Японские народные сказки - Коллектив авторов Страница 30

С пьяных глаз гонец долго не просыпался, а протрезвев, стал виниться:

— Скверно я повел себя, простите!

Но мачеха только улыбнулась и ласково сказала:

— На обратном пути непременно загляни сюда, послушаю рассказы об Эдо.

Прочел юноша письма и был как громом поражен, но все же написал в ответ: «Хоть чертенок, хоть змееныш, а родное дитя. Берегите его в мое отсутствие» — и отдал письмо гонцу.

А гонец не забыл, как хорошо потчевала его хозяйка в том доме, где он заночевал по дороге. «Может статься, опять поднесет сакэ», — подумал он и завернул на обратном пути к радушной хозяйке.

— Ах, это ты! — приветливо встретила его мачеха. — Снова пришлось тебе бежать изо всех сил по такой жаре! Зайди же отдохнуть, — и провела гонца в покой для гостей.

— Выпей да закуси, — и допьяна напоила гостя. А когда он заснул, вынула письмо из ящичка и подменила его другим: «Не желаю я видеть этого пащенка. Опротивела мне безрукая жена. Выгоните ее из дома вместе с ребенком. Если же не послушаетесь меня, никогда больше не возвращусь домой. Останусь жить в Эдо».

Проспался гонец и, поблагодарив мачеху, поспешил в путь через поля, через горы. Наконец пришел он в дом молодого богача.

Спросила мать юноши:

— Это письмо от моего сына?

Развернула, прочла и глазам своим не поверила.

— Какой ужас! Да не заходил ли ты куда по дороге? — спросила она гонца.

— Что вы, нигде не останавливался! Бежал вперед быстро, словно конь, и сразу же в обратную дорогу, — солгал гонец.

Но мать все равно решила обождать, пока сын вернется из Эдо может, сегодня, может, завтра, — а невестке покамест ничего не говорить. Но шло время, а от сына вестей не было.

Делать нечего. Однажды матушка призвала к себе невестку и рассказала, какое письмо прислал юноша из Эдо. Очень опечалилась невестка и, подумав, сказала:

— Матушка, нечем мне отблагодарить вас за вашу доброту ко мне, несчастной калеке… Грустно мне уходить отсюда, но приходится, если таково желание молодого господина. Я ухожу.

Попросила она привязать себе на спину ребенка, попрощалась со свекровью и, заливаясь слезами, покинула мужнин дом. Но нет у нее родного дома. Пошла куда ноги понесли. Устала она, горло пересохло. Видит, струится чистый поток. «Вот здесь утолю свою жажду», — подумала она и стала пить, припав устами к воде, а ребенок-то начал сползать со спины, еще миг — и упадет в стремнину.

— Помогите! Спасите! — закричала она и попробовала в испуге схватить ребенка руками. Забыла, что нет у нее рук. Но чудо! Выросли обе руки — целые, здоровые, и она успела на лету подхватить ребенка:

— Какое счастье! Выросли у меня руки!

А в это время юноша вернулся из Эдо. Не терпелось ему увидеть сына, жену и матушку. Поведали юноше, что жена его с ребенком ушла странствовать по свету. Начал он расспрашивать свою мать и понял, что посыльный гонец неправду сказал. Учинил юноша строгий допрос гонцу и дознался, что того опоили в пути.

— Жалость какая! Спеши поскорей разыскать свою жену, — принялась торопить матушка юношу и отправила его на поиски.

Стал юноша бродить по свету и пришел наконец к горному храму на берегу потока. Какая-то нищенка с ребенком на руках от всего сердца молит бога о помощи. Поглядел на нее юноша со спины и подумал: «Пожалуй, принял бы я ее за свою жену, да только у этой нищенки обе руки целы».

Обернулась нищенка. И в самом деле — это пропавшая жена! Обрадовались они друг другу несказанно, и полились у них из глаз ручьем счастливые слезы.

Там, где падали слезы, распускались прекрасные цветы. Идут муж с женой в обратный путь, несут ребенка, и всюду на их пути цветы зацветают, на земле и на деревьях.

Прослышал об этом чуде верховный правитель того края и сурово покарал злую мачеху с безжалостным отцом за то, что они так жестоко мучили ни в чем не повинную девушку.

28. О-Цуки и о-Хоси

В старину, не ведаю где, жила мачеха. Падчерицу ее звали о-Цуки, а родную дочь о-Хоси[62]. Мачеха ненавидела падчерицу, но о-Хоси была доброй девочкой и любила свою старшую сестру. Однажды отец уехал в дальний путь.

