Никольская Олеговна - Про Бабаку Косточкину-2 Страница 22

— Фома Фомич, милый, это я!

— Громче кричи, — посоветовала мне Принцесса Морковка крошечным ртом.

Она стояла рядышком в окружении незнакомых мне мальчиков.

— На вот, залезь, — она придвинула к боку Фомы Фомича лестницу, увитую плющом.

Я залез на нее и опять крикнул:

— Фома Фомич! Ты меня слышишь?

— БО-БО-БА-БУ-БА! — прогремело под потолком.

Прогремело так, что я кубарем скатился с лестницы.

— Не понял! Что?

— БО-БО-БА-БУ-БА!

Ну что ты будешь с ним делать? Он так ТОЛСТО говорит своим БОЛЬШИМ голосом, что я ничегошеньки не слышу!

— Ничего не слышу, — пожаловался я Принцессе, но она только дернула плечиками.

— Фома! Говори, пожалуйста, тише! Я тебя не слышу! — снова заорал я во все горло.

— БЫ-БО! — громыхнуло из-под потолка. Так совершенно невозможно разговаривать!

Может, собрать гостей и организовать живую пирамиду? Я бы залез наверх — все было бы повыше.

Я огляделся — но вокруг никого не было.

Все гости куда-то делись.

— А где все? — спросил я у Принцессы.

— Где-где — в Караганде!

— Правда, что ли?

— Нет, конечно. Все в Иначе.

— А мы тогда где? — я даже растерялся. Неужели я уже в Так? Неужели все позади? Сердце у меня защекотало, как будто по нему прополз жук.

— Мы в Или.

— В иле?

— Не в иле, а в Или — между Так или Иначе.

Ужас. Час от часу не легче.

— Это ты Песочникам спасибо скажи. Это они тебе секунду растянули, чтобы ты успел хотя бы сюда.

— А если бы не успел, то что?

— То все.

— Ясно. Что мне все-таки с Фомой Фомичом делать? Он вообще меня не слышит.

— А я понятия не имею. Сам думай.

— Я думаю.

— Вот и думай.

— А я и думаю.

Я снова посмотрел в трубу. Фома Фомич меня явно видел. Я это видел по его глазам и по общему выражению морды. Оно было сострадательное. А может…

А может, он меня слышит?

— Ты меня слышишь? — крикнул я и быстренько глянул в трубу.

Фома кивнул.

Ура! Он слышит!

А я нет.

«Имеющий Ухо да услышит», — вдруг вспомнил я пророческие слова Буренкиных.

Я судорожно зашарил по карманам. Где же оно? Ну, где?

Вот оно!

Я вынул из кармана куртки вафельное ухо Альпенгольдова и стал крутить его в руках.

Я не знал, что с ним делать. Может, съесть?

Я сунул ухо в рот.

— Ты сбрендил? А ну, выплюнь сейчас же! — гаркнула на меня Принцесса, и ее спутники посмотрели на меня осуждающе.

— К уху приставь, дуралей!

Я сделал, как она сказала, и ухо стало как мое собственное. Во дела! Я зыркнул в трубу:

— Теперь слышишь? — спросил Фома Фомич своим обычным приятным голосом.

Хотя «обычным» — это я неправильно выразился. С Фомой Фомичом мне раньше разговаривать никогда не доводилось — мы все больше помалкивали. Я его кормил горохом и подорожником, а он ел, и мы помалкивали.

Но именно так я себе его голос и представлял.

— Прекрасно тебя слышу!

— Ну и? — спросил Фома Фомич.

— Чего? — я немножко растерялся.

Я так долго его искал и так часто себе представлял, как начну этот непростой разговор… Но сейчас, в этот решительный момент, я был растерян. Смятен и растерян. И я сказал как-то по-дурацки:

— Я колесо ломать не хотел, прости…

То есть, простите, господин Страж…

— Да прощаю! Простил уже давно! Ты мне лучше скажи, — Фома Фомич поморщился, — ты научился трем важным BE?

То есть, он простил?

То есть, я прощен?!

Вот так просто?

Вот так вот просто так?!

— Чего? — я не расслышал последнего вопроса.

— Чего ты чегокаешь? — рассердился Фома Фомич. — Научился ты или нет, я тебя спрашиваю?

— Кажется, да.

— Кажется?

— Точно — да.

— Великолепно! — Фома Фомич радостно засучил лапами. — Давай, скорее рассказывай!

— Ну… — я не знал, с чего начать. — Первая вещь — это ухо.

— Ухо? — переспросил Фома Фомич. — Вот это вот? — он ткнул гигантской лапой мне в ухо, вернее, в ухо Альпенгольдова.

— Да.

— И что в нем такого важного? — нахмурился Фома Фомич.

Кажется, он мне не доверял. То есть, по-моему, он в меня не верил.

— Я им теперь слышу.

