Татьяна Левченко - Огненные зеркала Страница 3

К стенам прислонены полированные камни разной формы и величины. От них шел неяркий матовый свет, похожий на дневной, хотя уже давно стемнело.

— Где же дом, где печка?

— Иногда кто-то входит к нам через Круглую Башню, но никому не удавалось вернуться назад.

— А дверь наверху?

— На чердаке лежат петарды.

Тут в башню, кувыркаясь, влетел Кобольд, и началась потеха. Первым делом он пробежался по ступенькам вверх, и оттуда запустил в зеркальный камень молнию из шпаги-кочерги. Огненные зигзаги прыгали от одного камня к другому. Тот, в который попадала молния Кобольда, становился пламенно — ярким.

— Это огненные зеркала, — объяснил Илька. — В каждом доме есть такое, только маленькое. Когда темно, от него идёт свет. У одних «зеркала» ярче, у других тусклее. Смотря сколько тепла в самом человеке. И еще есть легенда — зеркала рассыплются золой, когда в них отразится «умеющий вернуться». Тот, кого отпустит Круглая Башня.

Света подбежала к одному зеркалу, заглянула в другое… Нет, ничего не видно. Зато в одном месте между зеркалом и стеной была щель, в которую можно просунуть руку.

Она вспомнила мамину историю про девочку и нос, но было поздно — вдвоём с Илькой зеркало сдвинули в сторону, и из ниши посыпались лёгкие слоистые камешки с серебристо — синим отливом. Некоторые — отполированные до зеркального блеска.

— Ох ты, нашли… — Кобольд подлетел, начал собирать камешки обратно в тайник, но они только больше рассыпались по полу. — Прячьте скорей! Меня магистр потушит, если узнает про…

— Про уголь? — и Света подняла маленький камешек. В нём ярко засветились тёмно-синие прожилки: — Я догадалась, из чего сделаны зеркала! И картины в Гончарном Замке. Знаешь, как уголь хорошо горит?

— Еще бы не знать! Отдай, отдай мой уголёк! — прыгал и плакал Огненный Гном. — Весь уголь мой! Этот — древесный, тот — каменный. Сердце моё греет! Отдайте, прошу вас…

— Ну что, выдадим магистру? — поддразнила Света.

Илька кивнул:

— Обязательно! Если Кобольд не скажет правду — почему остановилось время и как его расколдовать?

Огненный Гном подоткнул кулачком немытую угольно-черную щеку и пригорюнился — то ли всерьёз, то ли для вида. Кто же сразу сознаётся, что хочет раскрыть секрет…

— Ох, и жалко мне вас, детки, так жалко! И себя тоже. Я ведь мог смотреться в пламя, как в зеркало. Зажигать в очагах дрова, разлетаться искрами, когда поворошат кочерёжкой. Плакать ветром в трубе. Рассыпаться горячей золой. Снова оживать в огне. А теперь — остываю… Вчера играл с Обжорой на щелбаны, он смухлевал, подрались. Обжора стукнул меня по носу. Даже дыма не было, не то, что огня! Потекла солёная красная вода, человеческий огонь.

— Кобольд, так ты поможешь? — спросила Света.

— Ладно уж, слушайте. В башне жил волшебник. Он построил Гончарный Замок. Каждую неделю в городе был праздник фейерверков. Огонь ему подчинялся, но потом случилась беда, и волшебник потерял всё самое дорогое. Всё, кроме сына. И попросил тех, кто сильнее, оставить с ним сына навсегда. За это он дорого заплатил. Огонь, что всё сжигает и рождает, запрещен. Время остановилось. — Кобольд взмахнул огненной кочергой: — Только этот твёрдый огонь и разрешён в городе.

— Илька никогда не станет взрослым?! — догадалась Света. — А волшебник — это магистр? С тех пор он носит перчатку?

— Да. Ожог не заживает, зато лечит других.

— Илька, давай искать дорогу в мой дом. Там нет огненных зеркал, там настоящее солнце.

— Меня у вас никто не ждёт.

— Неправда. Я тебя буду ждать.

— Бросить отца — предательство. Оставайся здесь. Когда-нибудь я расколдую город и стану таким же весёлым фокусником, каким был раньше отец. Обещаю.

— Но я же расту! Видишь, уже повзрослела на пять минут, и даже рукава стали короче! А ты всё такой же… маленький. Это несправедливо.

— Кобольд, про то, что случилось с отцом, я знаю. Лучше скажи, как победить колдовство!

— Уговорили… Хлеб и огонь разрушают заклятие. Если магистр отведает испеченного на огне хлеба, то в небе появится солнце, а в Гончарном Замке пойдут часы.

— Так просто?

— Так только кажется. Угля хватит растопить маленькую печку. Я зажгу его своей кочергой. Но, чтобы испечь хлеб, нужны молотые зёрна пшеницы. Раньше это называлось мука.

— Знаю, у кого её можно найти! — обрадовался Илька. — У Обжоры.

— Ладно, пойдём к Обжоре. Только в глаза так не называй. Превратит еще в вафельного человечка.

