Константин Арбенин - Заявка на подвиг: Сказочное повествование Страница 30

Нет, не думал барон Николай топиться. Но тот факт, что Дону Капитону поставлен возле ратуши памятник, да еще в два человеческих роста, поверг его в глубокое уныние. Полдня он не разговаривал с оруженоской (будто это она памятники расставляет!), не ел и не смотрел чудо-ящик. Но к обеду не выдержал и изъявил желание чем-нибудь подкрепить свои силы. Донья Маня обрадовалась такому повороту настроения, приготовила лазанью и поделилась с рыцарем своими соображениями.

– Мы о Доне Капитоне в заявлении упоминать не будем, – сказала она рассудительно, с хитрецой. – Подвиг-то у тебя двойной был, вот мы и напишем про рыбу – как ты хищную рыбу перевоспитал и сделал из нее друга человека. Чем не подвиг?

Рыцарь в очередной раз подивился находчивости своей оруженоски и, почти не сопротивляясь, согласился о Доне Капитоне больше не думать и не вспоминать. С тем и полез ремонтировать порушенный пинком диван.

И вот, наконец, в четверг, двенадцатого числа, барон Николай надел свежее белье, нацепил свои летние доспехи и в сопровождении оруженоски отправился в Замок Круглого Стола – резиденцию Союза Рыцарей. Ромка-эсквайр заверил накануне, что все, как он выразился, на мази, и можно не волноваться, однако рыцарь побороть волнение не мог, дергал шеей и все время машинально хватался рукой за парадные ножны. Как не била его оруженоска по рукам, но к середине пути перчатка была вся в масляных пятнах – донья Маня смазала кинжал машинным маслом. Но еще больше барон Николай разволновался в приемной, когда выяснилось, что женщинам в зал входить строго воспрещается, и оруженоску попросили подождать в передней. Барон Николай вдруг ощутил, насколько он прикипел к этой женщине, насколько ущербным он чувствует себя без нее, как она ему все-таки нужна, ну просто необходима! Стараясь, чтобы донья Маня не узнала об этих его мыслях («Чего это я, в самом деле, как маленький!»), он небрежно махнул ей замасленной перчаткой и отважно вошел в рыцарский зал.

Рыцари ели руками и пили глотками. Рыцари чавкали, как стадо единорогов, и скрипели челюстями, как мельничные жернова. Рыцари активно курили; смог коптящих торфяников смешивался с табачным рыцарским дымком, и у барона Николая слегка закружилась голова от такой дымовой завесы. В воздухе, казалось, можно подвешивать не только топоры, но и мечи, палицы и всякое другое вооружение, не говоря уже о шанцевом инструменте. Круглый стол удивил барона Николая тем, что он был не сплошной, а с дыркой посередине – такой большой деревянный бублик. В центре этого бублика возвышалось пустое кресло: то было почетное место короля Артура Артуровича, вследствие своей занятости никогда на заседаниях не присутствующего. Вокруг стола сновали в поисках костей и огрызков породистые охотничьи псы на тонких жилистых лапках.

Во главе бублика восседал председатель Рыцарского Союза сиятельный князь Тристан Роландович Ивангоев – бочкоподобный мужчина с тремя вторыми подбородками. В своем червленом панцире он был похож на гигантских размеров муху или майского жука. Справа от него сидел вице-председатель – напоминающий морскую черепаху герцог Иксигреков, у которого вторых подбородков было только два. Ну а слева похрапывал первый зам – маркиз Альфабет; справедливость требует отметить, что он ни на кого похож не был, да и второй подбородок у него имелся в наличие только один. Барон Николай отметил для себя, что и председатель, и все остальные члены застолья находятся в неважной спортивной форме, точнее сказать, такой формы у них попросту нет. Подвижностью обладал здесь лишь секретарь и главный делопроизводитель Союза бойкий шевалье Витя Тигрошкурцев: он без устали сновал между заслуженными рыцарями, шелестел бумагами за своим отдельным столиком, что-то записывал и помечал, снова оказывался возле большого стола, впрыгивал на стремянку, чтобы достать со стеллажа папку с нужными документами, – и шустрил, шустрил, шустрил. Казалось, что в нем собрана энергия всех этих жующих и чавкающих господ рыцарей.

Барон Николай представился и поклонился собранию, а затем некоторое время стоял под перекрестным огнем направленных на него любопытных взглядов, не всегда приятственных. Председатель Ивангоев смотрел на новичка долго, пока не обглодал до основания свиную ляжку. Наконец он запил пережеванное и, указав костью на табурет для неофитов, сказал гулким голосом человека большого во всех отношениях:

– Садись, доблестный муж.

– Я не муж, – от волнения барон Николай стал говорить вовсе не то, что хотелось бы, – я холостой еще. Да вот тут у меня все написано...

