Народные сказки - Чудесная жемчужина. Рассказы о необычном. Корейские предания легенды и сказки Страница 3

Индия была традиционным «поставщиком сюжетов» для древней корейской литературы, которая была тесно связана с фольклором. Предания о правителях и их подданных включали в официальную историю, а реальные истории героев, записанные в официальном историческом сочинении, начинали распространяться устно, обрастали фантастическими подробностями и в таком виде снова попадали в записи историков, на этот раз — в неофициальные.

Индийские сюжеты, которые приходили с буддийской литературой, преобразовывались на почве местной культуры и воспринимались уже как свое творение. Так, например, случилось с сюжетом буддийской джатаки о двух братьях, принцах Друге Добра и Друге Зла, который включен в сборник под названием «Чудесная жемчужина». Буддийская джатака сокращена: исчезли многие диалоги, монологи, описания ситуаций, остался только сам порядок развития действия. Кроме того, в корейский текст внесены изменения. Так, в джатаке ослепленный герой попадает в другую страну и получает там в жены дочь правителя — корейский герой уже имеет жену, которая ждет его дома. Он возвращается домой в пятый день пятой луны, праздник середины лета, и не морем, а по суше, море заменено рекой, на ее берегу и происходит встреча с женой и узнавание: в слепом нищем оборванце она узнает Друга Добра — царского сына и своего мужа. В корейской интерпретации сюжета о двух братьях на первый план выдвинулся рассказ о приключениях героя и добывании чудесной жемчужины, а вовсе не путь становления Будды, как в джатаке. На сюжет о добром и злом братьях, которые отправились в море за жемчужиной, исполняющей желания, в Корее была создана повесть под названием «Чок Соный», такое имя получил главный герой — добрый принц.

Рассказ о том, как царь Суро, основатель государства Карак, получил жену, буквально «списан» с известной индийской истории царской дочери, которую посадили в деревянный ящик и пустили плыть по Гангу. Ящик выловили слуги правителя соседнего царства, и красавица стала его женой. В корейском варианте эта история «облагорожена»: царскую дочь по указанию неба отправляют на корабле со множеством слуг и большим богатством в жены государю царства Карак («Царская дочь из страны Аютха послана Небом государю Суро в супруги»).

Князь Чхунчху, будущий государь царства Силла Тхэчжон (654–661), оказавшись заложником в соседнем государстве Когурё, получает мудрый совет в виде притчи о зайце и черепахе — совет, который помог ему получить свободу («Князь Чхунчху и притча о зайце и черепахе»). Притча пришла из индийской джатаки про обезьяну и морского царя, жена которого пожелала отведать сердца обезьяны. Морской царь сам отправился на поиски обезьяны и, соблазнив ее рассказами о привольной жизни в подводном царстве, проговорился о своей истинной цели. Но обезьяна перехитрила, обманула царя и спаслась. В Корее сюжет джатаки не изменился, только героями здесь стали более привычные заяц и черепаха, а хозяин подводного мира хочет получить не сердце, а печень. Притча, видимо, была очень популярна в Корее, ее сюжет был развернут и превращен в повесть под названием «Заяц». Повесть под этим названием, отпечатанная ксилографическим способом в виде небольшой книжки, была распространена во многих вариантах [1].

Наконец, сказка о том, как сватали мышонка, известная очень многим народам мира, тоже пришла из Индии. В Корее сюжет не изменился: старая мышь предлагает свою дочь в жёны самому могущественному, на ее взгляд, божеству — Небу, но оказывается, Небо не может совладать с облаками, облака — с ветром, а ветер — с огромным каменным изваянием бодхисатвы Майтрейи. В конце концов оказывается, что несокрушимый Милосердный Майтрейя боится мышей, которые подкапывают землю под его основанием, и он вот-вот может рухнуть. Сюжет получил «корейскую окраску», действие происходит в реальном географическом пространстве: корейская мышь живет под горой Самгаксан в окрестностях Сеула и в поисках зятя добирается до Истинно Милосердного бодхисатвы Майтрейи — изваяния, высеченного из камня в 968 г., которое и поныне стоит в монастыре Кванчхокса в городе Нонсане (совр. провинция Ю. Чхунчхон).

Уже в XIX в. в корейский фольклор пришли европейские сюжеты, которые принесли с собой, видимо, христианские миссионеры. Это сказка «Белый Тигр, властелин гор, пожирает волка». Ее сюжет явно заимствован из европейского «Романа о Лисе», где герой, Рейнеке-Лис (Лис Ренар), сумел извести своего извечного врага волка. И здесь чужой сюжет приобрел «корейскую окраску». Европейский царь зверей лев превратился в корейского белого тигра, хозяина гор, а звери, приближенные тигра, и сам лис рассуждают о конфуцианских правилах отношений между государем и подданным, отцом и сыном. В Корею попал, скорее всего, тот вариант сюжета, где сообщается о болезни царя зверей льва (из басни Эзопа, в других вариантах — лев созывает зверей на праздник), при этом корейского тигра ранил охотник.

