StEll Ir - Сказки детского Леса Страница 3

И настал последний день года сна, когда все придворные собрались в огромном тронном зале, и пришёл старый несчастный король, и пришло время последнего вопроса.

Многие глаза, затихшие и спокойные, смотрели на короля, возвысившегося на троне. Сигизмунд стоял у подножия трона и смотрел в уставшие от жизни глаза старика, в глаза уставшего жить дикого зверя.

И громом поднебесным, расколовшим всё до последнего, раздался тогда последний вопрос:

- Да ведь смерть же это твоя! Любишь ли ты её?

Заболело, заволокло, застоналось сердцем и кто-то маленький заметался внутри «Как же так - смерть!». Но ответ был спокоен, тише малыш, ответ был спокоен и известен уже давно, всем и всегда:

- Да, я люблю её.

- Ну и что ты наделал? - весело спросил молодой король. - Помрёшь ведь теперь.

- Не знаю, - ответил царь Сигизмунд, сжимая в руке ладошку Маленькой Элизы. - Я жил затем.

А больше не было сна. Пробуждение захватило как-то всех и сразу. И лес стал королевством и бурелом - стенами прекрасного дворца.

- И правильно не знаешь, - сказал тогда помолодевший от счастья король. - Ты сумел освободить меня от моей вечности, я теперь дорогу знаю. Я ухожу к той, которую так долго я звал и искал, она ждёт меня. А для вас у меня всё равно от вечности кусочек остался, на двоих оно надолго хватит.

И счастливый король ушёл тогда к своей возлюбленной прекрасной смерти.

А Сигизмунд и Маленькая Элиза долго ещё видели его, уходившего в лучи утреннего, занимавшего собою всё, солнца.

Ну вот и всё, теперь тих и спокоен наш необъятный, огромный, мудрый океан. Мы всегда вместе на маленьком тихом острове в далёком уголке океана. Успокоенные, нетревожащиеся больше чистые глаза детской радости устали немножко. Всё хорошо и певшие нам птицы улетают вслед уходящему солнышку. Всё хорошо и затихают в шорохе изумрудные травы. Всё хорошо и успокаиваются лёгкие ветры в вершинах деревьев. И ничто пусть сегодня уже не потревожит твой маленький безмятежный и искренний сон.

Стон (Маленькое солнышко)

В очень далёкой, так никем и не увиденной, стране жил старик.

Страна была солнечна и прекрасна и только в уголке одном под густыми кронами деревьев среди вечных вздыхающих в грусти болот хранился непроницаемый мрак. Страна была счастлива и изумрудна, а в тьме непроходимой стояла избушка древняя и в избушке древней жил старик.

И в весёлом хрустале рек о чём-то мудро молчали серебряные рыбы, и в травах плутали озолочённые тела змей, звери осторожно постигали взглядом высокий полёт возлесолнечных птиц, и очень давно уже не умирая жил старик.

Маленькая безумная девочка нелепо и беспомощно улыбнулась невоспринимающе-глупыми лучиками глаз навстречу устремлённому к ярко выраженной своей цели выстрелу.

В подвалах не бывает жить счастье, в подвалах темно и тяжело, в подвалах, в никем не достижимой глубине земной.

За стены сырые, шершавые в непроглядной тьме, царапалось на ощупь непонятное для никого чудовище. Мощь и сила его рвались бы в через неосильную темь, да изглатывались, изматывались, лишь медленным означаясь на ощупь продвижением вдоль сырых шершавых стен оставались.

Из тьмы непроглядной в освещённый неведомо чем сиреневый полумрак, где различимо уже по-прежнему неясное всё. Не бойтесь. Теперь он с вами…

Сиреневый полумрак вывел из тьмы и оставил среди людей непонятное неведомое чудовище. И непонятное вселило в людей оно ужас. В солнечные жилища людей внесло непокой. Забрало у погрязших в мире уверенность в завтрашнем восходе солнца. У людей появился враг…

Первый гость сиреневого подземелья был случаен, но он не вернулся к где-то ожидавшим его людям и гости стали правилом. По одному и не по одному, реже или чаще в сиреневый полумрак входили всё более бесполезно вооружённые люди. Обратно не выходил никто.

- Наверное, вы изменились за так много много много лет?? Нет…

Я наблюдал порядок, я приводил людей. Они больше не нужны позабывшие…

Но за мной лишь порядок, а свобода выбора была за ними. Зачем они брали ненужное, пустое для них знание? Ведь в этом знании не было всегда искомой ими силы… Пытался объяснить – не слушали, пытался убедить – не верили. Они спешили зачем-то все… Все брали. Всем приходилось раздавать. Так тут уж не обессудь, что домой не вернулся, если сам спускал курок тщательно наведённого в собственный лоб всё более и более совершенного оружия… Всё более и более бесполезного оружия…

Легенда о неведомом облетела все обители живших людей. Легенда о непобедимом встревожила, надорвала, исковеркала порядок. Раньше бы примирилось, раньше бы позабылось, а вот только не в этот раз. И люди теперь были – целое, одно. И безумие теперь охватило слишком быстро, слишком властно, слишком всех…