– Ну, раз холостой, – заулыбался председатель, – тогда постой.

И все рыцари, оценив рифмованную шутку, так и грянули смехом. А председатель еще одну шутку им подкидывает, прозаическую, – со скрытой улыбкой говорит:

– Садись, садись. Как говориться, в мужских ногах правды нет.

И снова все хохотом зашлись. Барон Николай для приличия улыбнулся – широко, но без всякого чувства юмора; как-то он здешний юмор не чувствовал.

– Значит, хочешь к нашему столу присоединиться? – спрашивает председатель понимающе. – Стать частью нашего Союза желаешь? Похвально. Документы, значит, принес нам всякие?

Он выбросил кость собакам и жирной пятерней разгреб на столе место для документов.

– Ложи их сюда, – велит. – Будем смотреть, думать.

– Запачкаются, – замечает барон Николай.

– Ничего, – молвит председатель, – засаленные документы хуже горят.

И снова весь зал зарезонировал от довольного рыцарского хохота.

Председатель извлек откуда-то из-под панциря позолоченный лорнет и уставился в бумагу, снова вызвав у барона Николая ассоциации с гигантским насекомым, сидящем на бублике. Первым делом Ивангоев изучил подписи рекомендующих. Две фамилии ему ничего не сказали, а вот фамилия Мыловара произвела положительный эффект.

– У! – выгнул бровь председатель. – Граф фон Шилов! Это достойная рекомендация. – И повернув свою мушиную голову к сидящему здесь же Мыловару, спросил его: – Что скажешь, Семен, о своем протежете?

Мыловар явно оказался застигнут врасплох. Он встал, прожевал уже уложенную в рот черемшу, вытер руки о штаны, хмельно откашлялся. Затем бросил осоловело-разбойничий взгляд на барона Николая, которого видел впервые, и изо всех сил попытался вспомнить то, чего никогда не было. И, видимо, вспомнил.

– Хороший рыцарь, – наконец сказал он. – Крепкий, выдержанный. Немного терпкий... Кисловат. Но послевкусие – вау!

– Кисловат? – переспросил председатель и посмотрел на новичка поверх лорнета: а ведь действительно кисловат! Вслух же он резюмировал: – Ладно, кто не без греха. Ты лучше скажи вот что: не имел ли порочащих связей?

– Я? – не понял Мыловар.

– Да не ты, – рыкнул на него председатель, – с тобой, Семен, давно уже все ясно. Я про протеже твое спрашиваю.

– А... Нет, не имел, кажется. Во всяком случае, – добавил Мыловар, – замечен в таковых не был.

И он поспешил сесть на место.

– Вот и слава богу, – сказал на то председатель. – Вот и хорошо. Не был замечен – это еще и лучше, чем просто не был. Это как-то более понятно, более по-нашему, по-человечески, правильно я говорю, господа доблестные рыцари? Ну что ж, значит, с формальностями мы разобрались.

Рыцарь облегченно вздохнул. Однако вздохнул он преждевременно – ничего еще не закончилось, все еще только продолжалось. Председатель отложил бумажки в сторону, хлебнул пенного пива, заел балыком, вытер руки о щеки и его юмористическое лицо стало серьезным, а взгляд въедливым.

– А вот скажи, рыцарь, начистоту. Есть у нас сведения конфиденциального характера – а здесь все свои, так что стесняться не будем, – что у тебя в хозяйстве на должности оруженосца баба числится. Верно?

– Женщина, – поправил барон Николай, слегка смутившись (не столько вопросу, сколько тому, что опять донью Маню назвали бабой) – Оруженоска. А разве это запрещено?

– Да пока нет, – разводит руками председатель, – потому как прецедентов таких не было еще, ты первый. Ну да я не о том спросить хотел...

Председатель почесал лорнетом нос, как бы готовя разбег для новой шутки.

– А вот о чем. Может у тебя в таком случае заместо дамы сердца – того... мужик? Как говориться, джентльмен сердца? Или там – печени? А?

И он резко, по лошадиному, заржал, давая тем самым команду к хохоту и остальным рыцарям. Барон Николай покраснел лицом и вытянулся фигурой, будто его подвесили вверх ногами.

– Ладно, шучу, – перестал гоготать председатель. – Это я так, чтобы ты, голубок, убедился: нам здесь все о тебе известно.

– Да я и не сомневался в этом, – слукавил барон Николай.

– Не сомневался? А чего тогда всякой ерунды тут понаписал? – председатель со скрытой угрозой схватил рыцарские листки.

Вот тут барон Николай снова покраснел, но на этот раз съежился – будто его ударили ногой в живот. А председатель, приблизив лорнет к глазам, снова вперился в бумажки.