Несомненно, библейская история Самсона и Далилы послужила основой предания о крылатом силаче («Силач»), героя даже зовут Самсон — библейское имя очень точно транскрибируется корейской графикой. Но сюжет конечно же откорректировали по-корейски: источником силы героя были не волосы, а своеобразные выросты, «крылья», которые росли из подмышек. Рассказы о таких крылатых силачах были распространены в древней Корее (в наш сборник, например, включен рассказ «Крылатый мальчик»).

Буддизм, придя в Корею в IV в., не стал воевать с местными верованиями. Совсем наоборот, он начал использовать корейские мифы и предания для пропаганды буддийского учения. Так, мифические герои-устроители получили имена будд и бодхисатв, а, например, хорошо известный мифу акт зачатия и рождения местного божества плодородия представлен как путь праведника к просветлению. При этом персонажи буддийской легенды сохраняют характеристики участников мифологического действа. Примером буддийской легенды, построенной по модели мифа о смерти-рождении божества плодородия, может служить история обретения мудрости известным наставником Ёнхве, который жил в государстве Силла во второй половине VIII в. («Ёнхве бежит от славы»).

Путь буддийского подвижника Ёнхве от отшельничества в горах к высокой должности в столице описан как передвижение героя по земле от встречи с одним испытателем — стариком-пахарем к встрече с другим — старухой у реки, после чего он получает высокий государственный статус. Место встречи и род занятий персонажей, с которыми общается герой, указаны не случайно. Старик находится на горе и пашет землю, он торгуется с Ёнхве. Объект торговли — слава (имя). Пахать — значит готовить землю для того, чтобы посеять в нее. В легенде «высевают» имя, а в мифе имя равнозначно его носителю. Герой, подобно семени, должен быть посеян, похоронен, чтобы потом взойти в новом качестве. На границе жизни и смерти (перед тем как быть высеянным, похороненным в землю) он торгуется, «продает имя». По мифологическим представлениям, торговля есть способ преодоления смерти. Герой преодолевает смерть — вырастает в новом качестве с помощью воды. Вода появляется в образе старухи на берегу реки (река, вода в мифе всегда связана с рождением, жизнью). В результате «рождается» учитель, обладающий знанием, мудростью: авторитет святого подвижника должен служить государю, а не быть скрытым в горной обители. Так корейские буддисты в древности представляли себе роль буддийского наставника в государстве.

В буддийской легенде три персонажа: сам герой и два участника его смерти-рождения. Старик-пахарь выступает здесь в роли отца-производителя. Он пашет, то есть, по мифологическим представлениям, совершает акт зачатия. Его партнер в производительном акте — земля. Она — «возлюбленная», которая хоронит, зачинает в своем лоне. Рождает зачатого героя вода (здесь в облике женщины, старухи, у реки). Персонажи корейского мифа получили имена буддийских божеств: старик-пахарь назван бодхисатвой Манджушри, который олицетворяет мудрость; женщина у воды получила имя Сарасвати, в санскрите ее имя значит «текущая вода», она — богиня мудрости, знания, «властительница речи и жизни». Их «буддийские роли» наложились на функции мифологических персонажей. Мифологическое действо рождения божества плодородия представлено в легенде как обретение подвижником Ёнхве мудрости (просветления).

Легенда «Храм чудесного беркута» рассказывает о хищной птице, которая преодолела свою «природную кровожадность» и проявила милосердие к фазану с птенцами, за это ей посвятили храм. История реализации «природными существами» одной из буддийских заповедей «проявлять милосердие ко всем живым тварям» сконструирована по модели мифа об установлении космоса. В самом деле, в легенде два персонажа, естественных антагониста — орел (в мифе всегда связан с солнцем) и фазан (в дальневосточной мифологии соотносится с землей, водой, т. е. обладает хтонической сущностью). Антагонисты занимают положенные им места: орел — наверху, в небе, на дереве, фазан — внизу, в колодце; они находятся в состоянии вражды. Солярный орел должен уничтожить хтонического противника, так западная культура понимает результат поединка антагонистов. В корейской культуре результат борьбы не уничтожение, а достижение гармонии. Очевидно, не случайно преследование солярным персонажем хтонического заканчивается появлением фазана с двумя птенцами: плодородие — естественное завершение «корейского поединка». Вспомним предания о государях-основателях, которые построены по модели мифа о рождении устроителя, где состязание сына государя неба с водяной девой кончается брачным соединением и появлением героя-основателя царства. Буддийская идея милосердия органично вписалась в представления корейской культуры о свойственной миру гармонии, которую обеспечивает не борьба со злыми силами, а брачное соединение двух противоположных начал.