Уильям Хорвуд - Ивы зимой Страница 26

— Подождите, сейчас я доберусь до двери, — страдальчески заявил Тоуд, что не помешало ему оказаться у порога в мгновение ока.

Приоткрыв дверь — самую малость, — он посмотрел в щелочку и обнаружил за ней дворецкого с подносом в руке.

— Мне нехорошо, совсем нехорошо, и больше всего мне сейчас мешает свет, — прошептал Тоуд. — Я попрошу вас подождать, пока я снова лягу в постель, прежде чем вы войдете. И пожалуйста, не зажигайте свет. А если он вам нужен, то поставьте свечи подальше от кровати. Есть и пить я совсем не могу, но не попытаться отведать хоть что-нибудь было бы невежливо по отношению к гостеприимным хозяевам.

Речь, похоже, удалась Тоуду, если не сказать, что слишком. Дворецкий, казалось, был готов расплакаться от сочувствия и сострадания к больному пилоту.

— Бросьте, старина, я еще не так плох, — хрипло произнес Тоуд, залезая под одеяло и укутываясь до самого носа.

Жадно и нервно следил он за тем, как дворецкий манипулирует с благоухающим подносом. Тот же, оставив в комнате лишь одну свечу на дальнем конце стола, поспешил удалиться.

Уже из-за двери он сообщил:

— Его светлость и гости поместья желают вам скорейшего выздоровления, сэр. Для них большая честь то, что вы оказались в этой усадьбе. Кроме того, они готовы предоставить вам любую медицинскую помощь.

— Сон и покой — вот лучшие лекарства, — ответил Тоуд. — Пожалуйста, передайте его светлости и гостям мою благодарность и попросите их подождать. Я думаю, что через день-другой уже ничто не помешает мне лично выразить им мою признательность, а пока что я предпочел бы выздоравливать в одиночестве.

Дворецкий кивнул и закрыл за собой дверь.

Выждав какую-то секунду, Тоуд отбросил одеяло и кинулся к столу, чтобы поближе ознакомиться с подносом. Там оказался омлет, обжаренные кусочки хлеба с хрустящей корочкой, чай, вазочка с фруктовым компотом и бокал сухого белого вина, судя по букету — высочайшего качества.

— Было бы совсем замечательно, если бы этого принесли побольше, — сказал Тоуд, мгновенно осушив бокал. — Как, впрочем, и всего остального. Но я, искатель приключений, должен принимать жизнь такой, какая она есть, и довольствоваться редкими скупыми радостями, что выпадают на его долю.

С этими словами он резво разделался с ужином и стал обдумывать, как быть дальше.

Во-первых, в кожаном обмундировании ему становилось все жарче, и с этим нужно было что-то делать. Во-вторых, на улице стемнело и было бы глупо бежать сейчас, плутая в темноте по незнакомой местности. А в-третьих, если не считать несколько ограниченного питания, здесь он очень даже неплохо себя чувствовал.

— Не будем торопиться, — пришел к заключению Тоуд. — Примем ванну и поспим в хороших условиях. Нужно будет намекнуть дворецкому, что для выздоровления требуется усиленное питание. Подкрепимся, а утром будет ясно, как и когда смываться отсюда.

Указание по поводу повторного ужина он передал через приоткрытую дверь кому-то из проходивших мимо служанок. Совсем слабым, едва слышным голосом (для большей убедительности) он сообщил, что для скорейшего выздоровления нуждается в скромном диетическом дополнении к вечернему меню, а именно… Далее следовал краткий список, включавший в себя немного мяса, картофеля, овощей, некоторое количество сладостей, конфет и варенья, а также вино — белое и красное. Ближе к ночи следовало дополнить этот список портвейном с бисквитами — чтобы продержаться до утра, не прерывая процесса выздоровления.

Чтобы не беспокоить слуг позже, он сразу же заказал себе в комнату немного горячей воды — как раз столько, чтобы влезть в нее по самый подбородок. И если эта вода вместе с переносной ванной будет предоставлена ему немедленно, то такая оперативность несказанно поспособствует скорейшему восстановлению сил едва выжившего в страшной катастрофе пилота.

— Не утруждайте себя так, — заботливо ответила ему служанка, — не вставайте с постели. Просто позвоните в колокольчик у кровати, и мистер Прендергаст, дворецкий, тотчас же подойдет к вам. И не стесняйтесь — это его работа. Ванна уже наготове, сейчас ее принесут. А потом позвоните, и ужин будет тотчас же доставлен в вашу комнату.

Ванна и горячая вода действительно были мгновенно принесены в спальню. Тоуд поспешил погрузиться в приятное тепло, напевая себе под нос. Затем, причесанный, благоухающий, чистенький и вытертый махровым полотенцем, он позвонил в звонок и, как порекомендовала ему служанка, попросил принести его легкий второй ужин. Все было исполнено в мгновение ока: тарелки, вазочки и бокалы поставлены на столик из красного дерева, стоявший вместе с уютным креслом рядом с камином, в который по требованию Тоуда было подложено побольше сухих дров.