«Теперь самое время убить о-Цуки», — подумала мачеха. Растолкла она ядовитые плоды, замешала яд в тесто и испекла сладкий пирожок. Дала она его падчерице, а свою дочку остерегла:

— О-Хоси, о-Хоси, у твоей сестры пирожок ядовитый, не вздумай его отведать.

Ужаснулась о-Хоси, но виду не подала. А после незаметно шепнула:

— Сестрица, сестрица, я тебе дам половину своего пирожка, а свой ты не ешь, в нем отрава, — и посоветовала забросить пирожок подальше, в бамбуковую чащу позади дома.

Тут прыг-прыг прискакал воробей, поклевал пирожок, закрутился-закрутился на месте — и дух вон. Сестры в лице переменились: «Ах, страшное дело!»

Наступил вечер. Мачеха думает: «Уж теперь, наверно, о-Цуки лежит где-нибудь мертвая». И тут о-Цуки и о-Хоси возвращаются домой! Не помогла отрава. А почему, мачехе невдомек.

Замыслила тогда мачеха подвесить каменную ступку[63] к потолочной балке над постелью о-Цуки.

— О-Хоси, о-Хоси, нынче ночью с потолка свалится каменная ступка и пришибет твою сестру до смерти. Смотри, никому ни слова, — наказала она дочери.

О-Хоси в ответ:

— Да-да, матушка, не беспокойся, никому не скажу, — а сама отозвала о-Цуки в уголок и шепчет:

— Сестрица, сестрица! Матушка замыслила недоброе дело, убить тебя хочет. Нынешней ночью обязательно ложись спать со мной.

Уложила она о-Цуки на свою постель. Сама же тайком наполнила тыкву горлянку алой краской для румян, положила вместо о-Цуки, сверху накинула футон. Со стороны кажется — о-Цуки спит крепким сном на постели.

В середине ночи мачеха перерезала веревку. На той веревке была привешена к потолку тяжелая каменная ступка. Грохнулась ступка вниз — шмяк! — словно кого-то в лепешку раздавило. Алая краска брызнула мачехе в лицо.

— А-а, разделалась наконец с этой негодяйкой, на душе легче стало! — одурела мачеха от радости. На другое утро встала она ни свет ни заря, приготовила завтрак и стала будить девочек:

— О-Цуки, о-Хоси, завтрак готов, вставайте, есть пора.

Сестры дружно отозвались, как всегда, и обе вскочили с постели.

«Ая-я! Почему так случилось?! — снова стала теряться в догадках мачеха. — Непросто, значит, с падчерицей покончить. Одно осталось: покину ее на погибель в глубине гор».

Мачеха щедро заплатила каменотесу, чтобы вытесал он из камня большой ларь с тяжелой крышкой.

— О-Хоси, о-Хоси, не могу я больше терпеть о-Цуки в своем доме, вот и решила я запрятать ее в каменный ларь и бросить посреди гор. Смотри же, ничего не говори про это отцу, когда он вернется! — строго-настрого приказала она дочери.

— Да-да, матушка, ни словечка не скажу, — обещала о-Хоси и сделала вид, будто идет на улицу поиграть, а на самом деле побежала к каменотесу.

— Просверли, пожалуйста, дыру на дне того каменного ларя, куда сестру упрячут, — попросила она.

— А, хорошо! — с радостью согласился каменотес и просверлил небольшую дыру на самом дне, чтобы мачеха не приметила.

Вот собралась мачеха в горы. О-Хоси и говорит сестре:

— Я положу в ларь семена репы, а ты по дороге сыпь их понемногу через дырку на дне. Зацветут цветы репы и укажут мне путь. Я приду и спасу тебя.

О-Хоси положила в ларь мешочек с семенами репы, мешочек с жареным рисом и кувшин с водой.

Ничего не заметила мачеха. Затолкала она падчерицу в каменный ларь, взвалила его себе на спину и потащила далеко-далеко, через горы и долы. Шла она, шла, зашла в глубь гор, выкопала там глубокую яму и схоронила ларь в земле.

Настала весна, запели птицы, расцвели в горах цветы. Пора идти к сестре на помощь.

— Матушка, матушка! — говорит о-Хоси. Пойду-ка я в горы собирать трилистник. Испеки мне на дорогу нигиримэси большой-пребольшой, я ведь охотница поесть.