Антон Волков - Из жизни одной мышки Страница 3

Тем временем, Кени всё реже стала заходить в гости к Анику, а когда тот стучался к ней, не всегда открывала дверь. Со временем виделись они всё реже и реже, пока Аник не осознал, что уже целую неделю не видел мышку Кени.

Стеклянный шар

Окружающий мир становился всё больше и больше ненавистен Кени. Вместо того, чтобы исцелить, время, прошедшее с тех пор, как на небе загорелась звёздочка Сафин, только лишь подкосило мышку. На протяжении уже долгого времени Кени бережно хранила свой зарубцевавшийся хвостик. Чтобы не выпачкать или не поранить, она всегда прижимала его к себе, когда общалась с другими мышатами, в том числе и с Аником. Она боялась, что он вдруг может начать болеть и кровоточить, если хоть чуть-чуть его потревожить. Одним словом, она относилась к хвостику с огромным трепетом. Но он постоянно болел, ныл и напоминал об утрате. В очередной раз, когда хвостик вдруг очень сильно разболелся, чтобы оградиться от казавшегося враждебным мира, в котором больше не было Сафина в привычном ей с детства обличии, Кени смастерила стеклянный шар, в который забиралась через почти незаметную дверку, запираемую изнутри. Когда Кени выходила из своей норки, она залезала в этот шар и, перебирая лапками, катилась туда, куда ей было необходимо, наблюдая всё происходящее вокруг изнутри шара.

…В тот день Кени опять не открыла дверь Анику, который вот уже целую неделю по несколько раз на дню тщетно стучался в её норку, надеясь увидеть дорогую ему мышку. Дождавшись, когда стемнеет, Кени выбралась из норки и забралась в свой, искусно спрятанный в траве и пожухлой листве, стеклянный шар. Она решила прогуляться в одиночестве по ночному лесу и полюбоваться на свою звёздочку оттуда, с какой-нибудь просеки, ведь на привычном ей холмике Аник непременно нашёл бы её.

В ту же ночь Аник твёрдо решил, что должен во что бы то ни стало повидаться с Кени. Он знал, что непременно отыщет её ночью где-то в лесу или, может быть, на холмике, ведь днём она снова не откроет ему. Он вышел из своей норки и растворился во тьме, что осязаемой чёрной пеленой окутала всё вокруг. Он знал куда идти. Он чувствовал, что как будто какой-то мощный магнит в его крошечной мышиной груди неодолимо тянет его именно туда, где он отыщет её. Он понял также, что за то время, которое они провели вместе, ему стало дорого всё то, что было дорого ей. Он искренне полюбил и тот холмик, и её родную опушку с ручейком, и лес, в котором она так любила гулять. В ту ночь магнит в груди Аника велел ему идти в именно лес, и он незамедлительно направился именно туда.

Аник завидел Кени, сидящую на оторванной ветром и лежавшей на земле сосновой веточке. Она сидела неподвижно, задравши мордочку кверху, и сквозь небольшую прореху между высоченными соснами, смотрела на крохотный кусочек неба; как-раз тот, где горела её звёздочка. Рядом с ней стоял стеклянный шар с приоткрытой дверцей.

– Кени! – подойдя к ней на расстояние трёх мышиных шажочков, осторожно, чтобы не напугать мышку, произнёс Аник.

Кени, не слышавшая шагов и погружённая в созерцание чёрного небесного квадратика с яркой точкой в самом его центре, от неожиданности и испуга подскочила с веточки, отпрянула назад, и одним коротким прыжком в мгновенье ока нырнула через приоткрытую дверцу в свой стеклянный шар. Оказавшись внутри, она мгновенно захлопнула дверку и заперлась изнутри. Учащённо дыша, она прильнула к стеклу:

– Что ты тут делаешь, Аник? – взволнованно и несколько недоверчиво произнесла Кени.

