Михаил Харитонов - Сундук мертвеца Страница 3

Пархачик присел на прежнее место, как раз возле прапора. Подтянул чистенькую тарелочку, странным образом выжившую на этом столе. Нагрузил холодными баклажанчиками, опробовал. Баклажанчики хорошо, правильно улеглись в желудок, тот и не буркнул. За это депутат вознаградил себя кстати подвернувшимся коньячком. Коньячок пошёл чуть жёстче, чем хотелось бы, однако кишок не разбередил. Депутат закрепил успех тарталеткой с козьим сыром.

— Из-звиняюсь, а вы москвич? — поделился рыжий прапор внезапной догадкой. Водочка в нём согрелась до кондиции и требовала слова.

Депутат прикинул перспективы. Разговаривать с водкой в чужом желудке ему приходилось регулярно, и всё, что она может сказать, он, в общем-то, знал. Рыжий, при взятом темпе, должен был бы минут через несколько начать бороздить мордой просторы стола, или уж впасть в амбицию, а то и в полезть драку. Однако покидать с трудом завоёванное место за столом не хотелось. Пархачик решил пообщаться, а там посмотреть по обстановке.

— Да какой москвич! С Подоляк мы, это село такое — Подоляки, мало кто знает — вздохнул он специальным образом, как бы открывая провинциальному быдлу пространство для сопереживания. — Депутат от области. В Москве бываю временно. Не могу в этом городе, кошмар какой-то, — закончил он фразой, на которую провинциальное быдло обычно велось.

Прапор не повёлся. Зато государственное слово его зацепило.

— Депутат… — по-собачьи наклонил он голову. — Депутат. Чего же ты депутат…

Не по-хорошему задумчивая интонация прапора и тыканье не обещали конструктива. Пархачик решил отделаться парой фраз и всё-таки уйти.

— Я депутат Государственной Думы Федерального Собрания Российской Федерации, фракция Либерально-Демократической Партии России, — он по опыту знал, что эта фраза озадачивает и сбивает с толку.

— Депутат, значит. Вот вы там депутаты. В Москве. Законы для нас принимаете, — уже откровенно накручивал себя прапор.

— Мы находимся в оппозиции, наши законодательные инициативы торпедируются партией власти, хотя мы внесли в думские комитеты только за этот год около тридцати радикальных предложений… — у депутата включилась пластинка.

Прапор скроил казённую рожу.

— С государством боремся? На какие шиши боремся? На госдеповские?

Викентий Виленович почувствовал себя увереннее: такие заходы он давным-давно научился отбивать из любой позиции.

— На зарплату, — избрал он самый простой и беспроигрышный ход. — Мне хватает, в Думе буфет дешёвый.

— Буфет дешёвый… Да чего буфет… Я спросить хочу. Простому человеку ответь, депутат. Ну почему у нас всё вот так? Ты мне скажи. Почему у нас всё вот так вот, а? Вот так вот почему всё?

Депутат понял, что прапора всё-таки перекособачило в амбицию. Общаться дальше было бы глупо, а то и опасно.

— Простите, я забыл одну вещь, — быстро сказал он, и тут же вспомнил, что и в самом деле забыл одну вещь. А именно — спешно убегая в сортир, оставил свой ноут на подзарядке без присмотра.

Ноут у депутата был уникальный. Не какой-нибудь там попсовый мак-эйр, с которыми половина Думы ходит, а подарочный, минобороновский, в чёрной резине снаружи и с неубиваемым железом внутри. Подаривший ноут товарищ особенно подчёркивал, что помимо жёсткого диска, который ломается и размагничивается, в ноуте стоит восемь терабайт какого-то эс-эс-ди, в котором движущихся частей меньше, чем в кирпиче, а инфа может храниться практически вечно. Последнее обстоятельство Викентий Виленович неизменно вспоминал, закачивая на ноут очередную коллекцию прелестных голышечек… К сожалению, эксклюзивная игрушка довольно быстро разряжалась, так что приходилось всё время её подкармливать при каждом удобном случае. Вот и сейчас он его где-то пристроил, вот только где?

— Ноут я забыл, — закончил он, выбираясь из-за стола.

— Ты на мой вопрос ответить забыл, д-депутат, — начал было рыжий плохим голосом, придвигаясь и набычиваясь, однако депутат ловко вильнул чреслами, выскользнул — и уткнулся в подреберье долговязого, который втирал про «Абрамс».

— А вот и здрассьте, — долговязый тоже был датый, но умело датый, понимающий, как себя держать под шофе, скорее всего — много и профессионально киряющий в разномастном обществе и знающий себя под всяким градусом и углом. — Всё в порядке? — уточнил он, показывая глазами на рыжего.