Я знал, я всегда знал… не видел никогда, ну и что… всё равно знал… не рассказал бы, не объяснил, но знал… ну и что, что всегда в подвалах… работа такая… какая никакая, а работа… моя… темно всегда, иногда тяжело… всю жизнь, сколько себя помню в тёмных и полутёмных подвалах моя маленькая работа… ну и что, что темно, я всё равно знал… всегда знал… и поэтому, наверное, я никогда не чувствовал, что я был один… я работал и было темно… и иногда было трудно… но я работал и я всегда знал… как бы не было трудно и что бы не случалось – знал… глубокими самыми дальними сумерками уголков своей души всегда чувствовал, знал непостижимое существование где-то очень далеко в не моём мире прекрасного светлого солнечного рассвета…

Тогда я, как обычно, шёл по своим далёким от всего тёмным переходам глубоких подземелий. Всё было обычно, мелкие неисправности, дежурный обход, работа где на ощупь, где на слух, пока не приходит время обедать или спать. Обед со мной, кушать можно в любом из тёмных удобных уголков, а спать я всегда старался возвращаться домой. Дома всегда тепло, даже если в другие мои подвалы откуда-то сверху пробирался холод. И сухо всегда и тепло. Да, конечно , приходилось иногда по работе уходить далеко или очень далеко. Так что приходилось обедать и спать там, где сможешь найти себе место. Иногда несколько раз, иногда много раз приходилось ночевать не дома. Но я возвращался, я возвращался обязательно, всегда возвращался в свой дом. И, наверное, даже не потому что там всегда было тепло и сухо, тёплые и сухие подвалы я встречал и другие при своей работе, а скорее потому, что это был мой дом. И ещё, обязательно, потому, что в моём доме у меня была свеча.

Маленький огарок… самая настоящая свеча… самая больше, чем настоящая свеча… потому, что она была всегда, и до меня была и со мной всегда и после меня всё равно будет… Моя маленькая, почти незаметная свечка горела тихим огоньком, когда наступал вечер, когда каждый день обязательно наступал вечер…

…И шёл-то, как обычно, да вывернуло всё не так. Перевернуло всё. И ещё как обычно, да повело уже тогда коридорами нахоженными в невозвратимое…

…Уже к вечеру ближе, когда уже возвращаться почти… маленькая неполадка… так ерунда какая-то… задержусь, конечно, ну ничего, доделаю быстренько и домой… да только вот как-то не случилось… домой просто сигнал пришёл очень срочный об удалённой аварии… у меня с собой всё… на несколько дней пути… да и вряд ли, чтобы слишком далеко… прийдётся, конечно, переночевать где выберется, да утром уж справлюсь, в крайнем случае – днём, к вечеру следующему вернусь… да только вот обернулось как-то, что ни днём, ни вечером, ни другим днём и не другим вечером, ни через много дней и вечеров… безумием моим обернулось в никогда… никогда… никогда… невозвратимое…

Плачет зайка серенький по углам

Не плачь моё солнышко – я без ран…

Ранки подзажили – не каплет кровь

Слушай мою сказочку про любовь

Я и пошёл тогда… недалеко переночевал и пошёл… Шёл-шёл, шёл-шёл следующим… днём… сигнал всё не умолкал… а я шёл и всё никак не мог дойти. И на потом день тоже так, я иду, сигнал всё ближе как будто бы… всё время ближе и ближе… а дойти ну никак… И я ночевал где попало… это ничего, конечно, только у меня покушать с собой становилось всё меньше и меньше… да и это ничего, я в дороге обычно немного кушал, не работаешь, идёшь только, оно много и не надо… только потом я со счёта ночей сбился… Как-то так случилось, что сбился… Со мной так не было никогда… чтобы сбился… я внимательно всегда считал, а тут сбился… Это всё сигнал мой был об аварии… Он не умолкал даже никогда… ну это-то как обычно… только вот… я даже… мне как самому чувствовалось… чувствовалось далёкое… далёкое и очень сильное больно… Так не было никогда, я знал работу… аварии есть и страшно и темно… даже есть аварии насмерть… но так не было никогда… Поэтому, наверное, со счёта я сбился… перестал знать счёт ночам и только шёл к всё приближавшемуся в недостижимости своей сигналу… Я очень тогда забылся… иногда мне даже казалось, что меня нет уже… шёл, шёл и шёл и кушать забывал, иногда даже спать, а шёл всё не знаю даже силы-то у меня откуда находились… Их меньше конечно становилось, меньше, меньше, потом совсем мало, а я шёл всё по моим каменным тропинкам и шёл… С начала ноги спотыкались и руки не хотели за стены держаться, а потом уже я полз… Я полз потом долго, так долго, что мне показалось, что это всегда… Когда я шёл по коридорам, это всё капельки были в сравнении с величиной моего лежачего пути… сигнал становился всё ближе… это главное… а я не знал сколько я когда-то прошёл и прополз…