– Кени, моя милая. Я очень соскучился и хотел тебя повидать. Не пугайся. – мягким голосом отвечал мышонок. – Что это за шар, Кени? Откуда он и для чего? – в его голосе, да и в его взгляде тоже, выражался огромный интерес. Ещё бы, он же никогда не видел ничего подобного.

– Аник! – немножко отдышавшись, заговорила Кени. – Отныне я смогу быть к тебе не ближе, чем за стенками этого шара. Так надо. Мне так легче и спокойнее. Пожалуйста, пойми. Ко мне больше не нужно прикасаться; ни тебе, ни кому бы то ни было другому, потому что от этого мой хвостик начинает очень сильно болеть. Я больше не хо…

– Что ты такое говоришь, Кени? – перебил её возмущённый мышонок. – Что это за дурацкий шар? Разве тебе не хорошо было со мной? – с напором переспросил Аник. – Мне нужна ты, ты как есть, а этот шар… Он мне не нужен! Вылезай оттуда скорее, ты чего?

Кени пустым взглядом посмотрела на Аника сквозь стекло. Затем опустила взгляд и грустно произнесла:

– Уходи, Аник. Пожалуйста, прошу тебя, уходи. Я не смогу больше быть с тобой рядом, как бы ты не хотел, как бы я сама не хотела.

– Кени, почему?! Ты меня огорчаешь… – мышонок стоял в растерянности, уткнувшись носом в шар. – Я не уйду, ты нужна мне. Только благодаря тебе я не сгинул студёной зимой и сейчас нахожусь на этой планете. Как я могу уйти? – он положил свою лапку на стекло в том месте, где по ту сторону стеклянной преграды лежала лапка Кени. Она отдёрнула лапку.

– Уходи, Аник. – сквозь дрожащие, плотно сжатые губы и наворачивающиеся на глаза слёзки неуверенно пробормотала Кени. – Уходи!

– Пойми ты… – заговорила Кени, но продолжить не смогла. Она села на пол и, закрыв мордочку лапками, заплакала. Сердечко Аника разрывалось. Он сперва начал что было мочи колотить кулачками по стеклу, крича: «Кени, маленькая, выходи, пожалуйста, ты же задохнёшься. Выходи! Выходи! Выходи!!!», а потом попытался открыть дверку, дёргая за крохотную ручку. Но тщетно. Дверца изнутри была надёжно заперта Кени на массивную щеколду. Когда Кени проплакалась, она вновь встала, утёрла слёзы и совершенно несвойственным ей, абсолютно искусственным и ненатуральным голосом, который она явно старалась во что бы то ни стало лишить какого-либо эмоционального окраса, заговорила:

– Аник. Отныне я живу и буду жить в этом стеклянном шаре. Он будет защищать меня от враждебного внешнего мира, от всего того, что осталось в моей прошлой жизни. Теперь я буду взаимодействовать со всем миром лишь изнутри этого шара. Всё, что снаружи – ранит меня, делает мне больно. Я прошу тебя понять это и отпустить меня. Ты мне не нужен, Аник. Ты мне не нужен больше. Прости и прощай!

Договорив последние слова, Кени прыгнула на стенку шара всеми четырьмя лапками. Шар сдвинулся с места и покатился. Всё быстрее и быстрее… Мышка внутри шара изо всех сил перебирала лапками так, что тот нёсся по лесу с неимоверной скоростью. Заплаканный Аник мчался за ним что было мочи, но вскоре выбился из сил. А тем временем Кени в шаре всё больше удалялась от него. Он с ужасом смотрел на растворяющийся во мгле стеклянный шар, но продолжал бежать. Со всего ходу он вдруг наскочил на острый камень, прикрытый мхом, и сильно разодрал себе лапку. Упал. Снова встал и, невзирая на боль, продолжал попытки догнать уже совсем призрачный силуэт шара, ускользающую от него любимую Кени внутри него.