— Вы мой ноутбук не видели? — депутат тем временем полностью покинул сферу внимания прапора, и тот притих. — Чёрный такой, резиновый? Я его на зарядку поставил, забыл куда.

— Ноутбук? Чёрный резинновый? Там, — долговязый мотнул головой в неизвестном направлении.

— Там — это где? — уточнил депутат.

— Вы его в залле под плитой, у щитка, поставвили, — пояснил долговязый. Депутат заметил, что долговязый не то чтобы заикается, а как бы удваивает некоторые согласные — на итальянский, что-ли, манер. Было в этом что-то неестественное. Как и само лицо долговязого — не славянское, но и не восточное: такое лицо могло бы быть у молодого араба, если б его как следует потереть ластиком и убрать цвет, а заодно пригладить всё торчащее и выпирающее. «Такие в разведке нужны», подумал было депутат. Потом вспомнил, чем занимается российская разведка, и сморщился, как от кислого.

Долговязый это истолковал по-своему, чуть наклонился, мягко тронул вспотевшую кисть государственного человека сухими пальцами.

— Не беспокойтесь. Ничего с вашим чемоданчиком не буддет.

Викентию Виленовичу и в самом деле стало спокойнее: он вспомнил. Ноут он поставил кормиться у электрического щитка в помещеньице с потолком, тяжёлым даже на вид. Помещеньице считалось наиболее защищённой частью комплекса и было рассчитано на полную изоляцию в случае чего. Впрочем, эта сторона дела волновала депутата в последнюю очередь. Важно было, что зал был рядышком, через две двери, так что можно было не бежать сломя голову за своим имуществом прямо сейчас — и потом не знать, куда его деть. А спокойно посидеть, уговорить фуфырик-другой, и подхватиться уже при сборах.

— Тост! Тост! — закричал кто-то жестяным военным голосом и застучал ложкой по стакану, пробивая звоном жужуканье и гундёж. — У Фирьяза Давлетбаевича! Созрел! Тост!

— Началось наше всё, — долговязый сыграл голосом трезвую интонацию, и от того и в самом деле протрезвел секунд на двадцать. — Теперь придётся слушать. Давайте-ка сюда к нам, тут яйца с икрой. Хотя икра — те же яйца, только рыбьи, — философически заключил он, достигнув верхней границы абстрактного мышления, доступного российскому военному.

Викентий Виленович решил на старое место не возвращаться: рыжего прапора, наконец, накрыло, тот сидел в характерной позе, свесив голову на грудь, и уже готов был с грохотом пасть. Поэтому Кеша благосклонно кивнул и уселся на чей-то стул. Перед лицом оказалась чужая тарелка, измазанная едой, и захватанный пальцами стопарик. Депутат покрутил башкой и увидел высокий стакан для газировки, а рядом — графинчик с беленькой. Стакан и графинчик смотрели друг на друга недоверчиво, понимая, что не созданы друг для друга. Пархачик, однако, решил иначе: другой посуды чистой не было, а водки внезапно захотелось.

— Таарищи! — гавкнул генерал Давлетбаев, обрушив из-под потолка на головы гостей рассыпчатое эхо. — Один раз… гризантальна с растягом по моей команде… — он вдохнул, берясь за стопарик, нолитый старым манером, всклянь, — за успешное окончание нашего Отечества три-четыре — у-ра!

Тост показался депутату не вполне удавшимся, хотя он понимал, что генерал имел в виду что-нибудь вроде окончания службы, или задания, или дежурств — чем они тут занимались и как это называется, он не знал и не хотел. Видимо, остальные тоже поняли генерала в хорошем смысле, поскольку шумно встали и относительно дружно прокричали «у-ра», с требуемым горизонтальным растягом, после чего лихо хлопнули и принялись рассаживаться обратно, скребя ножками стульев по бетонному полу. Пьяненькая тётенька дрожащими руками налила сама себе крымского шампанского и выпила отдельно.

Генерал не остановился. Он не собирался оставливаться на достигнутом. Судя по мыльному блеску глаз, он вообще не собирался останавливаться.

— Таарищи, внимание! — эхо снова запрыгало по залу. — Хочу сказать очень важные слова. Мы все… отдавая единый воинский долг… служили нашей Родине, как отцы служили нашим дедам… — заклекотал Фирьяз Давлетбаевич, делая в речи специальные военные паузы. Депутату казалось, что куски фраз вылазят у генерала изо рта, как пузыри, надуваются вокруг губ и потом с брызгами лопаются: бляп, бляп.

— Чётко исполняя свои воинские обязанности до последнего приказа о расформировании… мы не посрамили своим ратным трудом родные просторы и славу наших предков, военно-космических сил, ныне ракетных войск стратегического назначения…