Астрид Линдгрен - Расмус-бродяга. Бойкая Кайса и другие дети. Рассказы и повесть.Собр. соч. Т. 6 (Сборник) Страница 25

И тут, когда ему больше всего хотелось, чтобы его оставили в покое, дверь сарая распахнулась и на пороге показалась фру Нильссон. Расмус не хотел, чтобы она услышала, как он плачет. Он изо всех сил попытался подавить слезы. Но все было напрасно, его тело тряслось от рыданий. От стыда он закрыл лицо руками и прислонился к стене, слезы просачивались между пальцами и текли по рукам.

— Это что еще за печальные звуки, да еще поутру! — услышал он голос за своей спиной. Это был голос не фру Нильссон… а Оскара! Там стоял Оскар.

Расмус, не помня себя, бросился к нему и уцепился за его руку.

— Оскар, я хочу быть с тобой! Ты должен позволить мне остаться с тобой!

— Ну, ну, ну, успокойся, — ответил Оскар. — Давай сядем на солнышке и потолкуем.

И он вывел Расмуса из сарая, они уселись на мостках, прислонясь спиной к двери сарая. Оскар обнял Расмуса за плечи.

— Погляди-ка, Расмус, — сказал он, обводя рукой усадьбу. — Погляди, в какой богатой усадьбе ты будешь жить. Чуть погодя они повезут молоко, и ты поедешь с ними, и, когда вернетесь домой, пойдешь поглядеть на щенят и будешь толковать со своими отцом и матерью.

— Я хочу быть с тобой, Оскар! — всхлипывал Расмус.

— Подумай только! Теперь у тебя есть свои собственные отец с матерью! Ведь ты их так долго искал.

— А я хочу бродяжничать вместе с тобой. Не мог бы ты быть мне отцом?

— Какой из бродяги отец? — рассердился Оскар. — Неужто ты хочешь, чтобы твоим отцом был бродяга?

— Да, такой бродяга, как ты, — пробормотал Расмус.

— Но ведь ты все время говорил мне, что хочешь жить у красивых и богатых людей.

Расмус повернулся и хмуро посмотрел на Оскара.

— По-моему, ты тоже красивый.

Оскар расхохотался.

— Да, я красивый как невеста. И богатый, ничего не скажешь. Ленсман дал мне десять крон, значит, я богатый.

— А бродягам много денег и ни к чему, — буркнул Расмус. — Наплевать, что зимой ногти на ногах трескаются, я все равно хочу бродяжничать с тобой! Оскар, миленький…

Продолжать он не смог, потому что снова заревел.

Оскар помолчал немного, потом похлопал Расмуса по плечу и задумчиво сказал:

— Ну, пусть будет по-твоему. «Что ни делается, всё к лучшему», — сказала старуха, когда старик повесился. Пусть будет по-твоему.

Расмус вздохнул, это был глубокий, счастливый вздох. И чуть погодя его заплаканное лицо осветилось улыбкой. Он дернул Оскара за рукав пиджака.

— Пошли отсюда скорее.

— Сперва ты должен сказать фру Нильссон, что передумал.

— Должен я? А не можешь ты… — испуганно спросил Расмус.

— Нет, парень, это ты должен сделать сам.

Не легко сказать людям, что ты не желаешь, чтобы они стали твоими родителями. А для того, кто застенчив, это еще труднее. Но Расмус готов был выдержать что угодно, лишь бы уйти с Оскаром. Он подошел к бочке с водой, стоявшей возле хлева, и смыл с лица следы слез. Потом, чтобы подбодрить себя самого, помахал Оскару и решительно пошел в кухню.

Хозяин и хозяйка Стенсэтры сидели за столом и завтракали. Расмус остановился на пороге, как делают бродяги. Его прямо-таки бил озноб, ведь сейчас ему придется сказать всю правду. А вдруг они сильно рассердятся?

— Я лучше хочу быть с Оскаром, — пробормотал он.

В кухне воцарилось молчание, потом фру Нильссон сказала:

— Садись поешь сначала. Потом расскажешь, почему ты хочешь лучше быть с Оскаром.

Расмус поежился.

— Потому что я больше привык к нему, — тихо добавил Расмус.

Фру Нильссон потянула его к столу, но он стал упираться. Упираясь ногами в пол, он пятился назад, как упрямый козленок, он боялся, что они помешают ему уйти с Оскаром.

— Надо же тебе сначала поесть, если даже ты пойдешь бродяжничать, — со смехом сказал хозяин Стенсэтры.

— Да, поторапливайся, Оскар ждет тебя, — добавила фру Нильссон.

Похоже было, что они не собираются удерживать его силой. Он перестал упираться и позволил подвести себя к столу и осторожно сел подальше от хозяев на край стула. Он смущенно поглядывал на людей, которые чуть было не стали ему отцом и матерью.

— Стало быть, никто нам не поможет ухаживать за щенятами, — сказала фру Нильссон.

Расмус опустил глаза.

— Я хочу лучше уйти с Оскаром, — промямлил он.

