Лазарь Лагин - Старик Хоттабыч Страница 32

– Хоттабыч, – строго сказал тогда Волька, – докладывай немедленно, что ты там такое натворил?

– Да ничего особенного я не натворил, о справедливейший Волька ибн Алеша. Просто, заботясь о твоем спокойном сне, я позволил себе приказать машинам не шуметь.

– Ты с ума сошел! – ужаснулся Волька. – Теперь я понимаю, что случилось. Ты приказал машинам не шуметь, а работать без шума они не могут. Поэтому ледокол так внезапно и остановился. Сейчас же отменяй свой приказ, а то еще, того и гляди, котлы взорвутся.

– Слушаю и повинуюсь, – отвечал дрожащим голосом Хоттабыч.

В ту же минуту машины вновь зашумели, и «Ладога» как ни в чем не бывало тронулась в путь, оставив капитана, судового механика и все остальное население парохода теряться в догадках о причине внезапной и необъяснимой остановки машин и столь же загадочного возобновления их работы.

Только Хоттабыч и Волька знали, в чем дело, но по вполне понятным соображениям никому об этом не рассказали. Даже Сереже и Женьке.

Обида старика Хоттабыча

К утру «Ладога» вошла в полосу густых туманов. Она медленно продвигалась вперед, каждые пять минут оглашая пустынные просторы мощным ревом своей сирены. Так полагалось по законам кораблевождения. В туманную погоду корабли должны подавать звуковые сигналы, все равно, находятся ли они на самых бойких морских дорогах или в пустыннейших местах Северного Ледовитого океана.

Сирена «Ладоги» нагоняла на ее пассажиров тоску и уныние. На палубе было неинтересно и сыро, в каютах было скучно. Поэтому все стулья и диваны в кают-компании были заняты экскурсантами. Одни играли в шахматы, другие – в шашки, третьи – в подкидного дурачка. Неожиданные таланты в этой игре вдруг проявил Сережа, неизменно выходивший победителем и к обеду завоевавший грозное звание «заслуженного мастера подкидного дурака».

По многу раз переиграли все патефонные пластинки, перепели хором и в одиночку все знакомые песни. Потом изъявил желание спеть старик Хоттабыч, вызвав шумное и веселое одобрение собравшихся.

Он сразу сделался серьезным, снял пиджак, уселся, поджав под себя ноги, прямо на ковре, покрывавшем пол кают-компании, и многозначительно откашлялся.

Со всех сторон посыпались заказы:

– «Коробочку» спой!

– «Хаз-Булат удалой»!

– Тамбовскую какую-нибудь, постаринней!

Но Хоттабыч окинул аудиторию проникновенным взором и заявил:

– Я вам сейчас, с вашего позволения, спою веселую песенку про то, как проводил свое время знаменитый калиф Гарун аль Рашид.

– Просим, просим! – подбодрили его окружающие.

Хоттабыч, блаженно закрыв глаза, пронзительно запел.

Сразу все удивленно переглянулись. Старик пел с большим чувством, и это было ужасно. Вполне возможно, что несколько тысяч лет тому назад этот дикий набор звуков действительно был самой модной и веселой песенкой. Возможно, что она тогда считалась преисполненной юмора и тонкой иронии, и жители Багдада, предвкушая большое эстетическое удовольствие и заранее давясь от смеха, наперебой приглашали к себе юного еще тогда Хоттабыча спеть эту песенку.

Но с временами меняются вкусы, и сейчас экскурсанты, тактично сдерживая зевоту, с трудом дослушали до конца сольный номер, которым Хоттабыч собирался пленить слух своих слушателей. Старик заметил это, обиделся и, присев на краешек стула около Вольки, сражавшегося в шашки с третьим помощником капитана, мрачно насупился.

Незаметно проходили увлекательные дни путешествия по малоизведанным морям и проливам, мимо суровых островов, на которые не ступала или почти никогда не ступала нога человеческая. Экскурсанты высаживались на острова, где их торжественно встречали ружейными салютами мужественные советские зимовщики, и на совершенно необитаемые одинокие скалы. Вместе со всеми остальными экскурсантами наши друзья лазили на ледники, бродили по голым, как камни в банной печи, базальтовым плато, скакали со льдины на льдину через метровые полыньи, охотились на белых медведей. Одного из них бесстрашный Хоттабыч собственноручно привел за холку на «Ладогу». Медведь под влиянием Хоттабыча сразу сделался ручным и ласковым, как теленок, и впоследствии доставил немало веселых минут экскурсантам и команде парохода. Этого медведя сейчас показывают в цирках, и многие из наших читателей его, вероятно, видели. Его зовут Кузя.

«Селям алейкум, Омарчик!»