Одиночество Аника

Он не догнал. «Почему, почему она убежала от меня?», – недоумевал Аник. Вероятно, в какой-то момент он, сам того не заметив, обидел Кени. Может быть, когда назвал шар дурацким? Может быть, когда требовал от Кени большего внимания к себе, чем она могла ему дать? Он сел на веточку и разрыдался так громко, что, казалось, его могли услышать на другом конце леса. Почему Кени ушла? Аник не находил себе места. Ему пришла мысль, что в этом виноват именно он. Никак иначе. Он был безутешен в течение долгих недель, что тянулись для него бесконечно. Каждый день в надежде увидеть Кени он ходил и на холмик, и стучался в дверку её норки, где когда-то они проводили долгие холодные вечера у огонька. Он понимал, что она больше не живёт там, но продолжал каждый день приходить к её норке. Через две недели после того, как она умчалась от него в дурацком стеклянном шаре, дверка норки была уже доверху завалена снегом. Было видно, что в норку никто не заходил с начала первого снегопада, разразившегося как раз в ту ночь, когда Аник последний раз видел Кени.

Но Аник был очень решительным мышонком. Он знал, что он во что бы то ни стало отыщет Кени. Иного он не приемлил. Он тот час же прогонял от себя все мысли о том, что надо бы забыть эту странную, называющую себя чёрной, мышку и начать жить без неё. Анику оставалось только одно: искать Кени. Искать, пока не найдёт её. Но как это было возможно, когда он совершенно не знал той планеты? Не знал он ни её тайных троп, ни её многочисленных лесов, её рек и гор, а знал лишь небольшой её клочок – тот, что от леса до речки, да пару соседних полей, где они с Кени собирали урожай.

…Вселенная каждую секунду нашёптывает мышатам бесконечное количество идей и предоставляет бесконечное количество возможностей для их реализации; ВСЁ для того, чтобы те научились чему-то важному и добились того, ради чего они и существовали на Мышкопланете. И, как это всегда случается со всеми мышатами, когда они очень-очень чего-то хотят, точно так же случилось и с Аником. Ему вдруг пришла в голову совершенно невероятная идея, которая непременно должна была помочь ему отыскать Кени. Он понял, что лучшая возможность разыскать её на незнакомой ему местности среди прочих мышат – это попробовать увидеть её с воздуха. Аник воспрял духом! Вместо того, чтобы попусту кручиниться по оставившей его Кени, он решил действовать. И действовать он решил незамедлительно. На Мышкопланете уже вовсю вступила в свои права весна. Снег полностью сошёл, а на деревьях появилась первая листва. Аник отыскал на близлежащем поле самые большие и плотные лопухи и аккуратно, прямо под корень, сорвал четыре штуки. Он, глядя на бабочек, решил, что также как и они сможет летать, если привяжет к каждой лапке по лопуху и будет махать ими, как это делает бабочка своими крылышками. Начались ежедневные тренировки Аника. Каждый день он, с привязанными к лапкам лопухами, выходил на поле и, поймав дуновение свежего весеннего ветра, начинал одновременно и в такт махать лапками. Сперва у него ничего не получалось. Подхваченный ветерком Аник, едва оторвавшись от земли и поднявшись вверх не более, чем на высоту одного мышиного росточка, тут же грохался вниз. Движения его лапок с примотанными к ним лопухами получались разрозненными, и он никак не мог удержаться на потоке воздуха и грохался на траву. Но… Аник был очень решительным мышонком! Он и не думал сдаваться, хотя после первых двух недель тренировок уже порядком отбил себе брюшко и сильно вывихнул заднюю правую лапку, когда неудачно упал на корягу. Шли недели, месяцы. Аник ежедневно оттачивал своё мастерство, отчаянно размахивая своими лопушиными крыльями; в полном уединении, на затерянном среди лесов небольшом поле, где другие мышки появлялись крайне редко. Ему не нужны были праздные зеваки. Он был сосредоточен только на том, чтобы как можно скорее научиться летать как бабочка и пуститься в полёт над Мышкопланетой, чтобы непременно отыскать Кени.