— Вот это да! — только и воскликнул Тоуд, когда за слугами закрылась дверь, и он, подскочив к столу, стал уплетать все, что попадалось ему под руку, и пить все, что оказывалось ближе к нему. — Вот это я понимаю! Вот это жизнь! Впрочем, так оно и должно быть. Я даже не жалею, что Барсук, Рэт и Крот не видят меня сейчас. Им, беднягам, можно даже посочувствовать. К чему им лишний повод для зависти. Жалкие, лишенные амбиций создания, они плывут по течению жизни. А я, Тоуд, я сам творю свою судьбу! Я сам создаю свою жизнь и делаю ее такой, какой она мне нужна.

Воодушевленный таким ходом событий, Тоуд съел, наверное, чуть больше, чем нужно, и выпил, несомненно, чуть больше, чем следовало. Чувствуя, как слипаются веки и мутнеет сознание, он перебрался на кровать и провалился в глубокий, похожий на обморок сон.

Так прошла первая ночь в роскоши, за которой последовали еще трое суток, ознаменованных разгильдяйством, ничегонеделанием и шикарной жизнью за чужой счет. Все это время Тоуд старательно гнал от себя мысль о том, что все это не может продолжаться долго. Так оно и получилось: на четвертый день дворецкий Прендергаст, ставший к тому моменту закадычным приятелем Тоуда, постучал, как обычно, в дверь. Привычно торопливо напялив на себя шлем и летные очки, Тоуд позволил ему войти.

— Сэр, — как всегда, вежливо обратился к «авиатору» дворецкий, — как я и предполагал еще позавчера, и уже значительно увереннее вчера, его светлость полагает, что вам сегодня следует спуститься к обеду.

— Спуститься? — с трудом произнес Тоуд это ранящее слово; он знал, что спуститься ему предстояло не к обеду, а с небес на землю, и при этом весьма скоро. Он прекрасно понимал, что запас отговорок о болезни и необходимости носить шлем и очки, не снимая их ни на секунду, использован до предела. А дворецкий тем временем не унимался:

— Да, сэр. Настало время спуститься в банкетный зал, на первый этаж, где вас уже три дня ожидают его светлость и другие весьма почтенные господа.

— Какие такие «другие»? — томимый недобрым предчувствием, решил уточнить Тоуд.

— Гости его светлости, сэр. А именно его превосходительство комиссар Королевской полиции, его честь полномочный и полноправный судья Самого Высочайшего Имперского суда ну и несколько джентльменов, представляющих прессу.

— И что, всем им приспичило повидаться со мной?

— Да, сэр.

— Им что, поговорить больше не с кем?

— Они желают подробно расспросить вас, сэр. Ввиду вашего отсутствия они пытались расспросить меня, но я. как мы с вами и договаривались, нем как рыба.

«Расспросить! Вот ты и проговорился», — мелькнуло в голове у Тоуда. Его худшие опасения подтверждались. Не расспросить, а допросить его хотели собравшиеся внизу. Несмотря на весь маскарад, они его все-таки заподозрили. Да, даже такому блестящему

криминальному таланту, как Тоуд, нелегко было обвести вокруг пальца самого почетного комиссара полиции и самого полномочного судью.

— Что же мне делать? — мрачно спросил Тоуд. — Я в отчаянном положении.

— Вы слишком скромны, сэр.

С этим Тоуд не мог не согласиться, но в данный момент трудности — отчаянные, почти непреодолимые трудности — состояли в другом. Собравшись с мыслями, он решил начать организованное, продуманное наступление.

— Голубчик, — вкрадчивым голосом обратился он к дворецкому, — я человек небогатый, но, если вы поможете мне смыться отсюда по-тихому, я бы мог отблагодарить вас ну, скажем, флорином-другим…

— Парой флоринов, сэр? — Респектабельный и вышколенный Прендергаст не придумал ничего другого, кроме как ошарашенно переспросить Тоуда.

— Ну тремя, хотя это уже и расточительство.

— Тремя, сэр?

— А ты крепкий орешек. Бесчувственный и бессердечный вымогатель, пользующийся своим положением. Ладно, золотая гинея тебя устроит? На большее можешь не рассчитывать.

Дворецкий, чуть заметно улыбнувшись, покачал головой:

— Я вас прекрасно понимаю, сэр, но, к сожалению, вынужден отклонить ваше предложение. Ваша скромность более чем похвальна, особенно учитывая ваши немалые достижения, но Англия должна знать своих героев, а лично вы должны принять полагающееся бремя славы достойно и не манерничая.