— А-а-а! Ну, тогда другое дело, — Фома Фомич, кажется, остался мною доволен. — Дальше.

— Дальше я высиживал яйца.

— Высидел? — опять не поверил Фома.

— Да. Двух мальчиков.

— Грандиозно! Высиживать мальчиков — редкий талант! Обычно мальчики им не обладают. Ты умница! Что еще?

— Гм-гм… — я судорожно соображал. — Это, наверное, все.

— Как все? — воскликнул Фома Фомич. — Этого не может быть!

Я подавленно разглядывал щелочку в паркете.

— Ты триста лет путешествовал по Иначе и даже трем важным ВЕ не научился? Это немыслимо! — бушевал под потолком Фома Фомич, и его меховые кусты ходили ходуном. — Ты понимаешь, что без трех важных ВЕ я не смогу вернуть тебя обратно?

— Почему?

— Ворота не откроются — вот почему!

— И что же теперь — все пропало? — я чуть не плакал.

— Ничего не пропало! — сказала Принцесса Морковка, выталкивая вперед своих застенчивых спутников. — Вот!

— Что — вот? — хором спросили мы с Фомой Фомичом.

— Их Высочества Наследные Принцы Морковляндские! — торжественно объявила Морковка, а Принцы стали расшаркиваться.

Фома продолжал хмуриться.

— Они раньше были Мерзавчиками. Ну, вспомнил? Дуга, тыры-пыры?..

— Что-то припоминаю, — сказал Фома Фомич.

— Ну вот. А о Мальчик вместо того, чтобы сам — обратно розовым, их — обратно Принцами, — сумбурно пояснила Принцесса.

— Это правда? — строго спросил меня Фома.

Я скромненько кивнул голубой головой.

— Это гениально! Значит, у нас в арсенале три важные BE: слышать, высиживать и думать.

— Думать?

Что же я раньше, что ли, думать не умел?

— Вот именно: думать. Сначала о других, а потом — о себе. Давай, залазь на меня — сейчас будем выломляться.

— В Так?!

— Ну а куда же еще? Залазь мне на шею, говорю. И держись покрепче. В районе Ворот свирепствует турбулентность.

Я сделал, как он меня попросил, и поглядел вниз.

Там стояли Принцесса и Принцы.

Они махали руками.

Мне стало немножко грустно. Все-таки триста лет в Иначе — это вам не шуточки. Все-таки, как ни крути, а я успел к ним привязаться. И к Морковляндским, и к Альпенгольдовым, и к господину Гусю, и даже к мерзавцу Котовичу почему-то. Я почему-то совсем на них больше не злился, наоборот. Мне было грустно с ними расставаться сейчас.

А все-таки радостно мне было гораздо больше, чем грустно!

— Пристегнулся? — спросил Фома, с воем отрываясь от паркета.

— А чем? — я огляделся в поисках ремня безопасности.

— Ладно, только смотри не свались.

— Хорошо! — пообещал я, махая рукой Принцессе с Принцами.

Они стали крошечными, такими крошечными, что я больше не видел их одинаковые крошечные рты.

Они были уже сами как крошечки. А потом они превратились в точечки.

А потом они исчезли.

Глава 27

Эпилог

Я заглянул под диван — Фомы Фомича там тоже не было.

— Фома Фомич, родненький! — позвал я тихонько. — Куда ты подевался-то? Бабака мне за тебя голову откусит…

Бабака Косточкина, моя говорящая собака, подарила мне Фому Фомича перед самым отъездом в Абхазию. На отдых решили рвануть всей семьей — мама, папа, Бабака и сестра Аделаида. Меня оставили присматривать за хозяйством.

— Если кто из бандитов сунется ночью, — сказала Бабака, — ты пой басом. У тебя теперь как раз ломается голос, — и подарила мне Фому Фомича.

В дверь позвонили.

Я машинально посмотрел на часы с Микки-Маусом: 20:22.

И кого это несет на ночь глядя?

На всякий случай я решил не открывать — мало ли? А вдруг и правда бандиты? Или убийцы. Такие случаи со мной уже бывали.

И Бабака, помню, рассказывала всякие страсти про одиноких мальчиков.

— У одного мальчика, — рассказывала Бабака, — однажды родители уехали на дачу. Он лег спать, а ночью проснулся. Глядь — а в окне черная рука. На следующий день у него у самого почернела рука. В другую ночь мальчик увидел в окне черную ногу, и наутро у него почернела нога. Потом у него почернели голова и туловище.

— А потом? — спрашивал я.

— А потом мальчик исчез. И никто долго не знал, где он. И только через тринадцать лет в городе Рубцовске Алтайского края одна женщина нашла на помойке его фотокарточку. На этой карточке мальчик был весь черный и СТАРЫЙ. Я любил, когда Бабака рассказывала что-нибудь страшненькое. Особенно на ночь. Особенно, когда папа в зале, а мама на кухне жарит омлет.