцать лет назад(По крайней мере, все так говорят)Его еще и не было на свете.

Удо изобразил некоторое смущение и сказал, что эти придворные поэты – ужасные льстецы.

Если он рассчитывал на комплимент, то ошибся.

– Я не могу судить об этом, пока не узнаю вас как следует, – серьезно проговорила графиня, глядя ему в глаза. – А ваше высочество действительно такой… неукротимый?

– Я… ну, я… то есть… – Он неловко заерзал на скамье, чувствуя себя все менее неукротимым. Ему сразу следовало понять, что на такой вопрос лучше и не пытаться отвечать.

– Но ваше высочество не должны быть слишком уж неукротимы в отношении нас, бедных евралийцев…

Тут ему опять пришлось сказать, что он пришел для решительного объяснения и что графиня неверно оценила его намерения.

– О, простите меня, ваше высочество. А я была совершенно уверена, что вы хотите поделиться мыслями о прекрасном с родственной душой.

– Н-нет, – сказал Удо, – не совсем.

– Тогда в чем же дело? – воскликнула графиня.

Удо поднялся и выпрямился во весь рост. Он чувствовал, что пора наконец проявить твердость. Он отошел на несколько шагов и обернулся к графине, поставив локти на солнечные часы.

– Графиня, – начал он решительно, – десять дней назад, выехав в Евралию по приглашению принцессы, я внезапно подвергся…

– Одну минуту, – озабоченно прошептала графиня, вскочила, прихватив со скамьи подушечку, бросилась к принцу и подложила ему подушечку под локоть.

– Бедный, ему, наверное, так неудобно, – и скользнула обратно на скамью. Потом она села, уперев локти в колени и положила подбородок на руки, не сводя с принца восхищенного взгляда. – Вот теперь продолжайте, – еле слышно выдохнула она и приготовилась слушать.

Удо открыл было рот с намерением продолжать, но никак не мог подыскать нужных слов. Он чувствовал себя полным идиотом, стоя вот так – с локтем на этой подушечке, словно он собирался произнести публичную речь. Он посмотрел на подушечку, как будто ожидал увидеть рядом стакан с водой, а Бельвейн перехватила его взгляд и сделала вид, будто собирается бежать за стаканом. (Это было очень на нее похоже.) Удо в гневе отшвырнул подушечку («Осторожнее, мои розы!» – вскрикнула графиня) и сердито направился к ней. Бельвейн смотрела на него широко открытыми невинными глазами.

– Вы… вы… О, немедленно перестаньте смотреть так!