— А как называть? — спросила Света.

— Кондитер Максимилиан. Он всё, что хочешь, превращает в еду. С тех пор, как запретили готовить на очаге, только его волшебство и кормит людей.

— Кондитер Максимилиан… Не выговоришь! Нет, Обжора лучше.

Домик кондитера Максимилиана… ну, то есть Обжоры, прилепился к Гончарному Замку, так что своих стен было только три. И крыша с трубой.

Обжора занимался любимым делом — колдовал над шахматными фигурками:

«Вот ладья. Как хрустят вафельные бортики!»

И в рот её — вафельную ладью!

«Якорь из карамели… Ох, пальчики оближешь! Шоколадные вёсла».

И вёсла — в рот!

«Слоны страсть как хороши, запеченные в тесте…»

— Привет, Обжора, — забыв собственное предупреждение, поздоровался Кобольд (но ему, как другу, можно), — не помешаем?

— Отчего же, давно пора сделать обеденный перерыв. Устал. Короля ловлю-ловлю, никак не поймаю — делает рокировки. Королева ушла, а из неё получится неплохой клубничный джем.

— Чем ты питаешься, в таком случае?

— Да вот, пешек щелкаю, как семечки.

И пешки, действительно, из рук семечками посыпались на стол. Обжора поднял пустую доску, понюхал, попробовал на зуб:

— Превращу во фруктовый лёд. Один кубик будет черный, другой белый, один черный, другой белый, один…

— Не надо, — и Огненный Гном доску отобрал.

— Почему?

— Конь поскользнётся на льду.

— Коней я съел вчера. Слушай, Огненный Гном, принеси немножко бильярдных шаров. Обожаю всмятку! А какая из них глазунья!.. Нет? Не принесёшь? Так подари хоть домино — это же настоящий черный шоколад, белая глазурь.

Обжора покосился на Свету:

— Ты кого привёл, девочку? Карамельно-шоколадно-вафельную, из пастилы и цукатов? С бантиком из сахарной ваты? Нет? Жалко! Девочка, если ты несъедобная, иди сюда, не бойся. Я настоящих детей не ем. Смотри!

Обжора распечатал карточную колоду. Масти стряхивал в тарелки — отдельно пики, вини, черви, трефы — для пирожков начинка. Чистые листочки, будто сами собой, превращались в слоёное тесто.

— Вообще-то, карты нужно перебирать перед употреблением, как гречку, а то попадётся джокер, и вкус испортит, — посоветовал Огненный Гном.

— Вообще-то, — передразнила Света, — детям нельзя играть в карты!

— Да-да, — подхватил Кобольд, — и смотреть даже опасно на то, что из них получится.

— Что? — немедленно спросила Света.

— Хрустящие жареные бубны! — Обжора облизнулся.

— Их лучше сырыми есть, — не согласился Огненный Гном.

— Сырые бубны жестковаты. Прости, но они и пахнут селёдкой! А трефы, те вообще сырыми есть нельзя, можно перепутать с пиками и наколоться!

— Да, — подтвердил Огненный Гном, — солёные трефы неплохо запасать в зиму, мешать с квашеной капустой и мазать поверх домино.

Вдруг из карточной колоды выскочил крошечный человечек в шутовском колпаке с бубенчиками. Со всех ног, обутых в деревянные башмачки, бросился под стол.

— Ловите, это джокер! — закричал Обжора, и втиснулся под стол, но джокер ловко проскочил в щель. — Их тут уже больше, чем мышей, — ворча, Обжора с трудом вылезал из-под такого же низкого, как сам, столика на толстых ножках.

— Вы съедите этого человечка? — испугалась Света.

— Что ты! Пусть живёт. У джокеров жесткие колокольчики на колпаках, их надо долго варить. Но! — всё же, нет ничего вкуснее, чем заливной язык джокера. Косточки в нём есть, но легко вынимаются.

— Как, разве язык не без костей? — удивился Огненный Гном.

— Еще бы! Когда о ком-то говорят, что «у него язык без костей», то этим сравнивают с другим языком, костлявым.

Света рассматривала дом Обжоры. Вроде бы, самый настоящий, но весь сложен из кусочков сахара, украшенных тмином и корицей. Вот почему в доме так приятно пахло! Конечно, Обжора мог сделать стены из вафлей, или даже из молочного шоколада, а крышу выложить из мятных лепешек. Но тогда он, наверняка, не удержался бы и съел весь дом. Поэтому колонны в главном зале были выточены из большой глыбы каменной соли, местами сильно зализанной, а пол расцвечен плитками самого прочного и горького шоколада.

Только кресла Обжора не отказал себе в удовольствии превратить в рассыпчатое печенье, а витражи на окнах сложил из сладких леденцов.

Обжора очень удивился, когда его попросили наколдовать, да побольше, простой муки. Но Гном дружил с Обжорой, и без труда уговорил превратить соль в муку. Обжора постарался. Даже саму большую солонку превратил в сливочный пломбир, главным достоинством которого было то, что не таял в тепле…