Уильям Хорвуд - Ивы зимой Страница 24

К тому же скорее всего такая посадка будет сопровождаться страшным звоном и грохотом, на который сбегутся все обитатели поместья, что изрядно осложнит задачу незаметного исчезновения отсюда. Впрочем, пока что Тоуд не видел внизу никого — ни садовников, ни дворников, — кто мог бы стать свидетелем его приземления.

Сверкающие стекла и ажурные металлические конструкции крыши оранжереи приближались с устрашающей быстротой. Вот они еще далеко — чистенькие, совершенные, элегантные, где-то под ними зелень пальм и лиан, и вдруг — удар! грохот! треск! звон! — и Тоуд…

…Тоуд оказался…

…Постепенно приходя в себя, он вынужден был признать, что находится не «над» или «под», а скорее «посреди» или «между», а то и просто «в». Верхняя половина тела, голова и передние лапы торчали с внешней стороны конструкции, в которую он угодил. Острые обломки дерева, металла и осколки стекла со всех сторон вонзились в его летное снаряжение, и только качество и плотность обмундирования спасли Тоуда от более страшного, чем дюжины синяков, ссадин и неглубоких порезов.

Тем временем нижняя часть тела — от пояса и до пяток — хотя и казалась бесконечно далекой и недосягаемой, но по крайней мере была в приятном тепле. Парашют лег покрывалом на неповрежденную часть крыши и теперь игриво колыхался на ветру.

Тоуд попытался выбраться из западни. Сначала он решил вылезти на крышу, чтобы, спустившись с нее, дать деру. Не получилось: он не смог вылезти из прочно удерживавших его тело острых обломков крыши.

Тогда он попытался протолкнуться вниз. Задерживая дыхание, втягивая живот, он отчаянно дрыгал задними лапами, даже доставая пятками до кроны какой-то колючей пальмы. И опять все безрезультатно. Ни вверх, ни вниз. Он застрял.

— Помогите! — вполголоса позвал Тоуд, еще не распрощавшись окончательно с надеждой выбраться отсюда, не привлекая к себе излишнего внимания.

«Должен же поблизости ошиваться кто-нибудь из разнорабочих или дворников, — подумал Тоуд, — какой-нибудь добродушный парень, который за небольшое вознаграждение согласится вытащить меня отсюда без лишних вопросов. Впрочем, что до платы, то ему придется поверить мне на слово: денег-то с собой у меня нет».

С высоты своего наблюдательного пункта он оглядел окрестности в поисках возможного спасителя. Но нигде — ни на ухоженных лужайках, ни в огороде, ни у стен главного дома поместья — нигде не было видно ни единой живой души. Впрочем, эти спокойные наблюдения вскоре сменились все нарастающим ощущением дискомфорта — как сверху, так и снизу.

Нижняя половина Тоуда оказалась не просто в оранжерее, а заткнула собой дыру в самой верхней части ее купола, где, как известно, собирается самый теплый, почти горячий воздух. Поэтому Тоуд вскоре почувствовал себя так, словно сел в перегретую ванну, рядом с которой не оказалось кувшина с холодной водой, чтобы ее несколько остудить.

А наверху, там, где находились голова и плечи Тоуда, было весьма прохладно. И, по мнению Тоуда, становилось все холоднее и холоднее.

— Мне…

Он замолчал, не в силах подыскать подходящего слова для передачи такого редкого ощущения, когда одна часть тела страдает от перегрева, в то время как другая просто замерзает.

— Мне… мне следует выбираться отсюда во что бы то ни стало, — заключил он, — если, конечно, я не хочу умереть от пневмонии.

Его вновь охватила паника. Стекло, которое он так легко пробил, рухнув сверху, оказалось весьма прочным и не хотело разбиваться под ударами лап. К тому же жара, мучившая его нижнюю половину, дополнилась еще одной неприятностью: стоило Тоуду расслабить и выпрямить лапы, как они тотчас же упирались в шипастые ветки и жгучие листья какого-то тропического дерева, над кроной которого завис несчастный парашютист.

Тоуд живо представил себе худшее: быстро развивающееся воспаление легких. Голова у него уже болела, горло горело и издавало хриплые звуки. Вскоре болезнь полностью поразит его слабое и беззащитное тело. И пока нижняя часть будет вариться в собственном соку, верхняя превратится в ледышку. Смерть будет бесславной и ужасной.

— Помогите! — отчаянно завопил Тоуд. — На помощь! Я заплачу сколько угодно!

Никакого ответа не последовало, что немало озадачило Тоуда. Чтобы содержать такое поместье, нужен целый штат самых разных работников. Здесь же не было никого. С таким же успехом Тоуд мог взывать о помощи, прилетев на Луну или на необитаемый остров.

Где-то вдалеке залаяла собака.

— Помогите! Никого.

Потом где-то вне поля зрения Тоуда скрипнула и захлопнулась дверь, послышался мужской смех и шаги по посыпанной гравием дорожке.

— Помогите! Помогите же мне, безмозглые болваны! — закричал Тоуд, стуча зубами от холода и одновременно дергая задними лапами, словно танцуя на раскаленной сковородке. — На помощь! На помощь! Разве вы не видите меня? Я здесь, наверху. Я…

Он уже собрался было сообщить, что он — мистер Тоуд из Тоуд-Холла, чтобы произвести впечатление на простых работяг и дворников и тем самым вызвать у них прилив уважения и активные действия по спасению его персоны. Но что-то остановило мистера Toy да. Мистер Тоуд замолчал, вспомнив, что кое-где за пределами окрестностей реки и Тоуд-Холла сам мистер Тоуд был не только персоной нон грата, но и, в глазах определенной части публики, самым заурядным преступником, примечательным лишь тем, что по совместительству оказался еще и беглым каторжником. Поразмыслив, Тоуд решил не представляться незнакомцам.

— Я… я авиатор, потерпевший аварию, — сообщил он первое, что пришло ему в голову.

Вновь послышался скрип двери, на этот раз — металлической. Легкая вибрация прошла по всем стальным конструкциям оранжереи, а затем последовали шаги по металлической решетке, которой часто покрывают полы в парниках и оранжереях. Тоуд решил помолчать и выждать: если эти болваны и тупицы, ошивающиеся внизу, покажутся дружелюбными и добродушными, способными за некую мзду вытащить его из ловушки и не болтать лишнего, — что ж, тогда он, пожалуй, обратится к ним за помощью.

К сожалению, колючие и жгучие части растения, мучившие его снизу, не хотели отставать от него ни на минуту, вынуждая лягаться, дергать ногами и поочередно почесывать их одну о другую.

Лязг подошв о металл решетки стал громче. Неразборчивый во влажном воздухе, звук голосов приближался и усиливался. Страх пересилил жжение и зуд, и Тоуд замер, надеясь, что снизу его неподвижные лапы сойдут за часть кроны какого-нибудь особо экзотического растения, или за пару редких плодов, или, при определенной доле везения, — за молодые побеги лианы.

Тоуд надеялся, что те внизу, а их, судя по шагам и неясным теням, едва видным сквозь стекло и пышную зелень, было трое, не станут долго задерживаться прямо под ним. Ведь чем дольше они здесь простоят, тем больше вероятность, что им бросятся в глаза осколки и обломки — результат приземления Toy да на крышу. Это может заставить их повнимательнее присмотреться к тому, что творится над их головами, и тогда… Поэтому Тоуд твердо решил сначала разглядеть тех, кто вошел в оранжерею, и лишь затем обращаться за помощью.

Наконец он сумел разглядеть головы. Их действительно было три: две лысые, третья седая. Все три остановились. Прямо под ним.

— Весьма, весьма интересно… — сказала одна из голов.

— Знаете ли, ваша светлость… — подхватила другая.

— Ваша светлость, — одними губами повторил Тоуд. Ничего хорошего это не сулило. Постаравшись успокоиться, он стал еще внимательнее слушать разговор внизу.

— Ваша светлость господин епископ… — продолжила фразу вторая голова.

Тоуду вроде даже полегчало: какого бы цвета одеяние ни было на плечах епископа, от священника можно было ждать проявления милосердия. Эти рассуждения обнадежили его, и он уже совсем решил обратиться к епископу, обнаружив себя, но в последний момент какое-то предчувствие заставило его закрыть рот.

— Эти растения, — послышалось снизу, — особенно редкие. Во всей Англии это единственные экземпляры, мы бережно храним их, ухаживаем за ними и оберегаем от злоумышленников, что может подтвердить присутствующий здесь комиссар полиции.

— Так точно, — сообщил грубый, хриплый голос.

— Комиссар полиции! — закатил глаза Тоуд. — Этого мне только не хватало! От такого типа дождешься, пожалуй, милосердия, понимания и справедливости.

Впрочем, то, что он услышал затем, превзошло худшие его ожидания.

Комиссар весело и жизнерадостно (от этого веселья у Тоуда чуть не остановилось сердце) заявил:

— Ну что я могу сказать по этому поводу? Доведись какому-нибудь вандалу украсть или повредить любое из этих растений, я не дам за его судьбу ломаного гроша, когда он окажется перед вами в вашем суде, ваша честь.

— Ваша честь? — ахнул Тоуд, чувствуя, как пятки вновь начинают чесаться. — Судья? Суд? Не просто суд, а какой-то особый, его суд? Неужели Верховный? Так ведь это не просто судья, а скорее всего сам лорд-канцлер!