Андрей Гнездилов - Сундук старого принца Страница 33

Экстравагантность князя не знала границ, и даже самые близкие друзья никак не могли сойтись в общем мнении о нем. Хотя, пожалуй, многие подчеркивали одну определяющую его характер черту — он обладал удивительной детской способностью к игре. Свои сказки он не выдумывал, а разыгрывал. Внутренне перевоплотив себя в того или иного героя, а зачастую надев на себя и соответственный наряд, князь отправлялся бродить по ночному Петербургу, ожидая приключений и непременно находя их. И конечно, нередко он сетовал, что мало кто соглашается составить ему компанию. Я прочел одно из его писем, где как раз выражены эти настроения: «На маскарадах люди остаются самими собой. Это ужасно грустно. Я со своими романтическими фантазиями чувствую себя так одиноко, и лица, живущие в душе моей, медленно умирают, не находя ни понимания, ни сочувствия». И Одоевский строил свои миры сам. Отзвуки их можно найти в сказках, но не всякому дано прочесть их.

Так вот, все эти сведения о князе, с которым я познакомился во сне, невероятно взбудоражили меня. Я решил продолжать свои поиски и в первую очередь найти его дом. Теперь в городе столько новых названий, что прежние давно и накрепко забыты, а в справочниках царит довольно частая путаница. Я уже знал, что Одоевский жил в доме в Машковом переулке, недалеко от последней квартиры Пушкина. Туда я и направился, предварительно закутавшись в таинственное настроение и спрятав себя от дождя под огромным зонтом. Мне сразу повезло. Ах, какие хвалебные гимны сложить старичкам и старушкам, незаметно бредущим среди темных улиц и несущих в своей голове целые сокровища на первый взгляд ненужных воспоминаний. Как связки старых ключей, которым трудно определить назначение, они вызывают восторг своими затейливыми бородками и формой, заставляют представлять разные изящные шкатулки или милые забытые комнаты с полукруглыми окнами и видом на канал. И странная грусть ложится на сердце. Все прошло, милостивые государи. Все прошло. Не зазвучит во дворе трогательный голос шарманки, не процокают копыта коней, не увидите вы больше кареты, в которой можно возвращаться с бала или ехать на дуэль. И уже, конечно, не качнутся на Неве высокие мачты парусных кораблей под внезапным порывом ветра. Впрочем, в белые ночи все возвращается… и становится как сто лет назад. Сухонькая старушка посмотрела на меня прищурившись, когда я спросил ее о Машковом переулке: «Да вы в нем и находитесь, молодой человек». Звучное, но бесконечно глупое название было прицеплено к скромной, узкой улочке, выходящей на Неву. «А что вы ищете?» — продолжала моя благодетельница. Я, несколько разочарованный слишком легкими поисками, сообщил о князе Одоевском. «Это на углу Миллионной, — быстро последовал ответ. — Дом Ланской, весь зелененький, видите?» — И она протянула руку. Я закивал головой и кинулся в указанном направлении, словно меня ждал ужин и любезный хозяин, которого я заставлял беспокоиться своим отсутствием.

О доме князя я много прочел. На втором этаже находилась гостиная, на третьем он занимался искусством и науками. Окна были освещены. Длинные вьющиеся растения проглядывали сквозь стекла. Я остановился и задумался. Тихие звуки рояля донеслись до моих ушей. Шум дождя, барабанившего по крышам и моему зонту, вторил мелодии, и сердце мое сладко заныло. Воображению представились карнавальные костюмы, танцующие пары, веселые голоса гостей, старые картины с романтическими пейзажами. Легкие шаги послышались рядом со мной, и нежный аромат цветов коснулся ноздрей. Я очнулся. Мимо проскользнула тоненькая фигурка девушки с букетом сирени в руках. Я не успел разглядеть ее, как она скрылась в парадной. На Петропавловской крепости пробили часы. Пора домой. Вечер щедро одарил меня чем смог. Возвращаясь, я размышлял о своей жизни. О, какого бы преданного друга нашел во мне князь. Ведь я также пылал любовью к сказкам. Было время, когда я бродил по старым парадным, играл там на свирели и ожидал всяческих чудес. Но они, к сожалению, случались со мной чаще в голове, чем на самом деле. И вот меня охватывало чувство ужаснейшего одиночества. Друзья мои давно обзавелись семьями, и если я вторгался в их уют, то испытывал неловкость. Чем дальше, тем больше люди обрастают заботами, делами, и время с каждым годом убыстряет свой бег, а я словно застыл в каком-то неопределенном положении, окруженный своей ленью и фантазиями. По горло занятый век оставил меня за бортом, и никому не было до этого дела. И вот мне пришло в голову написать письмо, адресовав его князю. Не смейтесь моему сумасбродству. Дом в Машковом переулке вселил в меня самые невозможные грезы. Стараясь следовать старинной манере изъясняться, я взялся за перо.