После посещения острова Рудольфа «Ладога» повернула в обратный путь. Экскурсанты уже порядком устали от множества впечатлений, от круглые сутки светившего солнца, от частых туманов и почти непрестанного грохота льдин, ударявшихся о форштевень и борта судна. Все меньше и меньше находилось охотников высаживаться на пустынные острова, а под конец только наши друзья да еще два-три неутомимых экскурсанта не упускали ни одной возможности посетить негостеприимные берега скалистых громад.

– Ну что ж, – сказал как-то утром Степан Тимофеевич, – в последний раз высажу вас – и баста! Никакого расчета нет останавливать пароход из-за каких-нибудь шести-семи человек.

Поэтому Волька сговорился со всеми отправившимися вместе с ним на берег по-настоящему проститься с Землей Франца-Иосифа и не спешить с возвращением на «Ладогу». Тем более что Хоттабыча, торопившего обычно с возвращением, с ними в этот раз не было – он остался играть в шахматы со Степаном Тимофеевичем.

– Ребята, – таинственно сказал своим приятелям Сережа, когда они через три часа, усталые, поднялись наконец по шторм-трапу на борт парохода, – айда ко мне в каюту! Я вам покажу кое-что интересное…

– Ну вот, смотрите, – продолжал он, плотно притворив за собой дверь каюты, и извлек из-под полы своего пальтишка какой-то продолговатый предмет. – Что вы на это скажете? Я нашел эту посудину на противоположной стороне острова, у самого берега.

В руках у Сережи находился позеленевший от морской воды, а может быть, и от времени, небольшой, размером со столовый графин, медный сосуд.

– Его нужно сейчас же сдать Степану Тимофеевичу! – возбужденно сказал Волька. – Это, наверно, какая-нибудь экспедиция вложила в него письмо и нарочно бросила в воду, чтобы те, кто его выловит, узнали о ее бедственном положении.

– Правильно! – подтвердил со своей стороны Женя.

– Я тоже сначала так решил, – отвечал Сережа, – но потом сообразил, что ничего страшного не случится, если мы раньше сами вскроем эту посудину и первые посмотрим, что там внутри. Это же очень интересно. Правильно я говорю, ребята?

– Правильно! Конечно, правильно! – взбудораженно загалдели Волька с Женей.

Сережа, побледнев от сознания важности момента, довольно быстро соскреб с горлышка сосуда смолистую массу, которой оно было наглухо замазано. Под смолой оказалась массивная свинцовая крышка, покрытая какими-то письменами. Сережа с трудом отвинтил ее.

– А теперь, – сказал он, опрокидывая сосуд над своей койкой, – посмотрим, что там…

Он не успел закончить эту фразу, как из сосуда валом повалил густой черный дым, заполнивший всю каюту так, что стало темно и нечем было дышать. Однако через несколько секунд дым собрался, сжался и превратился в малопривлекательного старика со злобным лицом и глазами, горящими, как раскаленные угли.

Первым делом он упал на колени и, истово колотясь лбом о пол каюты, возопил громовым голосом:

– Нет бога, кроме Аллаха, а Сулейман пророк его!

После этих слов он еще несколько раз молча стукнулся лбом о пол с такой силой, что вещи, висевшие на стенах каюты, закачались, как во время сильной качки. Потом он снова вскричал:

– О пророк Аллаха, не убивай меня!..

– Разрешите справочку, – прервал его стенания перепуганный и в то же время заинтригованный Волька. – Если я не ошибаюсь, речь идет о бывшем еврейском царе Соломоне Давидовиче?

– Именно о нем, о презренный отрок, о нем, о Сулеймане ибн Дауде, да продлятся дни его на земле!

– Это еще большой вопрос, кто из нас презренный, – тактично возразил незнакомцу Волька. – А что касается вашего Сулеймана, то заявляю вполне официально: дни его ни в коем случае продлиться не могут. Он, извините, умер.

– Ты лжешь, несчастный, и дорого за это заплатишь!

– Напрасно злитесь, гражданин. Этот восточный феодал умер уже две тысячи девятьсот девятнадцать лет тому назад. Об этом даже в «Энциклопедии» написано.

– Кто открыл сосуд? – деловито осведомился тогда старичок, приняв, очевидно, к сведению Волькину справку.

– Я, – скромно отозвался Сережа, замирая от гордости. – Я. Но не стоит благодарности.

– Нет бога, кроме Аллаха! – воскликнул незнакомец, услышав слова Сережи. – Радуйся, о недостойный мальчишка!

– А чего это мне радоваться! – удивился Сережа. – Это вас спасли из заточения, вы и радуйтесь. А мне-то чему радоваться, чудак вы старичок?

– А тому, что я убью тебя сию же минуту злейшей смертью!