Фру Нильссон похлопала его по щеке.

— Не горюй о нас, — сказала она. — Просто теперь нам придется поехать в Вестерхагу, поглядеть, не найдем ли мы там другого малыша, кто любит собак.

Расмус вдруг так оживился, что забыл про свою застенчивость.

— Я знаю, кого вам взять! — закричал он. — Возьмите Гуннара! Волосы у него прямые, но в остальном он очень хороший, лучше всех. Я знаю там всех детей, Гуннар из них самый хороший.

— И он не хочет бродяжничать? — насмешливо спросил хозяин Стенсэтры.

— Нет, он больше всего хочет работать в какой-нибудь усадьбе, он очень любит животных. Гуннар не ругается, как Петер-Верзила и Эмиль, как почти все остальные. Он лучше их всех.

— Тогда придется поехать и поглядеть на этого Гуннара, раз он такой хороший, — сказала фру Нильссон и положила Расмусу целую тарелку каши.

Чуть позднее, собираясь уходить, он на прощание по очереди протянул им руку и поглядел на фру Нильссон большими серьезными глазами.

— Не берите кудрявую девчонку, — попросил он. — Гуннар лучше всех.

Ночью накануне шел дождь. Они шагали по дороге солнечным летним утром после дождя. Длинноногий Оскар перешагивал через лужи, а Расмус то и дело ступал в них, только брызги летели.

— У меня ноги какие-то счастливые, — сказал он, глядя на жидкую глину, которая выдавливалась у него между пальцами. — По правде сказать, у меня все тело какое-то счастливое.

Оскар засмеялся.

— Ясное дело, будешь счастлив, избавившись от большой усадьбы, лошадей, коров и прочей животины!

Расмус радостно зашлепал по следующей луже.

— Знаешь, что я подумал, Оскар?

— Почем мне знать. Верно, что-нибудь шибко умное и дельное.

— Я подумал, что, когда бродяжничаешь, тогда все вокруг, на что ни поглядишь, твое.

— Ну тогда ты, стало быть, не прогадал. Конечно, если вот все это — твое, — сказал Оскар, показав рукой на чисто вымытый дождем лес и луга, озаренные утренним солнцем.

Он остановился и поглядел вокруг.

— Боже милостливый, до чего же красив белый свет в эту пору! Немудрено, что человека тянет отправиться в дорогу.

Расмус радостно подпрыгивал рядом с ним.

— И все вокруг наше. Березы наши, и озеро наше, и все колокольчики, и дорога, и все лужи!

— Нет уж, лужи-то твои, — ответил Оскар, — с меня хватит одной, если ты ее мне подаришь. Я и ее могу отдать, когда захочешь.

— А вот дома не наши, — рассуждал Расмус. — Потому что в них живут другие люди.

— Нам-то какое до них дело. Дома тоже наши, по крайней мере один дом.

Лицо Расмуса вдруг стало серьезным, он мечтательно смотрел на маленькие серые домишки торпарей, мимо которых они шли.

— Да, хорошо, кабы у нас с тобой был один дом! — согласился Расмус, вздыхая. — Дом, где можно было бы жить зимой, чтобы не трескались ногти на ногах.

— Охо-хо-хо-хо! — сказал Оскар.

Но солнце светило ярко, до зимы было далеко, и печалиться о доме пока что не стоило.

Они пошли дальше. Расмус смотрел на свои зеленые рощи и луга, блестевшие под солнцем лужи и не думал о домах.

Они миновали деревню, по обе стороны дороги не было видно ни одного торпарского дома, только лес. Между высокими прямыми стволами сосен просачивался солнечный свет, освещая зеленый мох и маленькие розовые колокольчики линией, которые звонили, возвещая, что наступил прекрасный летний день.

— Мы идем по лесу хозяина Стенсэтры, — сказал Оскар. — Все эти деревья и в самом деле могли стать твоими.

— А я все равно хочу лучше быть с тобой, — ответил Расмус, глядя с любовью на Оскара.

Оскар посмотрел на этого босоногого, искусанного комарами, худенького, нестриженого парнишку в заплатанных штанах и грязной полосатой сине-белой рубашке. Ничего не скажешь, бродяга с головы до ног.

— Тогда и я скажу тебе кое-что: я тоже хочу быть с тобой.

Расмус покраснел и ничего не ответил. Ведь Оскар в первый раз сказал, что хочет быть с ним. И он почувствовал себя еще счастливее. Он топал по лужам, и ему казалось, что он может идти без устали сколько угодно.

Но скоро лес кончился, и дорога, петляя, начала спускаться к озеру. На берегу озера Расмус увидел торп с серым домишком, как и во всех торпах, яблоньками и покосившимся забором.

Оскар остановился у калитки.

— Ясное дело, дома тоже наши! Например, вот этот дом пусть будет нашим.

Он отворил калитку.

Расмус засмеялся.

— Ну и горазд ты шутить, Оскар. Что, мы будем здесь петь?

— Нет уж, здесь нам нужно петь как можно меньше.