«Милостивый государь, Владимир Федорович! Давеча Вы приснились мне и признали своим другом. Пользуясь этим обстоятельством, я взял на себя смелость обратиться к Вам. Видите ли, моя любовь к сказкам и всяческим фантазиям увела меня от общества людей нашего реального и трезвого до тошноты века. Одиночество заставляет меня искать дружеского участия, коего я не нахожу среди окружающих. Зная некоторые обстоятельства Вашей жизни, я позволил себе предположить, что Вам также случалось испытывать горечь от отсутствия понимающих Вас людей, Сердце мое жаждет живого, непосредственного общения, на коем могли бы рождаться и строиться мои мечты и грезы. Лучшего друга, чем Вы, я не могу и представить. А посему прошу Вас протянуть мне руку так же, как это было во сне. В заключение умоляю Вас не гневаться на это послание размечтавшегося юноши. Моя любовь к Вам и обожание дают мне надежду, что Вы откликнетесь, хотя нас и разделяют сто лет. Для сказок не существует времени. Прощайте. Я буду ждать ответа. Ваш старинный приятель».

«Любопытно, что из этого выйдет», — подумал я, опуская письмо в почтовый ящик Образ князя, пока я писал, представился мне так отчетливо, что я на одно мгновение совершенно уверился в его теперешнем существовании. И вот, можете себе вообразить мой восторг, когда именно после дождичка в четверг я получил ответ. На тонкой надушенной бумаге с настоящей гербовой печатью и инициалами Одоевского.

«Милый приятель! Я рад твоему письму и благодарен тебе за изъявление столь искренних чувств, коих ничем не заслужил. Обстоятельства не дают возможности указать тебе дорогу ко мне. Но приходи к дому, и, Бог даст, твоя звезда позволит нам свидеться. С любовью обнимаю тебя. Князь В. Одоевский».

Как ни был я потрясен, но темная задняя мыслишка, что меня дурачат, напомнила о себе. «Э… если это и шутка, так прекрасная. Сам же я мечтал об игре», — подумал я и в этот же вечер опять явился в Машков переулок Наверное, с месяц я ежевечерне околачивался у подъезда зеленого дома, вызывая подозрительные взгляды дворника и смутную неприязнь жильцов. Ничего необыкновенного не случалось. Только еще раза три я видел девушку с цветами, входившую в парадную. Завязать с ней знакомство я как-то не решался. У мета была одна цель — Одоевский, и я боялся, что любое незначительное обстоятельство может мне помешать, Однако время шло, и мой пыл заметно остывал, Как вдруг, зайдя однажды во двор дома, я обратил внимание на маленькую дверцу, ведущую в подвал. Раньше я ее не замечал. Теперь же рискнул даже потрогать большой замок, висевший на ней. К моему удивлению, он легко раскрылся. Не давая себе времени на обдумывание, я шагнул по темной лесенке вниз. Какие-то старые кресла, столы, дрова попадались мне под ноги, пока я не нащупал еще одну дверь. За ней оказался совсем узкий проход, упиравшийся в стену. Сквозь узкую щель пробивался свет, Пылинки танцевали в его луче, освещая ступени. Набравшись храбрости, я постучался, Али-Баба, наверное, трепетал не больше меня, когда послышалось ржавое скрипение, стена, оказавшаяся третьей дверью, растворилась передо мной. В небольшой комнате, тесно заставленной книгами, шкафами, музыкальными инструментами, за мольбертом сидел молодой человек в черном сюртуке с кистью в руках У него были слегка вьющиеся волосы, тонкие благородные черты лица, невероятно белая кожа и до бесконечности задумчивые глаза. Он поднялся мне навстречу, с улыбкой приглашая меня войти: «Я знал, что вы придете». Серебряная звезда на его груди привлекла мое внимание своим странным, мерцающим сиянием, и мысли одна за другой вихрем пронеслись в моей голове: «Куда я попал? Откуда меня знают? Что за дикая мистификация?» Наконец, губы мои выдавили жалкую фразу: «Кто вы?» — «Князь Одоевский».

«Или я сумасшедший, или он», — подумал я. Лицо молодого человека погрустнело, мои колебания слишком отчетливо отразились на моем лице.

«Если бы вы были стары, — сказал он, — то, наверное, больше поверили бы мне, найдя перемены в своем облике».

Я не понял его слов, но мне вдруг стало стыдно. Обрубая последние нити, связывающие меня с реальностью, я подошел к нему и взял его за руку: